– Ну и как в гимназии?
– Что ты как отец спрашиваешь?
– А что, тебя отец каждый день о гимназических подвигах спрашивает? Как там по латыни, греческому, опять же закону божьему? И информатику небось не забывает. Чай, самый любимый твой предмет здесь. Звонит тебе оттуда, как же без контроля родительского, деньги на твой номер кладёт, непонятно, правда, по какому курсу, а ты, естественно, всегда доступен. Мол брюки наглажены, мундирчик чистенький, в карцер не попадал ни разу и вообще через неделю на каникулы приеду, на дискотеке оттянусь…
– Миш, ты хохмишь или издеваешься?
– Уже в рифму начал? Ладно, не нервничай. Так, шутить пытаюсь. Что мне ещё остаётся делать? Между прочим, я вдвое старше тебя, больше чем на пятнадцать лет. Это или очень старший брат, или очень юный отец. Так что почему и не спросить…
– Как это очень юный отец? Мне ведь сейчас почти пятнадцать. Что, уже пора?..
– Да успокойся ты. Я видел, как ты бежал сюда, дышал как паровоз. Надо было тебя как-то успокоить, отвлечь. Вот сейчас всё в порядке. Рассказывай.
– О чём?
– Не об оценках же. Это потом как-нибудь.
– Да что гимназия! Я сегодня места себе не находил!
– Я так и думал.
– Почему?
– Я считал тебя умнее. Ты встречаешь утром человека из своего времени, весь на эмоциях начинаешь рассказывать ему свою историю, обрываешь на половине и убегаешь в гимназию. И я поверю, что ты мог от всего этого на полдня отключиться, сидеть себе на уроках и о них только думать?
– Действительно. А ты как?
– А что я? Съел несколько пирожков, побродил по берегу, перебрался за Волгу на пароме и сразу вернулся. Да, встретил какого-то деда, бывшего учителя словесности, он меня русской речи учил.
– А, знаю. Александр Павлович. Встречал его здесь. Но он на пенсию ещё до меня вышел, я у него не учился. И всё?
– А что ещё?
– Как что? Даже если за эти полдня ты понял, где находишься, и спокойно смотрел по сторонам, меня ты вряд ли ждал просто так.
– А кто ты такой, чтобы я нервничал? Королева Елизавета?
– Миша, ты где находишься? Мы не дома. В Англии правит Виктория…
– Да, ещё три года. Извини, просто шутки отвлекают.
– Шутки отвлекают, проблемы остаются. Я же утром тебя вопросами закидал, и ты ни на один не ответил. Стоял передо мной как приготовишка, хотя дома было бы совершенно наоборот. Наверняка и ты весь день хотел отвлечься, да не получалось…
– Примерно так…
– Так что оба мы друг друга ждали. Значит, и быть нам вместе.
– Это я ещё утром понял. Братья из будущего – звучит?
– Да уж не отец и сын.
– Ладно, Ника, пошутил. Иногда нужно.
Мы замолчали. Со стороны – стоят два приятеля, о чём-то спорят. Взяли паузу. То ли наговорились, то ли хотят продолжить разговор и уступают друг другу это право. Ника не выдерживает первый.
– Так что ты делать здесь будешь?
– А ты?
– А что я? Нормальный гимназист после уроков идёт домой и готовится на завтра. Через неделю каникулы, идут последние контрольные…
– Ты и в той жизни был такой правильный?
– Нет, конечно. Там комп со стрелялками, телик, друзей полно. Да ты и сам знаешь.
– А тут что?
– С компом и теликом всё ясно. Друзей мало – всего одна гимназия в городе. Да и город-то всего ничего. Дискотека – и слова такого не знают. На Рождество бал мужской и женской гимназий под жутким контролем. Нашему классу на него разрешили пойти впервые, доросли, значит, поэтому перед балом все срочно учили танцы. Красивые, но какие-то против наших скучные. И всё. Остаётся быть таким правильным – книги читать да учиться. Да мне это просто интересно, будто я в игре какой. Ничего, на каникулы в деревню, там веселее.
– К Стёпке?
– Запомнил? К ним, я у них вроде сына.
– А как это получилось – от крестьянского сына до гимназиста? И без документов…
– Потом расскажу. Сейчас пойдём ко мне.
– Это куда?
– На Большую Казанскую около церкви, мне там комнатку снимают.
– И что?
– Попробую уговорить хозяйку приютить тебя на неделю до каникул, потом уедем в деревню, там можно наняться в работники на лето. Крыша над головой, да и заработаешь. А там видно будет. Ты что-нибудь другое придумал?
Что я мог придумать?
Хозяйки нет дома, и Ника ведёт меня к себе в мезонин. Я не очень высокий, и то голова почти под потолок. Ника же играет атланта.
– После каникул будешь ходить по комнате согнувшись.
– Да уж. Я и так самый длинный в классе.
– Понятно, акселераты появятся лет через шестьдесят. В той жизни, полагаю, и повыше тебя хватало.
– Я был шестым на физкультуре, а первый был на голову выше. Представляю его здесьу нас на гимнастике…
Комната как комната. Кровать, стол, стул и вешалка. Приют этакого провинциального Родиона Романыча.
– А тебе внизу в чулане место найдётся, – предвосхищает мой вопрос Ника. – Сейчас обед принесу.
Минут десять я пытаюсь придумать, в каком качестве предстать перед хозяйкой. Ничего умнее роли какого-нибудь двоюродного брата из Питера по делам на неделю, а потом в деревню с племянником в голову не приходит.
Ника приносит разогретый суп и хлеб. Съедаем быстро. Можно и отдохнуть.
– Так каким же был путь от крестьянского сына из космического века до гимназиста в российской провинции?
– Всё просто. Сканируются нормальные документы, вбивается новая фамилия – и на принтер.
– Это понятно. Комп у Стёпки в чулане нашёлся, сканер у батюшки в храме позаимствовали на часок – он его на исповеди использовал. А принтер в каждой избе ещё со времён Петра Великого по его указу в целях просвещения есть. Вот только ты говорил, что у них электричества нет. Нестыковочка получается.
– Шутить изволите, названый братец?
– Ты первый начал.
– Ладно. К вечеру из города приехал Степкин отец, дядя Игнат, и по его рассказу я понял, что мне туда ехать незачем. Ещё днём я попробовал кого-нибудь вызвонить – пустой номер. Сеть вымерла. Даже сто двенадцать не отвечает. В инет выйти тоже не получилось. Пришлось попроситься остаться дня на два-три. Дядя Игнат предположил, что я из дома сбежал, но я вроде убедил его, что всё в порядке и вообще я хороший. Остаться разрешили, с тем что буду возить со Стёпкой сено. А почему бы и нет?
– Но это на два-три дня…
– Да мне в тот вечер вообще показалось, что это сон какой-то. Что утром проснусь у себя дома, врублю комп и буду пытаться понять, что это было. Может, ещё с кем было что-то подобное, и уже на всех форумах жужжат? И ночь будет как прошлая, только в обратном направлении. Вечером легли как стемнело – скучно показалось: ни компа, ни телевизора. Казалось, любую лабуду посмотрел бы с удовольствием. А Стёпка зазвал спать на сеновал – непривычно, но здорово, сено душистое и мягко. Он меня что-то всё выспрашивал, а я как-то выкручивался. Правду говорить – многого не поймёт да ещё подумает, что я над ним издеваюсь. Сказал, что живу в Угличе – не далеко и не близко, что в прошлом году полгода жили во Франции, оттуда и одежда. Ну и ещё что-то в этом роде. Вроде поверил.
– А утром?
– А что утром? Проснулся на сеновале. Первые секунды кайф от сна и сена, потом всё понял. Утра с противоположным знаком не получилось. Весь день со Стёпкой сено возили, потом на Волге в той же компании и в том же виде. Уже как-то спокойно, будто всю жизнь так. Пацаны смотрели, как плаваю, старались изобразить что-то подобное. Они-то умели только на сажёнках. Со временем немного научились. Я хоть и не тренер, но помнил, как меня учили в бассейне, подсказывал. Потом дядя Игнат понял, что мне никуда отсюда не хочется уходить. Хочешь, говорит, оставайся. Вам со Стёпкой вдвоём веселее будет. Да и научишь его чему-нибудь, что сам знаешь. А то он только читать-писать-считать умеет да закону божьему кое-как обучен. Работать вроде можешь, не лентяй. Я даже покраснел тогда – меня дома особо не за что было хвалить, жил как все. А ежели, сказал, полиция придёт – сам выкручивайся. Скажу только, что прибился сюда, работает за еду. Да и мал ещё, подумалось, чтобы согрешить где да от полиции прятаться. А не будут тебя искать, так и живи. Домой захочешь – помогу добраться. Вот так.
– Но это ты крестьянским сыном стал. До гимназиста ещё далековато. Кстати, ты в каком классе?
– В шестом.
– Я так и подумал. В гимназию, поступали, насколько знаю, лет в девять после приготовительного класса или домашнего обучения. Стало быть, ты примерно со своим возрастом учишься. И как это получилось?
– Миша, у тебя никогда не бывало какого-нибудь необыкновенного везения?
– Какого?
– Ну, когда что-то случается, и ты понимаешь, что и мечтать об этом не смел.
– Например?
– Даже не знаю… Если по мелочи – тебе срочно нужны деньги, немного, но и их под рукой нет. Тебе дают на сдачу лотерейный билет, открываешь – там нужная сумма. А поскольку лотерея моментальная, деньги сразу выдают. Или на экзамене – знаешь один билет, его и вытаскиваешь. Понимаю, что примеры несерьёзные, но ничего умнее в голову не лезет.
– Хочешь сказать, что у тебя что-то подобное?
– Вроде бы. Вот смотри. К августу я от Стёпки уже совсем не отличался. Бегал босиком, джинсы, мобильник и всё прочее было убрано в чулане. Холщовые штаны и рубаха для меня нашлись. Причёска как-то сама собой в заросшей голове растворилась. Да и язык здорово засорился диалектизмами да просторечиями.
– И много ты лингвистических терминов знаешь?
– А я в той жизни в классе с гуманитарным уклоном учился, так что есть немного. В деревне никто особо не допытывался, откуда я взялся. Для всех я был племянником из Углича, благо у дяди Игната четверо братьев и две сестры да у тётки Марьи, его жены и Стёпкиной матери, пять сестёр. Все кто куда разъехались, замуж повыходили да переженились, так они своих племянников и сосчитать не могут.
Ну так вот. В начале августа приезжает сестра тётки Марьи с мужем и сыном из Костромы. Я думал, погостить, а оказалось, они оттуда уехали совсем. Муж её каким-то мелким чиновником служил, да со всеми перессорился. Сын их, тоже Никита, как и я, учился в гимназии казённокоштным, то есть от платы был освобождён. Оказалось, что его отец, вроде бы такой невзрачный, в Балканской войне на Шипке отличился. Даже медаль показывал. Он тогда совсем молодым был. И из уважения к заслугам отца Никиту взяли бесплатно, на казённый кошт. Правда, учился средненько.
И хотели они сюда перебраться, а Никиту, значит, в здешнюю гимназию отдать. И документы все с собой были. Как вдруг пришла им в голову мысль вообще уехать на Дальний Восток. Какие-то друзья их давно уже там. Пишут, расхваливают. Земли мол много, а грамотных чиновников мало. Собрались быстро, а Никиту хотели было здесь оставить учиться. Но он заартачился – не хочу, учиться надоело, хочу с вами. И тут дяде Игнату пришла в голову мысль – по его документам меня в гимназию устроить. Он давно уже понял, что мне там место. Фотографий в документах нет, кто что заподозрит? Меня спросили, хочу ли, так я слова не мог сказать от восторга. Интересно же! Да и на всю жизнь в крестьяне мне не хотелось.
– А что? Любой труд, так сказать, почётен, да и тебе вроде нравилось…
– Ну, нравилось. Но мозги-то у меня в двадцать первом веке не под это заточены! Кто его знает, сколько мы ещё здесь пробудем. Так хоть в гимназии поучусь. В общем, отвезли они документы, и меня приняли.
– И ты, конечно, как Волька ибн Алёша, всех поразил своими знаниями?
– Опять шутить изволите, братец?
– А что? Главное – чтобы случайно не рассказать на уроке физики о радиоактивности, поскольку Беккерель только три года назад её случайно открыл, и до здешней гимназии эта новость ещё не дошла. А строение ядра вообще только мы с тобой можем знать. Ну, и на уроке истории забыть о взятии Зимнего и штурме рейхстага.
– Если бы! Как раз с физикой да историей всё просто – отвечай по учебнику, и далее без проблем. А что делать с латынью, греческим, французским, немецким и русским? О первых двух ни малейшего представления, а в школе я английский учил.
– А что русский? Ты же из гуманитарного класса.
– А что русский? Новая орфография только через двадцать лет будет.
– И что такого? Ставь твёрдый знак на конце, пиши ять да и с точкой.
– А ты случайно старую орфографию не изучал?
– Нет, но тексты читаю свободно.
– Тексты читать не хитро, не церковнославянский, но писать… Буквы-то заменять не везде надо, вот в чём дело.
– Догадываюсь. Ну и как ты?
– Первые две недели дуб дубом. Древние языки, понятно, полный ноль. Французский – хоть что-то пытался, но получалось с английским уклоном. Русский – твёрдый неуд по причине ера, фиты, ижицы и тому подобного Учителя понять ничего не могут – видят, что вроде не тупой, а по языкам проблема на проблеме.
– И ты…
– Что я? Вспомнил, как на кандидата в мастера готовился, когда попахать пришлось по полной. Сказал себе, что до новогодних каникул нагоню. Сидел сутками до озверения.
– И заслужил в классе репутацию ботаника?
– Не совсем. Я же плаваю … плавал, сил хватает. А на физкультуре здесь слабенькая по нашим меркам гимнастика – чуть ли не с первого урока всё стало даже не то что получаться – первый в классе. В мелких потасовках тоже никому не уступал. Ну и алгебра, геометрия и всё остальное тоже…
– И к новому году…
– И к Рождеству был в твёрдых середнячках, а сейчас чуть ли не похвальный лист светит. Да ещё и репетиторством подрабатываю. Так что мне здесь вовсе даже не скучно.
– Эк, и правильный же ты… Может, останешься?
– А ты что, за мной сюда прибыл? Знаешь, как вернуться?
В его голосе сразу прорезается смесь той же тоски с надеждой.
–Да нет, если бы я знал…
Мы молчим. Снизу слышится лязг кастрюль. Ника выходит.
Я пытаюсь осмыслить его рассказ. Какой-то слишком идеальный паренёк, таких не бывает. Но с другой стороны – а что ему ещё делать? Надо же в этом мире как-то устраиваться. Он тут никому не нужен. Я, впрочем, тоже. И пробиться в его возрасте можно только через гимназию, что он и делает. Мне проще. Работу какую-никакую найти можно. Осмотрюсь – а дальше что получится. Впрочем, в веке двадцать первом у меня амбиций хватало, почему бы им не проявиться в веке девятнадцатом? А может, труднее. Образования нет… Вернее диплома здешнего. Да и документов. Ладно, увидим.
Ника возвращается. Всё утряслось. На неделю мне находится место в чулане. Мы спускаемся вниз. Хозяйкой оказалась немолодая уже Лукерья Матвеевна, вдова капитана буксира. Документов не спрашивает – то ли своему молодому квартиранту очень доверяет, то ли посчитала неделю не сроком.
Ужинаем картошкой. Ника садится за свои учебники. А у меня на дальнейшие разговоры сил нет. Да и какие силы? Почти бессонная прошлая ночь, начавшаяся в двадцать первом веке и окончившаяся в девятнадцатом. День, через край полный впечатлений. Я отправляюсь в свой чулан. Вспоминаю мысль Ники в конце его первого вечера, соглашаюсь, что действительно славно было бы проснуться дома, и с таковой надеждой проваливаюсь в сон.