ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Иван Иванович Отрыжкин – директор управляющей компании (УК или «укашки»), вальяжный мужчина с выдающимися артистическими способностями.
Лилечка – его секретарша
Маргарита Петровна – начальник отдела по связям с общественностью.
Вера Ивановна – крупная женщина и любительница кошек.
Владлен Макарович – член местной партячейки КПРФ.
Ольга Сидоровна – романтическая женщина неопределённого возраста.
Изольда Гавриловна – представитель местной интеллигенции.
Александр Иванович Амбивалентов, писатель-чернобылец, который со всеми на короткой ноге.
Японец Хирамото – на самом деле кореец Ким с местного рынка.
Борис Фифтин – системный администратор с нетрадиционной ориентацией.
Гиви Дубиношвили – русскоговорящее лицо в широкой кепке, немного забывающее русский язык в трудные минуты жизни.
Генрих Моисеевич Сабиров – помощник губернатора.
Иван Петрович Сидоров – руководитель аппарата администрации губернатора.
Действие первое
Картина первая
Иван Иванович Отрыжкин заходит в приёмную собственного кабинета. Он прекрасно одет и только вчера вернулся из отпуска.
ЛИЛЕЧКА: (подчёркнуто холодно) Здравствуйте, Иван Иванович. С возвращением.
ОТРЫЖКИН: Ну, зайка, почему так официально?
ЛИЛЕЧКА: Потому что некоторым кроликам больше нравится проводить отпуск с толстыми и старыми зайчихами.
ОТРЫЖКИН: А на кого же я мог оставить хозяйство, кроме своего умного зайчика? Посмотри, что я привёз. (Достаёт из портфеля флакончик духов)
ЛИЛЕЧКА: (утвердительно и с некоторым ехидством) Значит, твоя зайчиха перешла на эти духи.
ОТРЫЖКИН: Что у нас в программе?
ЛИЛЕЧКА: До обеда – приём граждан по личным вопросам. Вас прямо заждались.
ОТРЫЖКИН: Ну, зайчик, зачем так злорадствовать? Ещё какие новости?
ЛИЛЕЧКА: Телефоны отключили за неуплату.
ОТРЫЖКИН: Вот и славненько. Меньше хлопот. Неси грим и эту дрянь, которой ты меня брызгаешь.
ЛИЛЕЧКА: (заботливо) Я уж к вашему приезду свеженького припасла. В нашем подъезде только вчера подвал затопило. Канализацию прорвало. Запах… Вам понравится.
ОТРЫЖКИН: (мечтательно декламирует) «У каждого дела запах особый: в булочной пахнет тестом и сдобой… Мимо столярной идёшь мастерской, - стружкою пахнет и свежей доской…»
ЛИЛЕЧКА: (гримируя шефа) «Лексусом» пахнет директор «укашки», слесарь-сантехник пахнет какашкой…
ОТРЫЖКИН: Причём здесь мой «Лексус»? Я его оставляю за сто метров от конторы.
ЛИЛЕЧКА: Не дёргайся. Последний штрих… (любуется своей работой). Галстук сними. Ты всю ночь устранял аварию. Был на переднем крае. Безумно устал. Ну, быстренько входи в образ (Отрыжкин принимает нужные позы). Кстати, ты спас котёнка. Он мог утонуть в фекалиях, а ты его спас. Реквизит в коробке. У тебя в столе. Нажрался и спит.
ОТРЫЖКИН: Зайка моя, а зачем мне пьяный котёнок?
ЛИЛЕЧКА: (помогает шефу надеть грязную фирменную фуфайку с надписью ЧУГУК) Первая посетительница хочет тебя убить. Уже давно. Приходит каждое утро. Удалось выяснить, что она любит кошек. (обрызгивает шефа из пульверизатора вонючей жидкостью, брезгливо морщится). Второй посетитель – коммунист. Обожает батьку Лукашенко.
ОТРЫЖКИН: Ты моя умница. Он не подохнет?
ЛИЛЕЧКА: Кто?
ОТРЫЖКИН: Да не Лукашенко.
ЛИЛЕЧКА: Коммунист ещё нас переживёт. Песок из него не сыплется. Бодрый старичок. Ненавидит олигархов.
ОТРЫЖКИН: Котёнок, говорю, в коробке не задохнётся?
ЛИЛЕЧКА: Там дырочки. Третий – чернобыльский ликвидатор. Ветеран. В столе лежит кусок бетона. Скажешь, что коллеги прислали из Японии, с атомной станции, где произошла авария.
ОТРЫЖКИН: Лилечка, ты решила меня убить облучением?
ЛИЛЕЧКА: Когда-нибудь я тебя просто отравлю. Не бойся. Свинцовые трусы тебе не понадобятся. Это обычный кусок бетона. Со стройки.
ОТРЫЖКИН: А если у чернобыльца с собой счётчик Гейгера?
ЛИЛЕЧКА: Скажешь, что сувенир прошёл дезактивацию. Но не перепутай с дератизацией.
ОТРЫЖКИН: Ты меня пугаешь. А что это?
ЛИЛЕЧКА: Постыдись, мы за это деньги получаем. Это когда травят вредных грызунов. И бесстыжих кроликов, которые коварно изменяют своим зайчикам с толстыми и потными зайчихами. Но таких травят бесплатно. Четвёртый посетитель – несчастная одинокая женщина. Подаришь ей открытку. Стихи я написала. О чём ты задумался? Не отвлекайся.
ОТРЫЖКИН: Пытаюсь представить вспотевшую зайчиху… А о чём стихи?
ЛИЛЕЧКА: Про любовь. Тебе этого не понять. Можешь спеть: «Отцвели уж давно хризантемы в саду…» Текст песни на столе. Но каждую минуту помни слово «дератизация». Смерть от «крысида» мучительна…
ОТРЫЖКИН: Кто пятый?
ЛИЛЕЧКА: Интеллигентная дама. Обожает Михаила Ходорковского. Живёт на пятом этаже и жалуется на течь кровли.
ОТРЫЖКИН: Как я понимаю, тазик для неё тоже лежит в столе?
ЛИЛЕЧКА: Запомни, ты два года просидел с ним в одной камере. Покажешь татуировку на груди – портрет любимого героя.
ОТРЫЖКИН: Но у меня нет татуировки…
ЛИЛЕЧКА: Сейчас будет. Расстегни рубашку.
ОТРЫЖКИН: (покорно расстёгивает рубашку, Лилечка наклеивает портрет МБХ на грудь) А за что я сидел два года?
ЛИЛЕЧКА: Ты сидел не два, а три. Заступился за женщину. Три хулигана попали в больницу. Обо всём скупо, по-мужски. Не увлекайся, как в прошлый раз. А шестым будет японец.
ОТРЫЖКИН: Он тоже наш клиент?
ЛИЛЕЧКА: На самом деле он – кореец, с рынка. Согласился меня выручить. Всего за пять тысяч рублей.
ОТРЫЖКИН: Зайка моя, что у тебя стряслось?
ЛИЛЕЧКА: У меня всё в порядке. А вот у тебя – большие проблемы. Сегодня придут дворники, которые из-за твоего отпуска лишились месячной зарплаты.
ОТРЫЖКИН: А причём здесь кореец, в смысле японец?
ЛИЛЕЧКА: Когда работяги захотят тебя порвать на собачью закуску, войдёт наш господин Хирамото. Он вручит тебе благодарственное письмо от императора Японии и поблагодарит за братскую помощь японскому народу в размере двухсот тысяч рублей, которые ты бессовестно промотал со своей старой зайчихой на французской Ривьере. Письмо я подготовила. Он будет лопотать по-японски. На всякий случай, разговорник на столе, но твоё дело кланяться. Можешь в ответ спеть свою любимую: «Русский с китайцем – братья навек…». Сталина заменишь Путиным, а Мао Цзедуна – императором Акихито. Кстати, «тэнно хэйка» или коротко «хэйка» – это император Японии, которого не принято называть по имени. Запомни: «хэйка».
ОТРЫЖКИН: Ты моя умница…. (репетирует и марширует): «Русский с японцем – братья навек, крепнет единство народов и рас, смело шагает простой человек Путин и хэйка приветствуют нас, приветствуют нас…»
ЛИЛЕЧКА: Наш кореец пожмёт руку каждому дворнику и вручит им по одному «чупа-чупсу» прямо из Японии. Пусть сосут.
ОТРЫЖКИН: Какая ты всё-таки грубая и циничная… Представитель народа, с которым у нашей страны такие непростые отношения, дарит рабочему классу России настоящие капиталистические леденцы…
ЛИЛЕЧКА: Ага. Вижу, ты въехал. Только не рассказывай мне про Курильские острова. Твоя задача, чтобы эти дворники прониклись. И хотя бы месяц нас не тревожили. А теперь о главном…(пауза)
ОТРЫЖКИН: Не томи, зайка моя. У нас будет налоговая проверка и меня посадят?
ЛИЛЕЧКА: Не бойся. Пока я рядом, тебе, мой грязный и вонючий кролик, ничего не грозит. Перед отпуском ты сказал, что хочешь избавиться от начальника отдела по связям с общественностью.
ОТРЫЖКИН: Слава Богу, она уже уволена. Вот это – настоящий подарок!
ЛИЛЕЧКА: Не спеши радоваться. Наши программисты – весёлые ребята. Они прислали ей по электронной почте вызов на работу из Москвы. От Константина Эрнста из ОРТ. Я не стала мешать.
ОТРЫЖКИН: (раздражённо) А как-то попроще нельзя было? Вот без этих дурацких шуточек?
ЛИЛЕЧКА: Чтобы она убежала к конкурентам и поливала нас грязью со страниц БББ-59?
ОТРЫЖКИН: И вы решили отправить её в Москву. Неужели она поверила какому-то дурацкому электронному письму?
ЛИЛЕЧКА: Обижаешь, начальник. Ты бы и сам поверил: фирменный бланк, подпись Эрнста. Печать Общественного Российского телевидения. У тебя работают хорошие специалисты. Она уже всем нам его показала. Хочет, чтобы ты помог с солидной характеристикой. Она говорит, что только ты можешь оценить её работу. От её восторженного щебета меня второй день тошнит. Не пожалей добрых слов.
ОТРЫЖКИН: А она потом с ума не сойдёт? В Москве? Когда над ней начнут смеяться?
ЛИЛЕЧКА: Это – её проблемы. Я её запущу к тебе первой. Для разминки. Если скажешь ей правду, то она всё равно не поверит. Вечером она устраивает небольшой банкет для сотрудников. От тебя – проникновенное напутствие.
ОТРЫЖКИН: Да, это – жесть.
ЛИЛЕЧКА: Ты готов? Тогда – работаем.
ОТРЫЖКИН: Да, работаем.
Картина вторая
В кабинет входит Маргарита – начальник отдела по связям с общественностью.
МАРГАРИТА: Боже, Иван Иванович, вы прямо из отпуска и на аварию…
ОТРЫЖКИН: Да, Маргарита Петровна, ЖКХ в краю родном пахнет прозой и, извиняюсь, ещё кое-чем. Здравствуйте, гордость вы наша.
МАРГАРИТА: Здравствуйте, милый Иван Иванович. Вам, я вижу, уже всё рассказали…
ОТРЫЖКИН: Рассказать-то рассказали. Но я, как Станиславский, скажу одно: НЕ ВЕРЮ! Я не хочу верить. Такое чувство, Риточка, что меня среди бела дня обокрали. Или ещё хуже: увели невесту из-под венца. Вот так мы и теряем лучших работников. Неужели вас не устраивала зарплата в сорок тысяч рублей? Или я был недостаточно внимателен? Но меня можно простить: вы – прелесть, а я – непоправимо женатый человек…
МАРГАРИТА: Иван Иванович, не обижайтесь, но мне для начала предлагают семьдесят тысяч. А потом… Ведь это всё-таки Москва… Перспективы…
ОТРЫЖКИН: Я готов предложить пятьдесят. И мы навсегда оставим этот неприятный разговор.
МАРГАРИТА: Нет, Иван Иванович, я уже всё решила. Вот письмо из Москвы.
ОТРЫЖКИН: (разглядывает письмо) Да, с таким документом не поспоришь. Столичный слог. Высокий стиль. Вот ведь подлецы, научились…
МАРГАРИТА: Зачем вы так, Иван Иванович…
ОТРЫЖКИН: (гневно) А как я могу иначе, Риточка? Был бы передо мной Константин Эрнст, я бы так ему и сказал, по-мужски, резко и грубо: Костя – ты не прав! Риточка, может, вы ещё передумаете? Пока этих жуликов можно остановить? Ведь Москва слезам не верит!
МАРГАРИТА: (решительно) У меня к вам просьба, Иван Иванович. Подпишите производственную характеристику. Вот, посмотрите…
ОТРЫЖКИН: (медленно читает характеристику и что-то бормочет). Нет, так дело не пойдёт. Ну что вы… Это скромно и скупо. Вы, милочка, цены себе не знаете. Вашу тонкую поэтическую душу нужно раскрыть с трепетной любовью и нежностью. Я ведь помню месячник по борьбе с засорами и ваши проникновенные строки в районной газете: «Бросил кошку в унитаз – получи привет от нас». А это: «Не плюйте на пол в коридоре: плевок – общественное горе». Москвичи должны знать, кого мы потеряли. Смело добавляйте (диктует): «За время работы Маргарита Петровна внедрила ряд общественно-значимых проектов, в ряду которых ярко выделяется глянцевый журнал с задорным лозунгом: «За демократию для нас журчит весёлый «Унитаз». Ну, и так далее. Дайте волю своей фантазии! Я всё подпишу. Прямо на прощальном банкете. А сейчас, Маргарита Петровна, мы должны на время расстаться. У меня – приём граждан.
Картина третья
Маргарита выходит. Отрыжкин готовится к встрече первого посетителя. Входит пожилая женщина. Это Вера Ивановна – любительница кошек.
ВЕРА ИВАНОВНА: (громогласно) Наконец-то я тебя поймала, начальничек ты наш неуловимый! Чем это у тебя воняет?
ОТРЫЖКИН: (поглаживает коробку с дырочками и громко шепчет) Тс-с-с. Он спит. Здравствуйте.
ВЕРА ИВАНОВНА: (бесцеремонно) Что у тебя там?
ОТРЫЖКИН: Да вам это неинтересно…
ВЕРА ИВАНОВНА: Очень даже интересно. Может, тебе, ворюге, взятку принесли? И пора полицаев вызывать? Или, как их там…
ОТРЫЖКИН: (продолжает негромко объяснять) Ночью авария была. А он – маленький, несчастный… Забился в угол. Уж голос потерял… Пришлось по колено в стоках выручать животное… Он наелся и спит. А я – после бессонной ночи… Вот и пахнет фекалиями, уж извините.
ВЕРА ИВАНОВНА: Я тоже сначала подумала, что фекалиями, а потом принюхалась – нет, вроде, обыкновенным говном. В коробке-то кого прячешь?
ОТРЫЖКИН: Да котёнок там. Бездомный. Не знаю, куда и девать его…
ВЕРА ИВАНОВНА: Меня Верой Ивановной зовут. Давай сюда. (заглядывает в коробку, сюсюкает). Ах, какой симпатичный…
ОТРЫЖКИН: Вера Ивановна, вы с чем пришли?
ВЕРА ИВАНОВНА: Хотела с топором прийти, голову тебе отрубить. А теперь вижу – не совсем пропащий ты человек. Животных любишь.
ОТРЫЖКИН: Да я их не очень-то люблю. У вас, Вера Ивановна, какой вопрос по нашей части?
ВЕРА ИВАНОВНА: Ходить скользко. Песку вам жалко что ли на дорожки посыпать? Всё время думала: кого вы делаете в этой конторе? Сейчас хоть понятно: ты – весь в говне. Работаешь, значит. Котёнка я забираю.
ОТРЫЖКИН: А я вам тёрочки подарю (ловко прикручивает липкой лентой тёрки к старым сапогам женщины). Ходите на здоровье и не падайте.
ВЕРА ИВАНОВНА: Я тебе ещё пирожков принесу. После ночи, поди, и не евши… (уходит)
ОТРЫЖКИН: Ну, слава Богу. Пронесло.
Картина четвёртая
Отрыжкин достаёт бюст Ленина и ставит на специальную тумбочку. Переворачивает портрет В.В. Путина обратной стороной, на которой Г.А. Зюганов Входит второй посетитель с портфелем. Владлен Макарович неуловимо напоминает В.И. Ленина в речи, жестикуляции и внешне. Мягко картавит. Он – член местной партячейки КПРФ.
ВЛАДЛЕН МАКАРОВИЧ: Здгавствуйте, батенька. Меня зовут Владлен Макарович. Откуда это у вас вождь пролетариата? Перекрасились, голубчик? Побаиваетесь, что народные массы проснутся и вашего брата – под зад ногой?
ОТРЫЖКИН: (мгновенно начинает подражать жестикуляции посетителя) Влад Лен – это ведь, сокращённо, Владимир Ленин? Как я рад вашему визиту, товарищ.
ВЛАДЛЕН МАКАРОВИЧ: Рано радуетесь, господин капиталист! Я буду бить вас долго и беспощадно, как классового врага.
ОТРЫЖКИН: Помилуйте, Владлен Макарович, ведь мы с вами, отец родной, – по одну сторону баррикад. (Выстраивает стулья в ряд, отгораживая себя и посетителя от зрительного зала) Вот посмотрите: там – они (указывает в сторону зала) – все эти Потанины, Ходороковские и Абрамовичи. Смотрят на нас, рабочих муравьишек. А мы с вами – здесь. Нам некогда ходить по театрам. Нам нужно работу работать. Вы – своё партийное дерьмо разгребаете, а я – в обыкновенном – с утра и до вечера. Вот понюхайте (даёт понюхать посетителю рукав фуфайки) и мне дайте вас понюхать (нюхает рукав пальто у посетителя, морщится) – разве проклятые олигархи так пахнут? (мечтательно) Я ещё с пионерского детства помню: «Сколько ни душится лодырь богатый, очень неважно он пахнет, ребята…
ВЛАДЛЕН МАКАРОВИЧ: (Вторит ему и явно заводится, грозя кулаком в зал) «Грабят, жируют при нищем народе! Очень воняют. Зато – на свободе».
ОТРЫЖКИН: Владлен Макарович, позвольте я эти пламенные строки в блокнотик запишу. Как это всё точно! Ведь всё это прямо про нас! (записывает) Как это вы сказали: «Грабят запятая…» Можно чуть помедленнее…
ВЛАДЛЕН МАКАРОВИЧ: (совершенно спокойно диктует, расхаживая по сцене) …Жируют при нищем народе. Восклицательный знак. Очень воняют. Точка.
ОТРЫЖКИН: (радостно вспоминает) Пока – на свободе!
ВЛАДЛЕН МАКАРОВИЧ: Совершенно верно, товарищ. И ваше уточнение категорически принимается: именно так: «Пока на свободе» (подходит к Отрыжкину и ещё раз нюхает его фуфайку) А вот у вас, батенька, запашок-то наш! Крепкий, рабоче-крестьянский. И классовое чутьё не потеряли. Пора, товарищ Отрыжкин, пополнить наши ряды. Вы, конечно, из рабочих?
ОТРЫЖКИН: Если честно, мы, Отрыжкины, из торговой интеллигенции. Папа – завмаг, мама – бухгалтер из торга.
ВЛАДЛЕН МАКАРОВИЧ: (заботливо) Оба сидели?
ОТРЫЖКИН: Нет, только папа. За растрату.
ВЛАДЛЕН МАКАРОВИЧ: Худо, голубчик, худо. Но это дело поправимое. Сын за отца не ответчик. А вот дедушка ваш был наверняка из рабочих и крестьян. И не спорьте. Лучше, батенька, вместе порассуждаем: происхождение у вас – не того, это правда. Но ведь сейчас настоящего рабочего днём с огнём не сыскать. А нашей партии нужны кадры. Вы – настоящий Красный Директор, с дедовской рабочей косточкой. Вот вам и весь классовый расклад. Берите, голубчик, бланк и ставьте подпись. У нас всё быстро и по-современному. (достаёт из портфеля бланк, Отрыжкин расписывается). Рекомендации старых членов партии – моя забота.
ОТРЫЖКИН: Владлен Макарович, а по какому делу вы приходили?
ВЛАДЛЕН МАКАРОВИЧ: Это, товарищ Отрыжкин, уже не имеет значения. Главное дело у нас с вами теперь одно: рабоче-крестьянская революция, о необходимости которой так долго говорили большевики.
ОТРЫЖКИН: Давайте споём (подходит к В.М., обнимает его, оба смотрят в зал, мужественно поют строки из «Варшавянки»):
«Вихри враждебные веют над нами,
Темные силы нас злобно гнетут.
В бой роковой мы вступили с врагами,
Нас еще судьбы безвестные ждут.
(Отрыжкин жестом фокусника достаёт из рукава фуфайки кусок алого полотнища и под этим развевающимся знаменем, с песней, провожает посетителя до выхода из кабинета).
Но мы подымем гордо и смело
Знамя борьбы за рабочее дело,
Знамя великой борьбы всех народов
За лучший мир, за святую свободу!»
На бой кровавый,
Святой и правый,
Марш, марш вперед,
Рабочий народ!»
Отрыжкин в кабинете один. Он набрасывает алую тряпку на бюст Ленина, переворачивает портрет Г.А. Зюганова, вновь появляется изображение В.В. Путина. Отрыжкин ещё в образе продолжает мурлыкать, протирая тряпочкой портрет:
«Месть беспощадная всем супостатам,
Всем паразитам трудящихся масс,
Мщенье и смерть всем царям-
Плутократам,
Близок победы торжественный час!»
Картина пятая
Входит третий посетитель. Это Ольга Сидоровна – приятная дама, живущая в своём мире.
ОТРЫЖКИН: (с искренним радушием) Героине Чернобыля низкий поклон. Присаживайтесь.
ОЛЬГА СИДОРОВНА: (озадаченно) Вы это о чём?
ОТРЫЖКИН: Не скромничайте. Я о вашем участии в ликвидации катастрофы.
ОЛЬГА СИДОРОВНА: Да, машина у меня есть, но ни в какие аварии я не попадала.
ОТРЫЖКИН: Понятно. Но у нас есть много общего. Я, как и вы, считаю, что Михаила Борисовича Ходорковского осудили несправедливо.
ОЛЬГА СИДОРОВНА: Какой вы странный….
ОТРЫЖКИН: Это моя гражданская позиция.
ОЛЬГА СИДОРОВНА: Я – поэтесса. У меня с крышей не всё в порядке, а вы – о каком-то Ходорковском. Если вашего предшественника посадили, то мне до этого нет дела.
ОТРЫЖКИН: Боже мой, вы – живая поэтесса? Какое счастье!
ОЛЬГА СИДОРОВНА: (ревниво) Вы тоже пишете?
ОТРЫЖКИН: Конечно, нет! Это удел тонких натур, но я просто обожаю стихи. Моя любимая поэтесса Татьяна Шестакова прислала мне открытку с автографом и этими замечательными строчками (проникновенно декламирует по открытке, выразительно глядя на женщину):
«Моей души прекрастные позывы,
Вновь снова льются из меня,
Их удержать, о боже, я не в силах,
Не в силах сдерживать их я…
Виной тому твои глаза напротив,
Что тихо смотрят из под век,
В их синеву и в их печальность,
Кажись влюбился я навек…
Моей души прекрастные позывы,
Вновь снова льются из меня,
Я весь пою и эти ноты,
Мне сердце трогают, щемя…»
ОЛЬГА СИДОРОВНА: (принимает открытку из рук Отрыжкина) Какие музыкальные строки: «Вновь снова льются из меня…»
ОТРЫЖКИН: (почти нежно) Вы что-то говорили о своей крыше…
ОЛЬГА СИДОРОВНА: Какие мелочи… «Я вся пою, и эти ноты мне сердце трогают, щемя…»
ОТРЫЖКИН: И всё-таки, чем я могу вам помочь, с вашей больной крышей?
ОЛЬГА СИДОРОВНА: Как это всё романтично…
ОТРЫЖКИН: Она в одном месте протекает?
ОЛЬГА СИДОРОВНА: (удивлённо) О чём вы?
ОТРЫЖКИН: Я хочу…
ОЛЬГА СИДОРОВНА: Я тоже, милый… «Виной тому мои глаза напротив, что тихо смотрят из-под век…»
ОТРЫЖКИН: Вы очень странный человек. Не слышишь ты мои позывы, что снова льются из меня: крышу чинить будем или песню споём?
ОЛЬГА СИДОРОВНА: (задумчиво декламирует) «Их удержать, о боже, я не в силах, не в силах сдерживать их я…»
ОТРЫЖКИН: (достаёт гитару из шкафа, начинает перебирать струны и поёт строчку из песни) «Отцвели уж давно хризантемы в саду…»
ОЛЬГА СИДОРОВНА: Люди такие одинокие в этом мире…
ОТРЫЖКИН: Вернёмся к ремонту…
ОЛЬГА СИДОРОВНА: И такие заземлённые. Ах, оставьте меня в покое с вашим ремонтом. (порывисто встаёт и уходит, не прощаясь)
ОТРЫЖКИН: (задумчиво смотрит вслед и допевает куплет)
Опустел наш сад, вас давно уж нет,
Я брожу один весь измученный,
И невольные слезы катятся
Пред увядшим кустом хризантем...
Отцвели уж давно
Хризантемы в саду,
Но любовь все живет
В моем сердце больном.
Картина шестая
Отрыжкин выкладывает кусок бетона на стол. В кабинет входит четвёртый посетитель. Худощавая женщина в очках, с футляром для скрипки. Это Изольда Гавриловна, учительница музыкальной школы.
ОТРЫЖКИН: (Вскакивает и говорит немного растерянно) Господи, неужели это вы, хрупкая женщина, нежными звуками скрипки укрощали атомный огонь?
ИЗОЛЬДА ГАВРИЛОВНА: Нет, герой Чернобыля уступил свою очередь дамам.
ОТРЫЖКИН: Здравствуйте, милая женщина. Прошу вас, присаживайтесь.
ИЗОЛЬДА ГАВРИЛОВНА: Меня зовут Изольда Гавриловна, а вы, извините, не похожи на директора.
ОТРЫЖКИН: Ради Бога простите мне столь ужасный вид. Мы всю ночь устраняли страшную аварию, и я не заметил, как наступило утро. Ко мне подошёл старый рабочий, чуть ли не силой отнял отбойный молоток и сказал: «Иди, Иван Иванович, тебя ждут люди. Теперь мы и без тебя справимся». И вот я у ваших ног. Простой слуга народа.
ИЗОЛЬДА ГАВРИЛОВНА: Вы бы присели, Иван Иванович, я ведь понимаю, как трудно после бессонной ночи…
ОТРЫЖКИН: (возмущённо) Сесть в присутствии женщины? Это для меня невозможно. (ходит по сцене, как зэк, заложив руки за спину)У вас чудесное имя… Изольда… С чем пришли, Изольда Гавриловна? Вы уж простите мне и мой вид и дурную привычку ходить по камере.
ИЗОЛЬДА ГАВРИЛОВНА: (изумлённо) По камере?
ОТРЫЖКИН: А как иначе я могу назвать этот кабинет? Мои соратники на переднем крае борьбы. (декламирует) Чтоб вы и я сыграть смогли бы ноктюрн на флейтах сточных труб.
ИЗОЛЬДА ГАВРИЛОВНА: Да вы поэт…
ОТРЫЖКИН: Помилуйте, Изольда Гавриловна, я просто люблю Маяковского. Мой удел – суровая проза систем водоснабжения, отопления и канализации. Какая уж тут поэзия… Но ведь сердцу не прикажешь: оно рвётся на свободу из клетки обыденной жизни, оно мятежно просит бури, и не от счастия бежит, а жаждет перемен во власти и капитального ремонта всей нашей прогнившей системы общественного устройства.
ИЗОЛЬДА ГАВРИЛОВНА: Как я вас понимаю, милейший Иван Иванович…
ОТРЫЖКИН: Мой кумир и учитель однажды сказал: "Меня посадили в тюрьму, потому что Кремль слишком слаб и не готов к открытой и честной борьбе с независимой оппозицией".
ИЗОЛЬДА ГАВРИЛОВНА: (гневно) Ваш учитель – бессовестный человек. Он – вор!
ОТРЫЖКИН: (сухо) К сожалению, Изольда Гавриловна, ваша точка зрения полностью совпадает с официальной (указывает на портрет Путина): «Вор должен сидеть в тюрьме». В этом уверен весь наш народ. И мне слишком дорога свобода, чтобы обсуждать эту тему.
ИЗОЛЬДА ГАВРИЛОВНА: Ваш учитель – плагиатор, он украл слова, которые принадлежат самому Михаилу Борисовичу Хо…
ОТРЫЖКИН: Стоп! Фамилию произносить не нужно. Михаил Борисович в России один. И мы с вами понимаем, о ком идёт речь. (скромно) Именно его я и считаю своим учителем...
ИЗОЛЬДА ГАВРИЛОВНА: (восхищённо) Вы видели Михаила Борисовича Хо..(зажимает рот рукой).
ОТРЫЖКИН: Вы правильно меня поняли. Как вас. Так же близко. Мы много говорили с Учителем о том, как обустроить Россию. Но здесь не время и не место говорить об этом. Лучше перейдём к вашим проблемам. У вас есть ко мне другие, я подчёркиваю, ДРУГИЕ вопросы?
ИЗОЛЬДА ГАВРИЛОВНА: Нет-нет, что вы, Иван Иванович… Есть маленькая просьба… Понимаете, либеральная интеллигенция нашего города решила создать музей… Учителя… У вас нет какой-нибудь малюсенькой вещицы, к которой он хотя бы раз прикоснулся…
ОТРЫЖКИН: (задумывается). У меня есть кое-что. Но я просто физически не могу с этим расстаться…
ИЗОЛЬДА ГАВРИЛОВНА: Мы готовы заплатить любые деньги…
ОТРЫЖКИН: Простите, Изольда Гавриловна, но это – стало частью меня. Это портрет Учителя, который тюремный художник выколол у меня на груди…
ИЗОЛЬДА ГАВРИЛОВНА: Миленький Иван Иванович, разрешите мне взглянуть на него…
ОТРЫЖКИН: Вы не оставляете мне выбора (расстёгивает рубашку)
ИЗОЛЬДА ГАВРИЛОВНА: А можно я его поцелую?
ОТРЫЖКИН: Воля ваша. Целуйте. (Изольда целует татуировку на груди Отрыжкина).
ИЗОЛЬДА ГАВРИЛОВНА: Спасибо вам огромное, Иван Иванович…
ОТРЫЖКИН: (будто вспоминает). Да, совсем забыл. Когда меня отправляли на этап, Михаил Борисович снял с себя вот эту телогрейку и сказал: «Возьми, Ваня, и помни наше тюремное братство». Трудно мне расстаться с этой вещью, но она сохранила запах камеры и тепло его души. Но, ради музея, я готов отдать самое дорогое. (Отрыжкин решительно снимает телогрейку, Изольда Гавриловна с благоговейным трепетом принимает щедрый дар, вдыхает запах, который кажется ей восхитительным)
ИЗОЛЬДА ГАВРИЛОВНА: Иван Иванович, вы будете первым почётным гостем нашего музея. Позвольте, я уйду. Боюсь, что вы можете передумать…
ОТРЫЖКИН: Ну что вы, Изольда Гавриловна, «мужик сказал – мужик сделал, век воли не видать».
Изольда Гавриловна пятится к выходу из кабинета, не сводя влюблённых глаз с Отрыжкина.
Картина седьмая
Входит ликвидатор Чернобыльской аварии и маститый местный писатель – Александр Иванович Амбивалентов, который со всеми на короткой ноге. Отрыжкину он хорошо знаком по многочисленным попыткам выудить деньги на очередную книгу. Характерная особенность: долго размышляет, прежде чем сказать что-нибудь невразумительно-весомое.
АМБИВАЛЕНТОВ: (со снисходительной иронией) Здорово, труженик тыла!
ОТРЫЖКИН: (пожимая руку и не давая опомниться) Не дам, Александр Иванович. И вот почему. Потому что ты – наш местный Набоков. Но ты – намного сложнее и глубже. Набоков скользит по поверхности, а радиация твоего творчества проникает во все внутренние органы и поражает чувства. Прочёл одно предложение – суточная доза. И нужно время для осмысления: день, месяц, а то и целый год. Иначе – полное отравление.
АМБИВАЛЕНТОВ: (как будто не услышав, солидно) Я сегодня еду в типографию. Нужно до конца оплатить тираж. А денег у писателя, сам понимаешь…
ОТРЫЖКИН: (увлечённо продолжает) Мы с женой читаем тебя перед сном, вслух. Хватает одной строки, чтобы перенестись в несуществующий мир реальной жизни, созданный твоим талантом. Всего одна строка, а уже звонит будильник и наступает утро. И появляется живой классик. Он с холодным презрением обходит в своём бессмертном творчестве главную тему современности – сферу жилищно-коммунального хозяйства. А денег просит. Не дам!
АМБИВАЛЕНТОВ: (веско) Я Набокова читать не могу. Запятых слишком много. Мысль теряю. Хочу подготовить ему письмо от нашего литературного объединения. Есть ряд замечаний по стилю и тематике.
ОТРЫЖКИН: (горько усмехается) Письмо цензура не пропустит: архангел Гавриил – мужик строгий. Денег я тебе не дам, они у меня народные, а вот идею готов подарить. Видишь на столе кусок бетона?
АМБИВАЛЕНТОВ: Не могу понять, как твоей жене может нравиться такое медленное чтение? Вам одной моей книги до конца жизни хватит, а у меня их пять. И шестую надо до конца оплатить. Думаю, ты мне поможешь. Я ведь много не прошу. Тысяч пятьдесят, не больше.
ОТРЫЖКИН: Этот кусок бетона мне прислали твои коллеги – ликвидаторы аварии на японской атомной станции. И у меня сразу возникла идея: создать в нашем городе музей мировых атомных катастроф. Представь, какой масштаб!
АМБИВАЛЕНТОВ: А почему ты говоришь, что письмо цензура не пропустит? ОТРЫЖКИН: Да умер он давно. Опоздал ты. А вот музей атомных катастроф – это верный кусок хлеба с маслом на всю оставшуюся жизнь.
АМБИВАЛЕНТОВ: У тебя есть выходы на этого Гавриила?
ОТРЫЖКИН: Он же архангел. Стоит на воротах в рай.
АМБИВАЛЕНТОВ: Я всё хочу спросить: а что это за кусок бетона лежит у тебя на столе?
ОТРЫЖКИН: (кладёт кусок в пакет) В нём – твоё будущее.
АМБИВАЛЕНТОВ: Да, ты прав, тема ЖКХ – это сильно. Если дашь аванс – тысяч пятьдесят, то завтра можно приступить. Сегодня-то я еду в типографию.
ОТРЫЖКИН: Ты его пока забирай, а по дороге до тебя дойдёт.
АМБИВАЛЕНТОВ: Ты меня расстроил.
ОТРЫЖКИН: Забирай экспонат и иди искать подходящее помещение для музея.
АМБИВАЛЕНТОВ: Ты слышал, какая беда в Японии?
ОТРЫЖКИН: Слышал-слышал (передаёт тяжёлый пакет писателю).
АМБИВАЛЕНТОВ: Когда, говоришь, умер Набоков?
ОТРЫЖКИН: Не помню. Кажется, лет за десять до Чернобыля.
АМБИВАЛЕНТОВ: (принимает пакет) Образец прошёл дезактивацию?
ОТРЫЖКИН: Сам проверишь. Насчёт аванса я подумаю, а ты иди. У меня народ.
Амбивалентов уходит. Отрыжкин готовится к приёму следующего посетителя.
Картина восьмая
Отрыжкин в костюме-тройке расхаживает по сцене, входит в образ Ленина, репетирует характерные жесты Владимира Ильича и японские слова, произнося их на разные лады. Входит кореец с рынка, он одет в шикарный смокинг с бабочкой, в руках держит коробку с чупа-чупсами.
ОТРЫЖКИН: (не замечает вошедшего) Вакаримас ка? Ииэ вакаримасэн. Корэ ва нан дэс ка?
ХИРАМОТО: (удивлённо) Хай, вакаримас. Ты что, начальник, успел язык выучить?
ОТРЫЖКИН: (пожимает руку Хирамото) Хадзимэ-маситэ. Работа у нас такая.
ХИРАМОТО: О-гэнки дэс ка?
ОТРЫЖКИН: Аригато. Ближе к делу. Икура-дэс-ка?
ХИРАМОТО: Как договаривались: пять тысяч рублей.
ОТРЫЖКИН: Чётто-до хираку.
ХИРАМОТО: Ииэ вакаримасэн.
ОТРЫЖКИН: Русского языка не понимаешь, грабитель. Много просишь, говорю.
ХИРАМОТО: (кланяется и собирается уйти) Саёнара.
ОТРЫЖКИН: Стоять! Я те дам, «до свиданья». (кланяется) Гомэн насай. Деньги получишь.
ХИРАМОТО: (кланяется в ответ, жестом показывает, что нужны деньги) Корэ-о-кудасай. Иначе уйду.
ОТРЫЖКИН: Чётто маттэ кудасай (достаёт из кармана конверт, вручает Хирамото). Но если что (грозит кулаком) – Абунай!
ХИРАМОТО: Да понял я, начальник, не угрожай. Что делать-то нужно?
ОТРЫЖКИН: Сейчас придут дворники. Я с ними поговорю, по-свойски. А потом ты будешь лопотать, что попало, а я – переводить. Но слушай меня внимательно. Чупа-чупсы с собой?
ХИРАМОТО: Секретарша твоя выдала. Вот они.
ОТРЫЖКИН: В конце раздашь. Каждому – по одному. (за дверью слышен шум) Всё. Поехали.
В кабинет вваливаются дворники с лопатами для уборки снега. Каждый из них что-то говорит, и понять ничего невозможно. Громче всех шумит Панкрат Харитонович, похожий на деда Щукаря.
ОТРЫЖКИН: Тихо, товарищи! Предлагаю открытым голосованием избрать старшим для рассмотрения трудового спора Сидорова Панкрата Харитоновича. Кто за это предложение – прошу поднять руку! (дворники стихли и подняли руки) Единогласно. Панкрат Харитонович, садитесь, дорогой мой человек, за стол переговоров. Как вы решите, так всё и будет. (Обращается к дворникам) Согласны, товарищи? (дворники галдят «Да, да, да»).
Предлагаю конфликтующим сторонам обменяться вопросами. Слово предоставляется представителю трудового коллектива товарищу Сидорову. Товарищи, поддержим Панкрата Харитоновича аплодисментами. (По команде Отрыжкина все дворники начинают аплодировать).
ПАНКРАТ ХАРИТОНОВИЧ: (смущённо) Дык мы чё пришли-то… Задёржка у нас по зарплате. С октября прошлого года… Только огородами и живём. Картошка, моркошка да квашена капуста.
ОТРЫЖКИН: (обращается ко всем) И как нынче урожай, товарищи? (дворники галдят)
ПАНКРАТ ХАРИТОНОВИЧ: (за всех) Да ничё. Как и в прошлые года. Навозу бы побольше, дак оно и лутшее вышло бы.
ОТРЫЖКИН: Если я правильно понял, Панкрат Харитонович, основная проблема в коллективе – это навоз? Правильно я понял, товарищи? (дворники галдят «Да, да, да»).
ПАНКРАТ ХАРИТОНОВИЧ: Денег бы ишо. А то ни хлебушко купить, ни молочка, ни внукам конфетку каку-нито.
ОТРЫЖКИН: С навозом мы вопрос сразу решим в третьей декаде этого месяца, а с конфетами для внуков – прямо сегодня. Но сначала я хочу задать Панкрату Харитоновичу свои вопросы. Разрешаете, товарищи? (дворники одобрительно галдят). А скажите мне, уважаемый представитель рабочего класса, помните ли вы страшный август 1945 года?
ПАНКРАТ ХАРИТОНОВИЧ: Дык я родился в сороковом…. Маленький ещё был…
ОТРЫЖКИН: В августе сорок пятого американский империализм, товарищи, сбросил свои атомные бомбы на города Хиросима и Нагасаки. А сегодня у трудового народа Японии новая беда: страшная авария на атомной станции. Как вы считаете, товарищи, должны мы помочь Японии? (дворники галдят «Да, да, да»). Я был во всех вас уверен, как в самом себе. Потому что мы – одна команда. И я принял решение перечислить всю нашу зарплату братскому японскому народу. Правильно я поступил, Панкрат Харитонович?
ПАНКРАТ ХАРИТОНОВИЧ: Дык, я-то чё…. Как ить народ скажет….
ОТРЫЖКИН: А народу я приготовил сюрприз: сегодня у нас гостях полномочный представитель Японии, господин Хирамото. Поприветствуем его, товарищи (аплодирует, дворники дружно подхватывают).
ХИРАМОТО: (кланяется дворникам) Тоирэ-ва-доко-дэс-ка. Тасукэтэ! Хадзимэ-маситэ Россия Чистый Двор. Кон-ничи-ва. До-итиаси-маситэ Фукусима.
ОТРЫЖКИН: (переводит) Хай, вакаримас. Господин Хирамото выражает глубокую признательность коллективу российской подрядной организации «Чистый двор» за безвозмездную помощь в ликвидации аварии на энергоблоках атомной станции Фукусима.
ХИРАМОТО: Вакаримас ка. Корэ ва нан дэс ка. Чётто маттэ кудасай.
ОТРЫЖКИН: Ииэ вакаримасэн. Японский народ никогда не забудет подвига наших русских братьев и сестёр.
ПАНКРАТ ХАРИТОНОВИЧ: (обращается к Отрыжкину) Ты, Иваныч, спроси этого… самурая: может имям картошки собрать, да чё да? Ить с радиацией шутки плохи.
ОТРЫЖКИН: (обращается к Хирамото) О-хаё-годзаимас. До-итиаси-маситэ?
ХИРАМОТО: Икура-дэс-ка?
ОТРЫЖКИН: Господин Хирамото спрашивает, сколько мешков картофеля могут предложить русские братья?
ПАНКРАТ ХАРИТОНОВИЧ: Дык мы это прям щас и обсудим. Бабы энд мужики! Поможем братьям-самураям не помереть с голоду! Кто скоко кулей может дать – подходи к столу записываться. (дворники гурьбой идут к столу)
ОТРЫЖКИН: (останавливает) Стоп, товарищи. Наши организационные вопросы мы решим уже без господина Хирамото. Он хочет сделать маленькие подарки братскому народу России (кивает Хирамото и тот начинает кланяться каждому дворнику и раздавать чупа-чупсы).
ОТРЫЖКИН: (раздаёт листки с текстом) Если, товарищи, вы не против, то мы на прощание исполним господину Хирамото песню «Русский с японцем – братья навек».
Всё поют, Отрыжкин дирижирует: «Русский с японцем – братья навек, крепнет единство народов и рас, смело шагает простой человек Путин и хэйка приветствуют нас, приветствуют нас…» Под эту песню дворники маршем, в колонну по одному, с лопатами на плече и чупа-чупсами в руках проходят по сцене и покидают кабинет.
Картина девятая
Отрыжкин сидит за столом, рассеяно перебирает бумаги. В кабинет заглядывает Лилечка.
ЛИЛЕЧКА: Иван Иванович, может, чайку?
ОТРЫЖКИН: Да, и плесни туда чего-нибудь покрепче.
Лилечка входит с подносом и ставит его на стол.
ЛИЛЕЧКА: Как Хирамото?
ОТРЫЖКИН: С ним-то всё нормально…
ЛИЛЕЧКА: А что не так?
ОТРЫЖКИН: (задумчиво) Да народ у нас, зайка, удивительный. Как дети малые. Ведь самим жрать нечего, а готовы последние штаны отдать.
ЛИЛЕЧКА: А мы уже расчувствовались и всех жалеем?
ОТРЫЖКИН: (сердечно) Лилечка, руководитель обязан заботиться о подчинённых. Завтра организуй приём картошки. Отправишь её в мой ресторан. Трудовому народу дай по пятьсот рублей премии за братскую помощь Японии.
ЛИЛЕЧКА: Может, хватит по триста?
ОТРЫЖКИН: Ну, делай, как знаешь. Тут ведь главное не сумма, а внимание.
ЛИЛЕЧКА: Кстати, к тебе рвётся наш системный администратор. (пародирует) «Ах, Лилечка, какая прелесть эта ваша розовая кофточка. Ах, Лилечка, какие оборочки, какая мережка! Где вы её купили, моя милочка?».
ОТРЫЖКИН: Ну что ты, зайка, если кот хорошо ловит мышей, то мы должны терпимо относиться к его цвету. А у нашего Бореньки Фифтина голова устроена особым образом. Всё остальное меня не интересует. (с интонацией Бориса Моисеева проговаривает) «Мне известна давно бескорыстная дружба мужская».
Лилечка выходит. В кабинет вплывает Борис Фифтин, молодой человек с соответствующими манерами и пластиковым пакетом в руке.
ФИФТИН: (протягивает руку, как для поцелуя, Отрыжкин неловко её пожимает) Здравствуйте, милейший Иван Иванович! Фу, как дурно у вас пахнет простонародьем… (достаёт из кармана веер и обмахивается)
ОТРЫЖКИН: (сухо) С чем пришёл, гений?
ФИФТИН: Иван Иванович, я хорошо знаю, как у вас развито образное мышление. Поэтому я прошу вас подойти ко мне и встать рядом.
Отрыжкин послушно исполняет, избегая прикасаться к Фифтину.
ОТРЫЖКИН: Что дальше?
ФИФТИН: (встаёт в красивую позу) А теперь представьте, что у ваших ног – та часть города, которую мы обслуживаем. Пятьсот тысяч квадратных метров жилья. Лёгкий туман над крышами домов, вонючие подъезды, исписанные скверными словами. А в квартирах живут люди, которые даже не подозревают, что у Ивана Ивановича Отрыжкина работает сам Борис Фифтин.
ОТРЫЖКИН: Боря, ближе к делу.
ФИФТИН: (достаёт из кармана горсть мелких монет и рассыпает по сцене) Иван Иванович, попробуйте поднять хоть одну монетку.
ОТРЫЖКИН: Ты издеваешься?
ФИФТИН: Я знал, дорогой шеф, что, даже спустившись с руководящих высот, вы бы вряд ли стали нагибаться, чтобы собирать жалкие копеечки. А вот малюсенькая программа, которую придумал Боря Фифтин, ведёт себя примерно так. (Фифтин достаёт из пакета совок и щётку и быстро собирает мелочь со сцены).
ОТРЫЖКИН: Так. А теперь коротко и ясно. Без образов и твоих вечных ужимок.
ФИФТИН: (просто объясняет) Моя программа-вирус вносит небольшие поправки в основную программу расчета квартплаты. На каждый квадратный метр жилья прибавляется всего десять копеек в месяц. В год мы получим шестьсот тысяч рублей.
ОТРЫЖКИН: (задумчиво) Деньги небольшие… Но зато…
ФИФТИН: Зато они берутся из воздуха.
ОТРЫЖКИН: Сколько ты хочешь, мой умный котик?
ФИФТИН: Каждый месяц – «Фифти-и-ин».
ОТРЫЖКИН: Ну, пятнадцать процентов это по-божески. Ставлю задачу: подшамань программу так, чтобы наши уважаемые пенсионеры переплачивали не десять, а всего девять копеек с метра.
ФИФТИН: Нет проблем.
ОТРЫЖКИН: Но чтобы общая сумма не уменьшалась.
ФИФТИН: Иван Иванович, моя фамилия – «Фифти-и-ин», я подготовил пятнадцать вариантов коррекции квартплаты – на все случаи жизни.
ОТРЫЖКИН: Если так, то всему населению набрось пятнадцать копеек за метр, а старикам десять. Они всё-таки заслуживают нашего особого отношения. Разрыв в копейку – ни то, ни сё. А пятачок – уже кое-что. Иди, работай.
Фифтин уходит.
Картина десятая
В кабинет заглядывает Лилечка.
ЛИЛЕЧКА: Иван Иванович, пришёл Гиви с целым ящиком коньяка.
ОТРЫЖКИН: Пусть заносит. Ко мне никого больше не пускать. И лимончик порежь.
Заходит Гиви – русскоговорящее лицо в широкой кепке, немного забывающее русский язык в трудные минуты жизни. В руках у него ящик с бутылками.
ГИВИ: (по-хозяйски ставит ящик во встроенный шкаф, раскрывает объятия) Здравствуй, брат Вано!
ОТРЫЖКИН: (обнимаются) Гамарджоба, генацвале.
Подходят к белой доске, на которой можно писать фломастером, Отрыжкин достаёт фломастер и рисует на ней большой знак вопроса.
ГИВИ: Батоно Вано, как твоё драгоценное здоровье? Как жена? Как дети? (стирает знак вопроса и пишет на доске «ДА»)
ОТРЫЖКИН: Эх, брат Гиви, какое здоровье на нашей работе? (пишет на доске «СКОЛЬКО»)
ГИВИ: Да, генацвале, сейчас очень-очень трудные времена для всех честных людей. (пишет на доске «40 000»)
ОТРЫЖКИН: (возмущённо) А для некоторых людей они могут стать совсем невыносимыми (стирает написанное и пишет на доске «60 000»)
ГИВИ: (обречённо) Да, брат, есть на свете люди, которые не имеют совести (стирает написанное и пишет на доске «50 000»).
ОТРЫЖКИН: Поэтому хорошие люди должны друг друга уважать.
(стирает и пишет «55 000») Согласен?
ГИВИ: (тяжело вздыхает) Как я могу не согласиться со старшим братом… (достаёт из кармана конверт с 5-ти тысячными купюрами и показывает содержимое Отрыжкину)
ОТРЫЖКИН: (строго) Старший брат, Гиви, всегда видит ошибки младшего брата.
(пишет на доске «+ 15 000») Эти ошибки нужно исправлять (Гиви показывает, что кладёт в конверт ещё три купюры).
ГИВИ: (грустно) Когда будем шашлык-машлык кушать? Когда будем «киндзмараули» пить?
ОТРЫЖКИН: (протягивает Гиви ключи от встроенного в стену сейфа и достаёт из шкафа бутылку коньяка, разглядывает) Только не сегодня. Работы много.
ГИВИ: Нет, брат, ты должен беречь своё драгоценное здоровье. (открывает сейф, зрителю видно, что он пуст, кладёт конверт с купюрами, Отрыжкин прижимает конверт в сейфе бутылкой коньяка, закрывает сейф и кладёт ключи в карман).
ОТРЫЖКИН: (обнимает Гиви и оба начинают на два голоса петь «Сулико»)
Я могилу милой искал,
Но ее найти нелегко.
Долго я томился и страдал,
Где же ты, моя Сулико ?
Долго я томился и страдал,
Где же ты, моя Сулико ?
Розу на пути встретил я,
В поисках уйдя далеко.
Роза, пожалей, услышь меня,
Нет ли у тебя Сулико?
Роза, пожалей, услышь меня,
Нет ли у тебя Сулико?
В кабинет врываются работники милиции и начинаются «маски-шоу» со всеми необходимыми приказами. Отрыжкина и Гиви ставят лицом к стене, заставляют раздвинуть ноги. Всеми командует капитан Иванов, одетый в штатское. Он заглядывает в шкаф, достаёт бутылку коньяка, удовлетворённо хмыкает и ставит её на стол.
ИВАНОВ: Ну, что, голубчики, попались?
ОТРЫЖКИН: (грустно) Господи, капитан Иванов, какой же ты однообразный и скучный… Ты хоть взял в этот раз ордер на обыск?
ИВАНОВ: Гражданин Отрыжкин, ты мне не «тыкай». Всё у меня с собой.
ОТРЫЖКИН: Я бы на твоём месте опечатал сейф, чтобы всё было по-взрослому. А то придут понятые, а я скажу, что ты мне всё подсунул. Весь обычный набор: оружие, наркотики, валюту…
ИВАНОВ: (заклеивая дверцу сейфа бумажкой с печатью) Без тебя знаю. Сержант, быстренько обеспечь понятых (один из полицейских выходит).
ОТРЫЖКИН: Твоя взяла, капитан, я готов дать признательные показания о получении взятки в особо крупных размерах от руководителя подрядной организации Гиви Дубинашвили. Но при одном условии…
ИВАНОВ: (торжествующе) Ага, все слышали!
ГИВИ: (гневно) Вано, шени деда…
ОТРЫЖКИН: Гиви, я эти слова запомню…
ИВАНОВ: Какое у тебя условие?
ОТРЫЖКИН: Во-первых, твои гоблины не будут ломать мебель, а во-вторых, ты всё запишешь дословно, не задавая дурацких вопросов. А я всё подпишу.
ИВАНОВ: Принято. Садись. Шапку протокола я заполню сам.
ОТРЫЖКИН: Пиши. «Я, Иван Иванович Отрыжкин, всю жизнь увлекался филолидией…» По слогам: фи-ло-ли-ди-ей. Написал?
ГИВИ: Ара, ара, Вано, остановись, тебя опустят в камере…
ИВАНОВ: (злорадно) Ага, ты ещё и извращенец…
ОТРЫЖКИН: Не отвлекайся, пиши: «Сегодня мой товарищ по этой нездоровой страсти, Гиви Дубинашвили вручил мне конверт, содержимое которого лично я оцениваю значительно выше установленного предела для взяток в особо крупных размерах. Конверт лежит в сейфе. Ключи от него я добровольно передаю капитану Иванову».
ГИВИ: (почти в истерике) Ты мне больше не брат!
ИВАНОВ: Гражданин Отрыжкин, прошу перечислить содержимое конверта до вскрытия сейфа.
ОТРЫЖКИН: Всё так ужасно. Мне трудно говорить. Горло пересохло.
ИВАНОВ: В тюрьме с вашим братом-филолидом по-своему разберутся. Коньяк будешь?
ОТРЫЖКИН: А это позволено уголовно-процессуальным кодексом?
ИВАНОВ: Ради такого случая я готов сделать исключение. (наливает Отрыжкину коньяк)
ОТРЫЖКИН: Я не могу без дольки лимона. Капитан, попросите секретаршу…
ИВАНОВ: (обращаясь к одному из бойцов) Принеси лимон взяточнику и извращенцу.
ОТРЫЖКИН: Спасибо, капитан. (выпивает коньяк и закусывает долькой лимона) Можно ещё? (капитан даёт всю бутылку и Отрыжкин с жадностью допивает её до конца)
ИВАНОВ: Повторяю вопрос:
ОТРЫЖКИН: А можно сигарету?
ИВАНОВ: (протягивает пачку) Кури… Итак, прошу перечислить содержимое конверта до вскрытия сейфа.
ОТРЫЖКИН: (с наслаждением затягивается). Пишите, капитан: в конверте находятся…
ИВАНОВ: Не тяни. Раньше сядешь – раньше выйдешь.
ОТРЫЖКИН: А добровольное признание зачтётся?
ИВАНОВ: Уже говори, что в конверте.
ОТРЫЖКИН: Мне ничего не остаётся… В конверте находится самое для меня дорогое…
ИВАНОВ: Что именно, в каких купюрах, какого достоинства?
ОТРЫЖКИН: (решительно) Ладно. В конверте находятся десять фантиков от конфет «Мишка на Севере» фабрики «Рот Фронт» образца 1991 года.
ИВАНОВ: Значит, ты надо мной решил поиздеваться? Понятые, ко мне!!!
ОТРЫЖКИН: Это ещё не всё. В сейфе стоит очень дорогая статуэтка из настоящего гипса с надписью: «Борцу с коррупцией». Это специальный приз для вас, капитан Иванов.
Вскрывается сейф. В нём обнаруживается гипсовая фигурка человеческой руки с неприлично торчащим средним пальцем и конверт. В конверте – фантики от конфет. Иванов лихорадочно их пересчитывает.
ИВАНОВ: (тупо) Но тут только девять фантиков?
ОТРЫЖКИН: (горестно) Значит, Гиви меня обманул.
ИВАНОВ: Ладно, сейчас проверим шкаф. Понятые, прошу вас подойти к шкафу…
Иванов открывает шкаф и обнаруживает там ящик с пустыми бутылками. Немая сцена.
Иванов даёт команду сотрудникам на выход и выходит сам, аккуратно закрыв за собой дверь. В кабинете остаются Гиви и Отрыжкин.
ГИВИ: (восхищенно) Вано, я никогда не откажусь от своих слов: «Ты мне не брат»…
ОТРЫЖКИН: (устало) Почему?
ГИВИ: Потому что ты мне не брат, а отэц. Потому что мой отэц – волшебник!
ОТРЫЖКИН: Хочешь коньяка?
ГИВИ: Хочу, но ты весь выпил.
ОТРЫЖКИН: Подойти к дверце сейфа, постучи, и скажи волшебное слово: «Фифти-ин».
ГИВИ: (выполняет команду) Фифтиин! Хачу каньяк!
ОТРЫЖКИН: Возьми ключи, открой дверцу.
Гиви открывает дверцу пустого сейфа и в нём оказывается бутылка коньяка. Он потрясённо наливает полный стакан и выпивает его, как воду.
ОТРЫЖКИН: Давай допоём нашу любимую:
(оба поют на два голоса «Сулико», текст песни может быть сокращён.)
Роза, наклонившись слегка,
Свой бутон раскрыв широко,
Тихо прошептала она мне тогда:
Не найти тебе Сулико.
Тихо прошептала мне тогда:
Не найти тебе Сулико.
Среди роз душистых в тени
Песни соловей звонко пел.
Я у соловья тогда спросил:
Сулико не ты ли пригрел?
Я у соловья тогда спросил:
Сулико не ты ли пригрел?
Гиви уходит, а Отрыжкин подходит к сейфу. Из открытой дверцы высовывается голова Бориса Фифтина.
ОТРЫЖКИН: (задумчиво) Люди, Боря, хотят чуда, как дети малые. Ты деньги пересчитал?
ФИФТИН: Всё, как в аптеке.
ОТРЫЖКИН: Пятёрочку оставь, а остальное дай мне.
Фифтин протягивает руку с деньгами. Отрыжкин возвращается к столу, допевая песню «Сулико»:
Соловей вдруг замолчал
Розу тронул клювом легко:
Ты нашел, что ищешь, он сказал:
Вечным сном здесь спит Сулико.
Ты нашел, что ищешь, он сказал:
Вечным сном здесь спит Сулико.
Картина одиннадцатая
Входит Лилечка. Она слегка растеряна. В руках у неё блюдце с лавровыми листьями.
ОТРЫЖКИН: Зайка моя, надеюсь, приём окончен?
ЛИЛЕЧКА: Да, Иван Иванович, людей больше нет. Но к вам приехал чиновник из области с письмом от губернатора.
ОТРЫЖКИН: Кто таков?
ЛИЛЕЧКА: Генрих Моисеевич Сабиров – помощник губернатора. (ставит блюдце перед Отрыжкиным).
ОТРЫЖКИН: Ну что ж, пара листиков лаврушки мне не помешает (жуёт листья).
ЛИЛЕЧКА: Запускать?
ОТРЫЖКИН: Запиши-ка мне на бумажке, правильное имя этого Сабира Моисеевича.
ЛИЛЕЧКА: (записывает) Вот. Не перепутайте: Генрих Моисеевич. (выходит из кабинета)
В кабинет входит невзрачный человек неопределённого возраста в чёрном костюме, чёрном галстуке и чёрных очках. Ни слова не говоря, протягивает руку Отрыжкину и садится на свободный стул.
ОТРЫЖКИН: (заглядывая в бумажку) Я вас слушаю, уважаемый Генрих Моисеевич.
САБИРОВ: Иван Иванович, вы ведь были очень хорошим студентом, не так ли?
ОТРЫЖКИН: (слегка напрягаясь) Ну, Генрих Моисеевич, это было так давно…
САБИРОВ: А вы никогда не задавали себе вопрос: как это сын человека, осУжденного за растрату, мог поступить в престижный московский вуз?
ОТРЫЖКИН: (изменившись в лице) Я этого до сих пор не понимаю.
САБИРОВ: Дело в том, что ваш отец очень много сделал для государственной безопасности Родины в самые тяжёлые времена. Его уже давно нет в живых, поэтому моя откровенность допустима и разрешена соответствующими инстанциями.
ОТРЫЖКИН: Мой отец был секретным сотрудником?
САБИРОВ: Приятно иметь дело с умным человеком.
ОТРЫЖКИН: Значит, только поэтому меня приняли в Плехановку…
САБИРОВ: И вы были очень и очень хорошим студентом. Мы в вас не ошиблись.
ОТРЫЖКИН: Да, я старался…
САБИРОВ: Иван Иванович, мы с вами взрослые люди и прекрасно понимаем, что очень хорошим студентам иногда предлагалось сотрудничество…
ОТРЫЖКИН: (напряжённо) Я не хочу говорить на эту тему.
САБИРОВ: Правильно. Вы и права не имеете говорить, а я – спрашивать. Поэтому я ни о чём и не спрашиваю. Не так ли?
ОТРЫЖКИН: (охрипшим голосом) Да, я не имею права.
САБИРОВ: Иван Иванович, вы давно в нашем кадровом резерве. Мы внимательно следили за всеми вашими передвижениями. И вот пришла пора.
ОТРЫЖКИН: Что я должен делать?
САБИРОВ: (смотрит на часы) Сейчас 13-00. Через пять часов вы должны прибыть к руководителю аппарата администрации губернатора. Речь идёт о серьёзном назначении. Думаю, что кресло министра жилищно-коммунального хозяйства значительно удобнее вашего кресла. Рассматриваются три кандидатуры. В 20-00 у вас будет разговор с самим. Но вы, надеюсь, понимаете, что я ничего подобного вам не говорил.
ОТРЫЖКИН: Да, я понимаю.
САБИРОВ: Есть маленькое «но». Эта управляющая компания – ваша собственность?
ОТРЫЖКИН: Да, на сто процентов.
САБИРОВ: Очень хорошо. Значит, вам не придётся собирать учредителей, чтобы оформить компанию на доверенного человека. Думаю, что вам ничего объяснять не нужно. Кстати, у вас такой человек есть? Он достаточно надёжен?
ОТРЫЖКИН: Конечно. Я могу оформить дарственную в течение часа.
САБИРОВ: (встаёт) Тогда не смею вас задерживать. Вот письмо губернатора. С ним вы должны войти в кабинет номер триста три в 18-00. Вас будут ждать (жмёт Отрыжкину руку и уходит).
Отрыжкин мечется по кабинету в сильном волнении. Открывает дверь приёмной.
ОТРЫЖКИН: Лиля, срочно ко мне.
Заходит Лилечка.
ЛИЛЕЧКА: Что случилось, Иван Иванович?
ОТРЫЖКИН: Первое: у тебя паспорт с собой?
ЛИЛЕЧКА: Он всегда со мной.
ОТРЫЖКИН: Второе. Нужен нотариус. В течение получаса.
ЛИЛЕЧКА: В нашем здании есть нотариальная контора…
ОТРЫЖКИН: Мне нужен только Леонид Абрамович, а он не пользуется телефонами.
ЛИЛЕЧКА: Хорошо. Я за ним пошлю. А что случилось?
ОТРЫЖКИН: Сегодня я должен быть у губернатора. Новое назначение.
ЛИЛЕЧКА: А я?
ОТРЫЖКИН: А ты, Лилия Александровна, будешь генеральным директором. Потом я тебя перетащу к себе.
ЛИЛЕЧКА: А нотариус зачем? Подготовим приказ…
ОТРЫЖКИН: На мне не должна числиться такая собственность. Только мелочи – квартиры, дома, машины. Так у них заведено. Я хочу оформить дарственную на тебя. Больше доверить некому. Поняла?
ЛИЛЕЧКА: Поняла. Но мне это не очень нравится…
ОТРЫЖКИН: Это не обсуждается. Да и времени нет.
ЛИЛЕЧКА: Запомни: это твоё решение.
ОТРЫЖКИН: Вот возьми ключи от машины. Привезёшь Леонида Абрамовича. На словах передай одно слово: «мехона». Он всё поймёт. Повтори.
ЛИЛЕЧКА: Ме-хо-на. Странное слово…
ОТРЫЖКИН: Это специальный юридический термин. Пусть Сашка готовится к поездке. Мне за руль нельзя.
ЛИЛЕЧКА: Да уж, от тебя разит, как от коньячной бочки.
ОТРЫЖКИН: Всё, беги, моя зайка. Мне нужно отдохнуть. Прилягу на диванчик. Кабинет закрой снаружи. Когда подготовите бумаги для подписи, ты меня разбуди. Повтори слово.
ЛИЛЕЧКА: Ме-хо-на.
ОТРЫЖКИН: Молодец. (Лилечка выходит, закрывает дверь на ключ, Отрыжкин укладывается на диван) Ме-хо-на. Я этому не удивлюсь.
Свет на сцене гаснет.
Картина двенадцатая
Отрыжкин, свежий, как огурчик, стоит перед столом Ивана Петровича Сидорова – человека смешливого и опытного, руководителя аппарата администрации губернатора. На столе – ни единой бумаги. Иван Петрович через большую лупу разглядывает письмо.
СИДОРОВ: (радостно) Уважаемый Иван Иванович, должен вас поздравить: письмо – подлинное. И подпись губернатора не вызывает никаких сомнений.
ОТРЫЖКИН: (с видимым облегчением) Ну я же говорил, Иван Петрович, мне его вручил помощник губернатора (заглядывает в бумажку) Генрих Моисеевич Сабиров всего пять часов назад.
СИДОРОВ: (грустно) И несчастного Генриха Моисеевича я очень-очень хорошо знаю.
ОТРЫЖКИН: В чём дело? С ним что-то случилось?
СИДОРОВ: (скорбно) Да, Иван Иванович. Случилось.
ОТРЫЖКИН: Он жив?
СИДОРОВ: Генрих Моисеевич пять дней назад поскользнулся и сломал ногу. Сегодня, в обеденный перерыв, по поручению губернатора я его навещал. Картина грустная, сами понимаете – гипс, судно под кроватью, апельсины на тумбочке и так далее.
ОТРЫЖКИН: Но ведь он…
СИДОРОВ: Вот в том то и дело. При всём своём желании, и именно сегодня, Генрих Моисеевич никак не мог вручить вам это замечательно красивое письмо. Это, во-первых. А во-вторых, вопрос о назначении нового министра по вашему профилю работы пока не рассматривался. И в ближайшее время рассматриваться не будет.
ОТРЫЖКИН: (смеётся) Я всё понял, Иван Петрович. Вы позволите сделать один звонок?
СИДОРОВ: Иван Иванович, я буду просто счастлив хоть чем-нибудь вам помочь.
ОТРЫЖКИН: (говорит по мобильному) «Здравствуй, чижик мой, бесхвостый и смешной». Нет, это слова Вертинского. Лилечка, зайка моя, ты уже нашла в Интернете значение слова «мехона»? Нет, милая, город в Иудее не имеет к нашему делу ни малейшего отношения. Для моего нотариуса слово «мехона» означает: «Меня Хотят Надуть». Леонид Абрамович не в первый раз помогает твоему кролику в пикантных ситуациях. Ты обратила внимание, что он подписывал документы левой рукой? Да, и печати у него почти как настоящие. Да-да. Запасной комплект. Так что дарственную ты засунь… в красивую рамочку. На память. А расходы на поездку тебе, зайка, придётся компенсировать. Нет, не обиделся. Жди меня. Скоро твой кролик приедет. Отбой…
(обращается к Сидорову) Очень приятно было познакомиться, уважаемый Иван Петрович, и разрешите откланяться. (жмёт руку и собирается уходить)
СИДОРОВ: (не выпуская руку Отрыжкина) И мне было приятно вновь вас увидеть.
ОТРЫЖКИН: (садится на стул) А разве мы когда-то встречались?
СИДОРОВ: Я вас очень хорошо помню по институту народного хозяйства, вы ведь были очень хорошим студентом, не так ли?
ОТРЫЖКИН: Ну, Иван Петрович, это было так давно…
СИДОРОВ: А вы никогда не задавали себе вопрос: как это сын человека, осУжденного за растрату, мог поступить в престижный московский вуз?
ОТРЫЖКИН: (помрачнев) Мне на него сегодня уже ответили.
СИДОРОВ: (с ностальгической грустью) Да, ваш отец очень много сделал для государственной безопасности Родины в самые тяжёлые времена. Его уже давно нет в живых, поэтому моя откровенность допустима…
ОТРЫЖКИН: … и разрешена соответствующими инстанциями. Я это тоже слышал.
СИДОРОВ: Приятно иметь дело с умным человеком.
ОТРЫЖКИН: Что я должен делать?
СИДОРОВ: Всё то же самое. Но – на посту председателя регионального отделения нашей партии. Мы ведь знаем, что вы человек, так сказать, многопартийный. Сегодня стали кандидатом в члены КПРФ, полгода назад вступили в ЛДПР. И при этом никогда не покидали нашу партию, что является большим плюсом.
ОТРЫЖКИН: Но это было нужно по работе…
СИДОРОВ: Иван Иванович, боже вас упаси, какие могут быть оправдания! Мы же с вами – взрослые люди. Мы прекрасно понимаем, что партия у нас одна. А вы – ярчайший пример практической консолидации здоровых сил общества. Вы, Иван Иванович, очень тонко чувствуете естественное стремление низовых партийных структур к постепенному объединению в Единую Партию России. Представьте себе: всего два слова меняются местами, а какой возникает великий смысл!
ОТРЫЖКИН: Согласен, Россия не станет единой, пока не появится Единая Партия.
СИДОРОВ: Я очень рад, Иван Иванович, что мы прекрасно поняли друг друга. Прощание наше будет недолгим, но я должен сказать, что жёсткая вертикаль власти может держаться только на таких гибких людях, как вы.
Сразу после заключительной фразы в кармане Отрыжкина начинает звонить телефон.
ОТРЫЖКИН: (в трубку) Подожди минуточку.
(обращаясь в зал) Уберите свет.
(свет гаснет, в луче остаётся Отрыжкин) Товарищи, всем спасибо, прогон закончен. Прошу тишины: звонят из Москвы – автор пьесы. (актёры выходят на сцену)
ОТРЫЖКИН: (в трубку) Да, доченька, прогон только что закончили. Ты умница. А твой Отрыжкин – отъявленный подлец. Всеядный и непотопляемый. Боюсь, что меня за эту роль побьют. Поверят, что я и есть Отрыжкин, и побьют. Но имей в виду: у тебя тоже возникнут бо-о-льшие неприятности. Такое не потерпят. Нет. Не надейся. Вряд ли кто-то, кроме твоего папы решится её поставить. Береги себя, доченька. Целую. Я тебя тоже. Да, ещё. Название мне не нравится. Замени «Один день Отрыжкина» на «Провинциальный развод».
(обращается в зал) Закройте занавес.
КОНЕЦ