Д. Милларт.
Л. –
с любовью и теплотой.
В подвале темно
Средь множества ламп лежит
Мертвый Аладдин…
1
Ну что за щенок!
Кости схватил со стола
Никак не бросит…
(Уодо-стрит, 16, 25 октября 199. года, вечер)
– Мне нужна всего лишь монета, чтобы доказать тебе, – Билли опять уткнулся носом в горячую кружку.
Вечеринка была в самом разгаре. Юбиляра густо обсели женщины; под низким потолком скверно проветриваемого кафе сгущался сигаретный дым. В полумраке бесшумно двигались официанты.
– Нет, вы только послушайте! – возмущенно откинувшись назад, Гарольд повернул направо свое грузное тело. Он был уже изрядно хорош.
– Боб! – проревел он, хотя Роберт сидел в трех шагах, за соседним столиком, – Боб, дружище…Пррашу сюда! Сейчас мы с тобой выведем на чистую воду этого болтуна.
Роберт расстегнул изящный, кремового цвета, костюм, взял свой стакан и пересел туда, где напротив Гарольда молча сидел Чудак Билли.
– Нет, ну это ж надо иметь, понимаешь, смелость – втирать образованным людям такую чепуху…
Полуобняв приятеля, Роберт примирительно-шутливо изрек:
– Параллельные миры?.. А что, может и впрямь – существуют! И тем, кто в них живет, до нас никакого дела. Параллельно им. У-вы… Но! Если им на нас наплевать, то и мы им ответим тем же! Пойдем-ка лучше, поздравим еще разок нашего дорогого Эдмунда, и пожелаем ему… – с этими словами Роберт попытался увлечь толстяка за собой, – … в научной, и личной жизни…
Однако, Гарольд выпятил нижнюю челюсть и решительно замотал головой.
– Он обещал ДОКАЗАТЬ! – мощный подбородок презрительно указал на скрюченную фигуру Билли. Гарольд вдруг встал, легко отодвинув Роберта, и начал выворачивать карманы.
– Вот дьявол! – он со злостью швырнул на пол замусоленный носовой платок. – Как назло – ни одной монеты!
– Сядь, сядь ты, буйвол! – Роберт не без труда приземлил опасно нависшие над Чудаком Билли триста фунтов и недовольно взглянул него. Сидит, балбес, как ни в чем не бывало, устремив, по своему обыкновению, взгляд в пустоту. – Вот тебе! Устроит?
Роберт бросил на стол новенький, увесистый полтинник. Билли спокойно взял со стола монету и бегло осмотрел ее:
– Вполне.
Он аккуратно вытирал со стола небольшую пивную лужицу, когда рядом с ним счастливо плюхнулся брат Эдмунда, Клод. Подошедшая с ним Катрин капризно надула красивое личико.
– Я не хочу. Вы опять будете о работе!..
– Не будем, не будем, радость моя! Нам, доблестным подданным Института Переходных Состояний сегодня будет не трудно не говорить о работе, поскольку все мы (в той или иной степени) в этом состоянии и находимся! Здесь, как я вижу, уже расчищают место для карт. Нет, Кэт, ты как хочешь, а я остаюсь в этой славной компании! Признаться, я порядком устал от моего шумного братца… Преферанс, покер?
Роберт вежливо пояснил, улыбнувшись молодой лаборантке:
– Билл желает продемонстрировать нам некий фокус с этой монетой.
Недовольная Кэт уселась подальше от Клода, по другую сторону Билли.
– О, это интересно! – Клод артистически поднял указательный палец, – фокусники всех времен и народов всем фокусам предпочитают фокусы с монетами. Почему?.. Потому что после сеанса монеты зрителей всегда оказываются в кармане фокусника!..
– Прежде, чем я начну, я хотел бы кое-что пояснить, – наконец, начал Билли. – Если я подброшу монету, какой стороной она упадет на стол?
– Пятьдесят на пятьдесят, – прогудел Гарольд. Он уже немного остыл.
– То есть, вверх либо аверсом, либо реверсом, или, как еще говорят, орлом или решкой. Если же я брошу монету десять раз, то наибольшая вероятность придется на то, что орлом (или решкой) она упадет…
– …в пяти случаях, – вставила Кэт. – Это знаю даже я.
– Ну, Билли! – Клод удобно подпер голову локтем. – Давай дальше. Это пока все элементарная статистика.
– Да. Но вернемся к самому простому случаю – всего одно подбрасывание. Смотрите, я кидаю монету…
Он неловко подкинул полтинник. Все подняли вверх глаза. Нервно кувыркнувшийся металлический блин моргнул светлым никелем, упал на подставленную ладонь Билли, суетливо соскочил с нее и, глухо оттолкнувшись от стола, торжественно скатился на пол.
– Вот незадача, – впервые подал голос из-за соседнего стола давно уже наблюдавший за ними Луис. – А я, признаться, сразу подумал, что лучше было бы пользоваться бутербродом.
Билли вылез из-под стола и опять положил на стол монету. Он был ничуть не обескуражен.
– Повторим, – сказал он, – немного по-другому.
Поставив монету на ребро, он сильно крутанул ее. Быстро вращающиеся грани слились в дрожащий шарик, который начал причудливо перемещаться по темной лакированной поверхности. Подождав секунду-другую, Билли резко прихлопнул монету. Затем медленно оглядел сидящих и размеренно спросил:
– Что
– Под
– Ладонью?
– Монета? – полувопросительно сказала Кэт.
– Я имею в виду – орел или решка? То, что там монета, я знаю. Чувствую рукой.
– Пятьдесят на пятьдесят, – опять сказал Гарольд.
– Там орел, готов спорить на что угодно! – весельчак Клод любил спорить. – Когда так крутишь, всегда выпадает орел!.. Почти всегда.
– Роберт?
– Откроем – узнаем.
– Да, но ЧТО там?
– Я уже сказал точно, – Гарольд пригубил принесенное пиво. – Пятьдесят на пятьдесят. Точнее – некуда…
Луис недовольно придвинул стул поближе:
– Хм, стоило, право, крутить и нагнетать, если все едино – до подбрасывания и после. Середина на половину…
– Вот-вот! Я к этому и веду: это почти одно и то же – до подбрасывания монеты она может лечь так или эдак, и сейчас она может СТАТЬ, точнее, занять положение вверх той или иной стороной…
Билли оживился. Его невыразительное, обычно совершенно бесцветное, лицо со следами давней оспы на небритых щеках, задвигалось. Глаза нервно засверкали, да и сам он находился сейчас в каком-то лихорадочном возбуждении.
– Постой, Билл, я не понял. Ведь там, под твоей рукой, она УЖЕ лежит определенным образом, разве не так?..
– Ты УВЕРЕН в этом? – Билли резко повернулся к Роберту. – Как ты можешь знать это точно? Что УЖЕ лежит?
– У монеты две стороны. Я видел, как она вращалась. Ты ударил по монете, она упала. Какой-то одной стороной. Одной из двух. Подними руку, и посмотрим…
– Да, Билл, поднимай ладошку! Знаешь, я уже устала.
– Подожди, Кэт, чуть позже… Боб, смотри внимательно. Ты знаешь, что монета там, внутри, лежит, то есть она есть, так? Но КАК она лежит – точно сказать ты не можешь! И я не могу. Никто! Так почему бы не допустить, что она, то есть ее верхняя сторона, СТАНЕТ орлом или решкой как раз В МОМЕНТ поднятия руки?!
Забыв про свою кружку, Гарольд недоуменно переводил взгляд с одного на другого, силясь хоть что-нибудь понять. Клод слегка хлопнул Билли по узкому плечу:
– Извини, но это бред, приятель. Можно же поставить эксперимент, чтобы убедиться, что и без нашего непосредственного наблюдения…
Билли буквально прыгнул к нему:
– Как?! КАК ты себе представляешь этот эксперимент?
– Ну, самое примитивное, – Клод несколько смешался от такого напора, – …скажем, съемку…
– Хорошо, съемку. Отлично!.. Вот, ты нацелил камеру на стол, закрыл глаза и бросил монету. Когда он прекратила свой звон, ты на ощупь нашел ее, взял со стола и, не глядя, вернул в карман. Теперь позволь спросить: КАК ты узнаешь, что монета легла, ну, скажем, орлом, пока ты держал глаза закрытыми?
– Просмотреть запись – и все дела, – просветлел Гарольд лицом.
– Вот!! – крикнул Билли. – Великолепно! Просмотреть запись, которая опять-таки снималась, пока ты был с ЗАКРЫТЫМИ глазами!
– Что-то я не понимаю, к чему ты клонишь...
– Сейчас объясню, Боб. Катрин, прошу, не подсматривай под руку. Так вот, в данном случае кадры кинопленки аналогичны монете, и для них точно также можно заключить, что они СТАНОВЯТСЯ такими…
– Понял, понял, – перебил Луис. – Когда никем еще не просмотренные кадры пленки побегут перед моими глазами, они (как по волшебству) «станут» такими, что покажут процесс падения монеты именно той стороной, которой она, эта монета (как по волшебству же) упала бы, если вместо камеры я наблюдал бы ее падение своими глазами. Поправьте меня, если я ошибаюсь, господин фокусник, но, по-видимому, монета коварно воспользовалась временным моим отсутствием зрения и договорилась со всеми кадрами кинопленки, причем за столь короткое время они успели согласовать, что кадры не будут противоречить ни монете, ни друг другу. – Луис криво усмехнулся. – Как-то весьма сложно это у тебя получается.
Билли раззадорился еще больше.
– Не сложнее, чем это происходит на самом деле! Только монета с пленкой, конечно, не устраивают совещания, а включаются в систему причинно-следственных связей, которые, как известно…
– А при чем здесь я…и мои глаза? – пьяно удивился Гарольд.
– Момент открытия глаз и, главное, осознания положения монеты также входят в эту сложную систему связей. Более того, сюда же включаются: твое желание, чтобы был именно орел, подсознательная уверенность в вероятности пятьдесят к пятидесяти, а равно и фон, то есть все твои посторонние мысли. Если кто-то, кроме тебя, знает о падении монеты, их мысли и желания тоже влияют на ее воплощение в момент открытия.
– Идет! – Клод обрадовано потер руки. – Сейчас мы все пожелаем что-нибудь, а потом и откроем. Но ручаюсь! Будет орел. Ибо, - он подмигнул девушке, - я буду этого желать.
Катрин заерзала на стуле. Заговорили все разом.
– Ну вот, теперь еще и желания! Откроете вы ее или нет?!
– Постойте, постойте, это превращается в какой-то дешевый трюк. Если монета пока что безлика, нам всем нужно пожелать в одном напр…
– Роберт, я тебя умоляю! Не думаешь же ты всерьез, что…
– Э-эх! Худо, что я много выпил. Кабы не так, точно б разобрался…
– В конце концов, это же просто весело! Джентльмены! Кэт! Боб прав! Я прошу вас: давайте все про одно и то же. Скажем, пожелаем, чтоб это был орел! А? Просто, чтобы нас сложнее было провести…
Билли по-прежнему держал на столе руку. В поднявшемся общем гаме он спросил Клода громким шепотом:
– Вы полагаете, если все думают совершенно одинаково, провести их становится сложнее?
– Ну разумеется, ведь хоть что-то мы должны знать определенно, – бросил тот, поднимаясь на ноги.
Клод хлопнул в ладоши, прося внимания.
– Друзья! Если мы не знаем, ЧТО сейчас на монете, то должны быть, по крайней мере, точно уверены, что наши желания по поводу нее совпадают. Я прошу вас, только по-честному, давайте все настроимся на орла!
После нестройных смешков сидящие, каждый по-разному, всё же выразили согласие. Тем не менее, Билли переспросил:
– Итак, вы все действительно УВЕРЕНЫ в своем желании, чтобы монета легла, точнее, оказалась, орлом кверху?
– Ну ты же слышал!!! – Кэт начинало помаленьку потряхивать. – Открывай, а то я тут с ума сойду уже с вами!
– Хорошо. Пусть это будет орел, – подытожил Билли и, вздохнув, хотел было уже поднять кисть, как подавшийся вперед Гарольд вдруг резко прижал ее своей громадной пятерней.
– Не-спе-ши! – с угрозой зарокотал он. – Что-то я опять не понял… Что значит – «пусть будет»? Не дури мне голову, ты там что, ее крутишь?
– Руку, – Билли, слегка побелев, смотрел в лицо Гарольда.
– Что?
– Руку отпусти. Больно.
– Таак дело не пойдет! – продолжал качать башкой Гарольд. – Он, паразит, видимо, там как-то может ее поворачивать. Я пока не совсем понимаю, каким образом, но точно знаю, что крутит. А ну-ка… Давайте СЕЙЧАС, когда я держу руку, пожелаем…решку! Ккак тебе?
– Хорошо, только не дави так сильно. Не кручу я, как я могу крутить, сам подумай…
Вконец потеряв терпение, Катрин начала отрывать руки мужчин от стола. Могучая лапа Гарольда целиком накрывала кисть Билли и лежала мертво, словно застывший ковш экскаватора.
– Убери руку, в самом деле, – оторвавшись от своих мыслей, раздраженно сказал Роберт. – Не может он крутить, это немыслимо.
Тот, нехотя, повиновался.
– Так как, решка? – немного придя в себя, опять спросил Билли.
– Чего уж менять-то… Решили же – орел.
– Орел… Орел, да, согласен.
– Я все жду, чем это все закончится…
– Гарольд, так как?
– Ну, раз единство жаждет орла… Подчиняюсь.
– Тогда – смотрим, – коротко сказал Билли.
Все склонили головы над лежащей на столе рукой и затаили дыхание. Коротышка Кэт вскочила, чтобы лучше видеть. Неровный гул кафе остался где-то далеко сзади.
Ладонь медленно, по миллиметру начала поворачиваться…
– Вот черт!.. – раздосадовано протянул Гарольд. – Говорил же я…
– Повторить, – буркнул Луис.
Клод, напротив, улыбался до ушей.
– Орел! – ликовал он. – Да здравствует орел!.. Никаких повторов!
В дальнем конце зала кто-то фальшиво и вразнобой затянул застольную. Дошли до второго куплета, смешались. Раздался взрыв хохота, потом начали громко выкрикивать Клода.
– Пойду, а то потом порвут на части, – сказал она, нехотя поднимаясь. – Спасибо, Билли, все удалось на славу! Кэт, ты идешь?
– Нет, конечно! – та, все еще непонимающе, хлопала глазами на монету. – Должна же я посмотреть, как Билл раскроет секрет фокуса.
– Ну-ну, давай, – усмехнулся Клод. – Потом расскажешь.
Клод удалился.
– Ты все-таки объясни, при чем здесь параллельные миры, – попросил Роберт.
– Да, да! – вскинулся Гарольд. – Вопрос сперва у нас стоял – мир-ровой!
Билли забавлялся с монетой, слегка подталкивая ее ногтем.
– Если помните, – начал он, помолчав, – я говорил, что неоткрытая монета существует под ладонью в двух равновозможных вариантах. Когда, в силу множества причин, реализуется один, второй, вопреки тому, как это может показаться, не исчезает. Он тоже существует. В момент вскрытия реальность как бы расслаивается, в данном случае, на две реальности. Можно сказать – копируется с изменением. И там, в параллельном, если угодно, мире, монета оказывается вверх другой своей стороной.
Взгляды слушающих опять скрестились на монете.
– Но если я подброшу ее десять раз… – ошеломленно произнес Роберт.
– …реальность каждый раз будет расслаиваться надвое. Более того, она разделяется сейчас, каждое мгновение, и не на две, а на множество частей. Вас пугает неописуемое количество вариантов?.. Что ж, это парадокс сознания, а не мироздания. Все уже как-то смирились с бесконечностью Космоса, но перед лицом бесконечности многовариантных миров чувствуют себя неуютно. Как и перед фактом, что бесконечность, помноженная на бесконечность, дает в результате опять-таки бесконечность.
– Ты говоришь такие вещи, Билл, – Кэт наморщила свой хорошенький лобик, – это для меня слишком заумно. Лучше скажи, почему на монете оказался орел, когда мы пожелали? Не знаю, как другие, а искренне желала, честное слово!
– Ах да, желания… Видишь ли, в чем дело: то, в какой реальности мы окажемся, зависит, в немалой степени, от нашего мысленного стремления. В первую очередь, от желания бросающего монету. Я вместе с вами, также честно, пожелал, чтобы выпал орел, и как видишь…
Все это время сосредоточенно размышлявший над чем-то Луис, наконец, открыл рот.
– Слушай, что я тебе скажу, Билли… Эту твою теорию нельзя опровергнуть, но и подтвердить ее – нечем. А поскольку вокруг любого факта можно насочинять с десяток таких «объяснений», то какое из них тогда считать истиной?
При слове «истина» Гарольд вдруг упал лицом в стол и почти тотчас захрапел.
– Так вот что я тебе скажу: самым верным будет то предположение, от которого наибольшая польза. Вот я, например, вправе считать, что монета под ладонью тотчас исчезает. Да! В мгновение ока перемещается на репообразную планету в созвездии Кита! Никто, слышишь, НИКТО не может слетать туда и доказать, что монеты там нет, так же, как никто не уверен, что СЕЙЧАС монета здесь, под рукой. Что? Ну, конечно, – когда я поднимаю свою руку, эта проказница раз! – и прилетает обратно! И кто же мне помешает…
– Ты забываешь про опосредованные причинно-следственные связи. Даже когда я не вижу монету, я чувствую ее, хоть и не знаю, как именно она там лежит. А ты – видишь, то есть, чувствуешь, меня, а значит, опосредованно знаешь о существовании здесь монеты.
– Ладно-ладно, – не особо внимательно слушая, продолжал Луис. – Я мог бы поговорить и про обманчивость чувств, но мне пришла в голову не менее замечательная гипотеза. Из той же семейки. Черт с ней, с монетой, в конце концов... Скажем, так. Пусть некто, возвращаясь домой, снимает единственный свой костюм и вешает в шкаф. Как только дверцы закрываются, костюм…не исчезает, нет, он тут же превращается в шикарный фрак. Костюм висит, фрак-фраком, до тех пор, пока его никто не видит. Но как только хозяин вздумает открыть шкаф – оп! – и это опять все тот же потертый, с натертыми до блеска локтями, костюм.
– При чем здесь…
– Подожди, Билл, дай я попробую возразить, – Роберт, кажется, уже стал ревностным защитником его «теории». – Ты же сам говорил про практическую ценность. Какая польза от фрака, если он существует подобным образом? Это во-первых. А во-вторых, если говорить серьезно, то мне кажется, что реализация вариантов все же каким-то образом ограничена. В жизни мы видим, что монета падает либо аверсом, либо реверсом, следовательно, аверс и реверс есть практические граничные условия данной совокупности вариантов. Раз никто пока еще не имел счастья наблюдать, как костюм превратился во фрак, значит, скорее всего, это превращение выходит за границы возможных вариаций.
– Я серьезен. Серьезен, как никогда, Роберт. Видишь ли, я и привел этот пример, чтобы показать всю бесплодность подобных мыслительных кульбитов. По сути, я не услышал из всей этой истории с монетой ничего нового. Вот, скажем, этот тезис о влиятельности наших желаний. Кто ж спорит – от них действительно многое зависит. Только давайте обойдемся без мистики – когда я чего-либо хочу, я, так или иначе, прилагаю сознательные усилия, стремлюсь к своей цели, чем и способствую, в итоге, ее достижению… Действиями, – повторяю, – а не желаниями.
«Танцевать!!!» – раздался громкий женский голос. «По-моему, пора потанцевать!»
– Что же до этой версии с превращением, – продолжал, чуть повысив голос, Луис, – то, повторяю, все упирается в практику. Нужно думать не о том, ВО ЧТО может превратиться рваный костюм в шкафу, а заботиться, чтобы ЗАВЕДОМО вешать туда фрак. Или, по-крайней мере, приличную одежду.
Пока Луис с Бобом спорили подобным образом, с Билли уже сошел прежний запал. Он снова ссутулился, на лице появилось обычное отсутствующее выражение. Потеряв основного оппонента, Луис сказал еще несколько незначащих фраз и, не спеша, направился к стойке бара.
Роберт задумчиво взял монету.
– А я вот все думаю, Билл… Как она там, под ладонью, существовала сразу в двух вариантах. Удивительно, черт побери! Прямо в голове не укладывается.
– Так же, как один летящий электрон проходит через два удаленных отверстия, – вяло ответил Билли. Он, похоже, совсем утратил интерес к разговору.
– Знаешь что, дружище, – спохватился вдруг Боб. – Мне срочно нужно позвонить жене. А то будет уже без всяких вариантов… Ты подожди меня, я хочу еще кое о чем тебя спросить. Я ненадолго!..
И он быстро зашагал к выходу.
Билли вдруг почувствовал, что его сильно тормошат за правое плечо.
– Скажи, так значит, это правда? Я загадала на орла, и выпал орел. Значит, если я очень-очень чего-нибудь пожелаю… Билли! Билли, ты слышишь?.. Ты скажи, если я очень-очень-очень пожелаю, он позвонит мне? Позвонит, правда? Билли! Ну Бииилллли!
Катрин, наконец, отстала. Билли все также монотонно встряхивал кружку с остатками чая.
Два оборота, стоп. Три оборота, стоп...
Темная жидкость медленно замедляла свое движение по кругу, неумолимо собирая в центр мелкие чаинки.
Четыре оборота, стоп…
Он приподнял рукав и рассеянно взглянул на часы.
Пять оборотов, стоп…
Бесцельно колупнул материю на внешней, изношенной, стороне обшлага, и снова уставился в кружку. Фрак, - рассеянно подумал он. - Приличную одежду...
Шесть оборотов, стоп.
Свет в кафе вдруг погас; очевидно, готовясь к танцам, кто-то не очень умело подсоединял аппаратуру. Со всех сторон раздался радостный визг, затем – более-менее удачные шутки. Где-то уронили посуду.
Через пять с небольшим минут свет зажгли. Возле недопитой кружки с пивом и лежащей неподалеку монеты мирно сопела кудрявая голова Гарольда.
Билли за столом не было.