Вот меня всё спрашивают: чегой-то наши вышивальщицы всё время на салфетках изображают бабу, а против неё сом-рыбу? А вот послушайте, как дело-то было…
1
Не везло царю Михаил Фёдорычу со шведом воевать. От Варяжского моря по Неве-реке да по Неву-озеру все земли, что с новгородской ещё старины нашенские были, басурман отнял. До Волховской губы, чуть не до Ладоги-городка супостаты добрались! И сказывают, будто бы у Волховской губы, против русского берега, построили шведы какой-то городок да прозвали его Кроненбургом, а туда согнали народ из окрестных сёл, чтоб те жили на заморский манер, а русские люди глядели да завидовали… И будто бы начальником над тем городком стал сын самого шведского короля, Християн-принц. А народ там был швед не швед, чухна не чухна, русский не русский – не разберёшь…
Вот такое поношение учинили русским людям при царе Михаил Фёдорыче, и ни он, ни евоный сын Алексей Михалыч ничего не могли с энтим сделать... Только уж ихний наследник, царь Пётр Алексеич, похитрей оказался… Ведь при тех-то царях как воевали? А так: с таким расчётом, ежли на тебе красный халат, как у татарина, да шапка-малахай, да борода есть, да ружжо-аркебуз в руку толщиной, то любой враг сам тебя испугается да прочь побежит… Только на шведа этакие штуки не действовали! Вот и вышло: стоят энто наши стрельцы в своих красных халатах с малахаями, да при бороде, да при аркебузах, а шведы на них идут: ать-два, ать-два! Пройдут сколько-то, потом встанут да как пальнут разом из всех ружей! А ружья-то у них потоньше наших, и пули дальше летят да метче попадают… И стрельцы-то как подкошенные на землю валятся. Кто остался, конечно, тоже давай палить, только порядку в них нету. Через этакий вот конфуз и продули рассейские цари всю войну…
А Пётр Алексеич, он не столь испугом, сколь хитростью врага брал. Он всё войско взял да в заморское платье переодел! И тоже заставил учиться на ать-два ходить. Да что войско – вся Рассея в несколько лет преобразилась, не узнать. В деревне-то, вроде как у нас, будто бы ничего, а города-то стали чисто Неметчина! И сам царь Пётр Алексеич нарёкся на заморский манер «анператором»… Много тогда крику-ругани было, даже бунт против царя учинить хотели, но вскорости привыкли. Когда шведов сурьёзно поколачивать начали, понял народ, что такому царю и чудачество можно простить.
2
Ну да это всё присказка. А теперь сказка начинается…
Была на приладожских землях, которые царь Пётр Алексеич от шведов-то ослобонил, одна деревушка, а в ней рыбацкая артель. И старшим в той артели был рыбак Федот Васильич. Все его в деревне уважали, потому он не только рыбак умелый, но и на войне был, сам своих односельчан от шведа боронил. И любил на досуге порассказать, как солдаты в атаку ходят, как кругом бонбы-ядра летают да как царь впереди всех на коне на врага скачет – не то что прежние цари, прости господи, пол-Рассеи на бархатном стуле просидевши…
И была у Федот Васильича дочь, звали её Маша. Вот пришла пора – стали к ней парни свататься, только Маша загордилась. Кто ни придёт – всем от ворот поворот даёт. Уж к ней из соседних деревень ходили и даже, сказывают, из самой Ладоги – она ни в какую, вот такая вредная девка была.
А об ту пору стала в Волховской губе рыба переводиться. Раз поехал Федот Васильич со своими рыбаками – целый день плавают, а рыбы нету. Да вот ещё напасть: собрались уж назад, парус стали ставить, вдруг кто-то как в лодку стукнет – чуть не перевернул! Сдюжили, конечно, рыбаки, но испугались здорово.
Понял тогда Федот Васильич, что энто сом-рыба озорует. И как пристали к берегу, он артельщикам сказал:
– Надо нам, братцы, сом-рыбу отсюдова выгонять, чтоб не баламутила почём зря. Только она глубоко ходит, сетью не достанешь. Надо бонбу слепить да в воду бросить. Там рванёт – сом-рыба и подымется…
Он, староста-то, на войне всяким хитростям научился. Знал, как бонбу слепить да как фитиль особый сделать, чтоб и в воде горел. И вот поехали рыбаки в город Орешек, по-нонешнему Шлиссельбург, купили там пороху, насыпали энтот порох в большой глиняный горшок, наглухо его законопатили, а сверху Федот Васильич свой особый фитиль вставил.
Вот выехали на лодке на самое глубокое место, запалили бонбу, бросили в воду – и под ветерок, что есть духу, назад. Пристали к берегу, ждут.
Долго ли, коротко ли – вынесло на берег сом-рыбу. Хотели уж рыбаки её острогами добить, а она как забилась, как заиграла – всех раскидала! А потом – ух ты! – человечьим голосом говорит:
– Зачем вы, злые люди, меня потревожили? И так уж половину моих подданных извели, пришлось мне остальных от вас спрятать, так вы их бонбами доставать затеяли? Вот я поплыву в Неву-реку, в Варяжское море, к морскому царю, нажалуюсь ему на вас – он такую тут бурю подымет, что вас и в живых не останется!
Рыбаки испугались, один Федот Васильич не испугался – нешто рыба шведа страшней, да ещё на берег выкинувши? И сказал он ей:
– Смилуйся, сом-рыба! Мы ведь рыбаки, другого ремесла не знаем, другой пищи не едим! И царь морской давно об энтом знает, ещё прадеды наши с ним уговор заключили…
Поверила ему сом-рыба, гневаться перестала. Только велела больше в Волховской губе не рыбачить. Ну, на энто рыбаки согласились – Нево-то озеро большое, простору да рыбы в нём много! Да ещё попросила их сом-рыба отвезти её на лодке назад в озеро, а то волна пропала, самой не уплыть. А как везли, она учудила штуку…
– Вы, – говорит, – верно, догадались, что я не простая рыба. Был я прежде человеком и хочу сызнова таким стать. А человеку, знамо дело, когда-никогда жениться надобно. Вот и хочу вам, добрые люди, вопросец задать: не отдаст ли кто за меня свою дочь?
Рыбаки опять испугались: шутка ли, девушку с какой-то рыбиной поженить! А Федот Васильич опять вперёд выступил.
– Я, – говорит, – свою Машку за кого хошь отдам. Никакого сладу с ней, дурой, нету, всем женихам отказывает. Видать, ей кого-нить вроде тебя и надобно!
– Хорошо, – отвечает сом-рыба, – пускай завтра на берег выходит, где вы меня поймали, и ждёт.
3
Отпустили рыбаки энтого сома, пошли назад. А староста задумался. Серчал он, конечно, на дочку-то – уж больно вредная стала. А всё ж своя кровь, расставаться тяжко. Да и свадьба дело сурьёзное, тут поразмыслить надобно.
А недалеко от ихней деревни, в лесах, поближе к Волхову-реке, жила одна бабка. Все её Арконой звали. Жила она одна, ни к кому в гости не ходила, да и к себе не всякого пускала. Сколько так жила, никто не ведал. Может, сотню лет, а может и не одну… Поговаривали про неё всякое – будто ведьма она, с чертями водится, а на людей злобу держит. Зато все знали, что ежли кто захворает сильно, так одна Аркона может напасть отвести. Да ещё мудрая она, в любом деле совет может дать, ежли только к ней с приветливым словом явиться да поднести чего. Вот и Федот Васильич взял рыбы вяленой да солёной на пуд весу, да и пошёл Арконину избушку искать. Пришёл и говорит:
– Моё тебе почтение, бабушка Аркона! Не знаешь ли, что за сом-рыба у нас в Волховской губе объявилась? Человечьим голосом разговаривает, стращает нас, рыбаков, да ещё дочку мою себе в жёны требует…
– Да энту рыбину я знаю, – молвила Аркона. – Вот тебе мой сказ: смело отдавай Машку за того сома, она не пропадёт, потому сом у здешних рыб вроде князя будет. А не отдашь – он всё Нево-озеро взбаламутит, придётся вам отсюдова уходить!
Вернулся староста домой и дочери всё обсказал.
– Ну что, – спрашивает, – Машенька, пойдёшь за рыбьего князя?
А Машка, дура, и рада.
– Пойду, – говорит. – Князь он и есть князь, хоть бы и рыбий.
Наутро нарядили Машу, вывели на берег, пропели провожальную да и оставили. Вот нахлынула волна – большая, девушке по пояс. За ней другая – уж по грудь. А там и третья – ещё больше. Накрыла та волна Машу всю, с головой, а как схлынула – так и не увидел Федот Васильич своей дочки.
4
А Маша-то в воде, дивное дело, не захлебнулась и не всплыла, а пошла по дну, как по земле ходила. Подплыли к ней рыбки-ёршики и кличут человечьими голосами:
– Иди, Маша, за нами, мы тебя к твоему жениху приведём!
Пошла Маша за ёршиками. Они плывут – она идёт. А кругом-то всё дивно: водоросли точно леса растут, и рыбы плавают – что птицы летают. Которые повыше, которые пониже… И все меж собой разговаривают. Заговорили и ёршики с Машей:
– Ты чего, – спрашивают, – молчишь-то, аль на душе невесело? Чай, на свадьбу идёшь, не на похороны!
– Да нешто в воде-то можно разговаривать? – она отвечает. И вот дивное дело: кругом вода, а слова-то идут!
Ну, разговорились они. Болтали-болтали и не заметили, как пришли к городу. Стоит тот город прямо посреди дна. И всё в нём как у людей, только не на наш русский манер, а по-заморски, словно бы у немцев али шведов: крыши у домов острые, фонари на улицах… А живут там не люди, а рыбы. И в лавках торгуют, и стражу несут, и в церковь ходят… А посреди города стоит дворец. Увидела его Маша и поняла, что тут ейный жених и проживает.
Вошла она во дворец и в одной из комнат нашла того сома, с которым давеча её батюшка разговаривал. И промолвил сом:
– Здравствуй, Машенька, я ждал тебя! Поглядела наш город-то?
– Поглядела, – отвечает Маша. – Дивно мне, что под водой такой город стоит, да ещё словно бы не русский, а немецкий али шведский, а живут тут не люди, а одни рыбы…
– Эх, Машенька, – вздохнул сом, – кабы ты знала, что с нами сталось, то не дивилась бы так!
Маше любопытно стало.
– Так что сталось-то, – спрашивает, – расскажи скорей!
– Мы, – говорит сом, – и были шведы, город наш звался Кроненбург, а сам я сын шведского короля, и звать меня Християном. Видит бог, не хотели мы сюда с войной приходить, да король наш приказал, против него уж не попрёшь. Ну мы и пришли, построили здесь город да поселили в нём всякого народу – и своих, и чухонцев, и русских, кто остался – чтоб рассейского царя люди глядели да завидовали. Жили так сколько-то лет, а потом бог на нас прогневался. И оказался наш город на дне Нева-озера, а сами мы в рыб превратились. Пришлось даже по-русски выучиться, потому в Неве-озере рыбы другого языка не понимают. Сколько лет с той поры прошло – уж не ведаем. А только тоскливо этак жить-то. Вот и решил я взять тебя в жёны, чтоб какая-никакая человечья душа рядом была…
Услыхала Маша энтот рассказ, и стало ей жалко Християна-сома и всех его подданных.
– Вот бы вас сызнова человеками сделать, – говорит, – стал бы ты мне тогда настоящим мужем…
– Энто бы и можно, – Християн опять вздохнул, – да только старая ведьма Аркона нипочём не согласится. С ней шутить опасно, её сам бог приставил за нами наблюдать…
– Что ты, Християнушка! – отвечает Маша. – Да ведь всякого человека уговорить можно, ежли хорошенько попросить. Да и Аркона не злая, к ней мой батюшка перед свадьбой ходил…
5
В обчем, отпустил Християн Машу обратно на берег. Дал ей с собой пригоршню жемчугу, и пошла она к бабке Арконе, за евоных подданных просить. Только Аркона ни в какую. Меня, говорит, сам бог послал энтих нечестивцев за поношение русских людей покарать, и я от своего не отступлюсь.
Пошла тогда Маша в церковь богу молиться. Молилась-молилась и вдруг слышит голос:
– Ты чего, Мария! Я уж давно перестал понимать, чего у вас тут в Рассее делается. А то ещё Аркона какая-то на меня напраслину возводит… Ты вот иди лучше к царю Петру, он теперь вроде моего наместника. Ежли он с энтой Арконой сумеет совладать, будет тебе в твоём деле успех…
И стала Маша расспрашивать людей, где царя Петра найти. И показали ей дорогу к Неве-реке, к городу вроде Кроненбурга, только больше и красивее. То новая рассейская столица была, Санкт-Петербургом прозывалась. И у самого Варяжского моря, где корабли строили, отыскала Маша царя Петра Алексеича – того самого, который шведов победил.
Выслушал царь девушку, поверил ей. И велел своему советнику, Александр Данилычу Меньшикову-князю, взять отряд солдат, найти бабку Аркону да в столицу доставить. Долго ли, коротко ли, привели солдаты Аркону к царю, и он ей говорит:
– Негоже, бабка, над женским горем издеваться! Сделай ты, как девушка просит, ослобони ейного жениха от заклятья. Уж победили мы шведов, чего нам их неволить…
А Аркона своё:
– Мне сам бог велел, и вы все мне не власть!
Рассердился тогда Меньшиков-князь:
– Ты чего, – кричит, – старая ведьма, супротив царя околесицу городишь! Вот ушлю тебя куда-нить за Мурман, чтоб жрала одну солонину, коли тебя саму ошкуи* не сожрут!
А Пётр Алексеич его осадил:
– Погоди, – говорит, – Алексашка. Со всяким человеком сперва потолковать надобно, чтоб знать, чего в нём больше – пользы или вреда. Вот ты, бабка, сказывали, и людей лечить можешь?
– Могу, – отвечает Аркона.
– Ну вот. А нам в таком деле знатоки нужны. И ежли ты Марьину просьбу исполнишь, то я велю тебе особую бумагу дать, чтоб тебя наши власти не трогали и люди ведьмой не звали, а все знали, что ты по закону действуешь и пользу обчеству приносишь…
– Правда, бабушка Аркона! – воскликнула Маша, – сделай так, чтоб Кроненбург-город на прежнем месте стоял и в нём люди жили, а уж царь-батюшка тебя за энто вознаградит!
Тут уж бабке любопытно стало, что энто за бумагу такую ей могут дать, чтоб её ведьмой кликать перестали. И молвила она:
– Ну, так и быть. Правда, города я на место вернуть не могу – твердь земную подымать не в моей власти. А людей – энто можно. Ну-тка, разойдись!
Все расступились, осталось вокруг бабки Арконы пустого места на три сажени. И стала она посохом о землю стучать. Стукнула раз, два, три – изошло из земли сияние, стукнула четыре, пять – такое же сияние с неба спустилось. Поднялся звон – у людей аж уши заложило. А бабка стукнула посохом ещё три раза – всё и затихло.
– Ну, готово, – сказала Аркона. – Теперь возвращайся, Маша, к Волховской губе, там тебя твой жених со всей своей челядью ждёт.
– А как найдёшь его, – добавил царь Пётр, – так пожалуйте все ко мне в столицу. Тут и свадьбу сыграем.
6
И сбылось всё по-бабкиному. Посадил царь Машу в свою карету и отправил назад к Неву-озеру. Приехала она, глядит – стоит на берегу толпа людей, а среди них один в синем камзоле да в шляпе с перьями. Увидал её, обрадовался, шляпой замахал. Вышла Маша из кареты, обнялись они.
– Християнушка, ты ли это?
– Я, Машенька. Спаси тебя господь!
Тут их Християновы люди подхватили и давай качать-величать. А после взяли Машиного отца да его товарищей-рыбаков, сели на лодки и поплыли в стольный град Санкт-Петербург, по царёву повелению свадьбу праздновать.
Пир на славу задали – царь Пётр Алексеич на энти дела большой мастер был. И на том пиру спросил он жениха:
– Скажи мне, добрый человек, кто ты родом будешь да каково твоё прозвание и фамилья?
Тот ему и отвечает:
– Сказывают, ваше величество, что я сын шведского короля Християн, а фамильи нету, потому сколько себя помню, всё сом-рыбою плавал…
Засмеялся царь:
– Ну, значит, будешь ты теперь Християн Сомов, по мне Петров сын. Под энтим именем тебя с Марьей и повенчаем.
Так молодых и стали звать – Християн да Марья Сомовы. А чтоб вольготно им было жить да детей растить, пожаловал царь наши земли им в вотчину. И в честь того семейного предания у нас до сих пор энту картинку на ситце вышивают: сом-рыба – знак дворянина Сомова, Християн Петровича, а против него – жена евоная, Марья Федотовна…
*Ошкуй – белый медведь