МАКАРОН
Девственность, которую хранила смолоду, а теперь не знала куда девать, Мария Федоровна потеряла неожиданно и необычно. А виноват был во всем Макарон. Он и сам не ожидал от себя такой прыти – надо же, лишить девственности не кого попало, а саму заведующую промышленным отделом районного комитета партии. Но прыть, откуда – то взялась, выскочила, как черт из табакерки, в самый, казалось бы, неподходящий момент: в « калидоре», как потом называл место падения Марии Федоровны, Макарон.
Однажды, тогда еще не Макарон, а комсорг макаронной фабрики Семен Семенов, имел неосторожность встретить в приемной первого секретаря райкома партии Марию Федоровну. И та, отозвав Сему в уголок и придерживая за пуговицу пиджака, обратилась к комсоргу: «Ты бы макарончиков подкинул, где живу, небось, знаешь?».
Будущий Макарон что – то промычал в знак согласия, а вечерком, нагруженный мучными изделиями, вошел в прихожую, квартиры одинокой Марии Федоровны. Она с улыбкой взяла у Семы макароны и хотела унести их на кухню, но споткнулась и упала, да так неловко, что юбка, и так короткая, задралась, обнажив красивые ноги девственницы. Вот тут у Семена и взыграла прыть и он на импортной ковровой дорожке, осуществил мечту Марии Федоровны – она стала женщиной.
Став женщиной, Мария Федоровна не могла допустить, чтобы ее мужчина прозябал на какой - то макаронной фабрике. И однажды намекнула первому секретарю, что комсорг макаронной фабрики Семенов «перерос занимаемую должность и ему пора выходить на большую дорогу». На большую дорогу в русских сказках выходили, обычно, Соловьи Разбойники, а в период развитого социализма, их стали заменять Макароны.
Кличку Макарон Семен Семенович Семенов получил сходу, как только предстал пред очи партийного коллектива механического завода.
Он стоял перед коммунистами завода, высокий, неуклюжий, с глубокими залысинами на черепе, покрытом легким светло – рыжим пушком. Между крупными, оттопыренными ушами, торчал тяжелый хрящеватый нос, выдавая характер настойчивый, но склочный.
Его избрали и тут же наградили кличкой – Макарон.
* * *
После того, как Мария Федоровна познала «калидорную» любовь, она расцвела и хотела пуститься « во все тяжкие», но этому помешала бдительность первого секретаря Федорука. Он не мог допустить разгула во вверенном ему партией учреждении, поэтому Мария Федоровна «понесла» именно от него. Но во время самого акта, сделавшего Марию Федоровну через девять месяцев матерью, она уговорила первого секретаря продвинуть Макарона в руководители мехзавода, вместо действующего директора.
Вскоре директора завода Коваля Анатолия Михайловича пригласили на бюро райкома.
Вы почему отказываете партийному комитету завода в выделении помещения под кабинет контрпропаганды? – задал ему вопрос Федорук.
Выслушав ответ директора, Федорук откинулся на спинку стула, выдерживая длинную паузу, смотрел долгим взглядом на Коваля, как бы видя его впервые и, наконец, изрек:
- Да - а, в разведку я бы с вами не пошел.
Коваль неожиданно для всех вскочил со стула, рванул на себе рубаху и обнажил прикрытые прозрачной розовой кожицей ребра – результат ранения, когда ребята из разведроты тащили языка – громадного немца, а он, семнадцатилетний Толян, тогда еще рядовой, оставался прикрывать их отход и был тяжело ранен осколком разорвавшейся рядом мины. К счастью, взрывом сорвало только кожу с ребер. И они заросли новой кожей, но ребра через нее светились.
Федорук ошалело смотрел на заголившегося директора, а тот не помня себя, кричал:
- Смотри, с кем бы ты в разведку не пошел. Да у меня на счету девять языков…
С сердечным приступом Коваля увезла «Скорая». Больше он в директорское кресло не вернулся.
* * *
Вступив в директорскую должность, Макарон возомнил себя не только хозяином предприятия, но и повелителем всех, кто на этом предприятии работает. Библию он не читал и не знал, что прелюбодеяние - грех. А в «Кодексе строителя коммунизма» про прелюбодеяние ничего не было. Поэтому, став директором, Макарон начал во – всю прелюбодействовать.. Вкладывать в прелюбодейство душу.
Он приказал в главном корпусе, на втором этаже, оборудовать комнату для приезжих и назвал её «Кельдым верхний». На первом этаже оборудовали другую комнату – «Кельдым нижний».
Через месяц после назначения, Макарон пригласил в «Кельдым верхний», оборудованный для интимных встреч, Марию Федоровну – отметить свое назначение.
Мария Федоровна пришла. «Кельдым» похвалила. И страстно ответила на домогательства Макарона.
После того, как все «свершилось», довольная Мария Федоровна пообещала заманить в этот «Кельдым» «всех, кто нужен». Через некоторое время в «Кельдымы» верхний и нижний потянулись «нужные люди» с дамами и без. «БЕЗ» - это когда пульку расписать или просто выпить от чужих глаз подальше.
Надо отдать должное Семе, он окружил себя хорошими профессионалами, не обижал премиями, поэтому завод стабильно выполнял план и ходил в передовых. Сам же Макарон, как он выражался, занимался тем, что «упаковывал сильных мира сего в целлофан» – удовлетворяя их интимные потребности, обеспечивал осуществление их порочных стремлений. В его распоряжении была целая женская баскетбольная команда местного университета, которая состояла из студенток факультета физического воспитания.
В результате эксплуатации «Кельдымов», Семен Семенович был избран членом бюро городского комитета партии и начал заглядывать дальше. А «дальше» - это переезд в столицу на должность заместителя начальника главного управления машиностроения. Начальник управления готовился в министры, на его место столичные посетители «Кельдымов», посоветовали ему Макарона. Для знакомства с преемником, начальник главка приехал на завод. Но осуществиться мечтам Макарона помешал Али.
* * *
Начальник главного управления машиностроения Геннадий Геннадиевич Неведомский выскочил из номера – люкс, в чем мама родила, и понесся по коридору к столу дежурной. За ним в рубахе, галстуке и без штанов неслось лицо кавказской национальности. Оно догнало Геннадия Геннадиевича и с криком «Нэ надо! НЭ надо!» бросилось перед ним на колени, обнимая его ноги. Дежурной он бросил на стол 100 долларов и приказал: «Милиции нэ надо».
- Геннадий Геннадиевич, вы меня не так поняли, - обратился Али к начальнику главного управления, взвалил его на плечо и, хотя тот отчаянно дрыгал ногами и что – то выкрикивал, унес в номер.
Вскоре из номера донеслись слова песни: «Долго я бродил в чужом краю, видел много разных стран, а теперь тебе пою, дорогой Азербайджан».
Всем этим песням и пляскам предшествовала поездка Макарона в столицу.
Будучи в столице в командировке, Макарон устроил шикарный прием в номере люкс, куда при помощи министерских клерков заполучил и начальника главного управления. На последнего Макарон произвел очень хорошее впечатления, и он изъявил желание посетить завод.
Ожидая в гости Геннадия Геннадиевича, Макарон навел о нем справки и узнал, что тот очень любит слушать песни в исполнении певцов – мужчин. Вот он и пригласил из местного музыкального театра певца Али, азербайджанца по национальности. Хорошо подвыпив, Геннадий Геннадиевич затребовал певца к себе в номер. Али пел долго, но когда он запел «Только у любимой могут быть такие необыкновенные глаза…», ему показалось, что у Геннадия Геннадиевича глаза сверкнули призывным блеском. Али прервал пение и попытался развернуть начальника главка «до горы дыбом», но тот с криком «Не дамся! Не дамся!» оставив в руках Али одежду, выскочил в коридор гостиницы.
После того, как Али унес начальника главка, дежурная по этажу, встревоженная поведением клиентов, подошла к двери их номера и прислушалась. И вдруг дверь распахнулась, теперь оттуда выскочил Али и вприпрыжку понесся по коридору, выкрикивая «Ой. Шайтан! Шайтан!».
Он убежал, и наступила тишина.
Не знал Макарон, что случайно свел в гостиничном номере двух гомосеков. А те, не разобравшись, кто мальчик, а кто девочка, устроили гонки по коридорам гостиницы.
Провожая утром Геннадия Геннадиевича на самолет, Макарон никак не мог понять, почему последний так хмур и неприветлив.
Карьеру Макарона можно было бы спасти, если бы он знал, что Геннадий Геннадиевича надежды на «любовь» Али не оправдалась. Мало того, Али сам захотел «полюбить» начальника главного управления машиностроения, так как Али был мужчина и не знал, что его благодарный слушатель тоже мужик.
Макарон не мог понять, почему он попал в опалу своему столичному начальству, но чувствовал, что вот – вот наступит полный, жареный копец.
Но копец не наступил. Не успела у Геннадия Геннадиевича пройти обида на Али за то, что тот ему не отдался, как грянула перестройка.
* * *
Больше социализма! – провозгласило первое лицо государства, Но тут же схватилось за голову «Твою мать! Лицо то у него, у социализма, нечеловеческое». Пока искали человеческое лицо, партия попала в окопы. Потом провозгласили : «Партия выходит из окопов!». Только вышла, как тут же их захватили демократы. Партия, было, назад захотела – не пускают. Тогда подалась партия в олигархи, да банкиры. Комсомолки долго не раздумывали и подались в проститутки, а комсомольцы, кто в бандиты, кто в топ – менеджеры.
Вместо того, чтобы хвататься за голову, Макарон схватился за противоположное голове место, выбрал момент, обанкротил завод, потом его приватизировал и на его месте открыл вещевой рынок. Вскоре был избран в областную думу и с экранов телевизора в своих интервью, учил всех, как жить. Учит до сих пор.
Мария Федоровна родила мальчика. И утверждала, что отец Макарон. Макарон отцовства не признавал. Но как только грянула перестройка, признал – бывший секретарь райкома КПСС Федорук превратился в авторитета Хведю.
А с Хведями спорить не сподручно.