Бархатное море нежно гладило голые пятки. Желтый горячий песок прилипал к мокрому животу, высыхая, золотистой струйкой опадал вниз и сливался с мириадами родственных душ. С неба, прозрачно-голубого, высокого, нахально пялилось солнце. Юг. Лето. Блаженство….
Мне не хотелось уходить с пляжа. Давно уже яркое солнце спряталось за ровную черту горизонта. И над черно-зелеными волнами, стали пухнуть бело-розовые облака, успевшие впитать в себя последний солнечный луч. Уже начал дуть прохладный ветерок, перемешанный со свежим дыханием моря. Песок, на котором я сидел, остыл, но все равно не хотелось уходить от моей мечты….Мечты, о которой я так долго грезил…Мечты, что исполнившись, перечеркнула то, ради чего я жил…..
На юг, отдохнуть, понежиться на песочке, пощекотать пузико ласковой волной, мы с женой собирались давно. Как только поженились, так стали мечтать, строить планы, понемногу копить деньги для курортных радостей. Первым препятствием стала беременность жены. Токсикоз был страшный. Желудок отторгал любую пищу, кроме воды, яблок, соленых огурцов и тыквенных семечек. Вот на такой диете жена сидела все девять месяцев, в конце концов, превратившись из пухленькой невысокой милашки в тощую озлобленную на весь белый свет (а на меня в первую очередь) фурию. Характер менялся пропорционально растущему животу, который ей явно мешал. Он убивал ее желания и уводил в неведомые дали исполнение заветных целей. Я слышал, что иногда беременность приводит к нервным срывам, к изменению чувственности и переосмыслению житейских ценностей. Но чтобы изменения происходили так резко, в абсолютно противоположную сторону, я и в самом страшном сне представить себе не мог.
Будь моя жена по умнее, поспокойнее и попроще, может, пережили бы мы кризис, что бывает почти в каждой семье, при рождении малыша. Помогал же я ей на первых порах. Жалел. Сочувствовал. Утешал. Выполнял работу по дому, даже солил огурцы,…Правда, под бдительным надзором тещи, но ведь солил! Стирал белье, неловко отжимая громоздкие простыни, мыл полы, усердно вытирал пыль. Готовил обеды, правда сам их и ел. Жену от одного вида жирного наваристого бульона уносило в туалет на долгое время. Я старался, как мог! А в ответ получал только злобу, раздражение, упреки…Постепенно ее злоба переросла в ненависть, раздражение в отчуждение, упреки остались, но слились с холодностью и равнодушием.
Жена ненавидела меня за причиненные ей неудобства, за то, что заставляю ее страдать, за то, что неумолимо портится фигура, которой она так гордилась…Постепенно, ненависть стала переползать на еще не родившегося ребенка.
Роды прошли благополучно, и я стал папой. Не скажу, что я сильно был рад такому событию, хотя приятно было получать поздравления, внутри себя холить амбиции, гордо пыжиться при вопросах и веско ронять в пространство: « У меня сын….». Родившийся малыш не смог переключить жену на любовь. Сына она ненавидела так же сильно, как и меня. Ей противны были мокрые пеленки, вонючие памперсы, ее раздражал плач по ночам, она не хотела заниматься с ребенком, уже с раннего детства обделяя его в материнской ласке, любви и заботе. Жена относилась к сыну как к щенку, которому все умиляются полчаса, тискают его, прижимая к груди теплый пушистый комочек. Восторги не прекращаются до первой лужи, оставленной на паркетном гладком полу лопоухим несмышленышем. И умиление сразу опадает, сдувается, как проколотый мяч.
Когда в наших отношениях началось плохое? Во время беременности, или сразу после родов? Когда упреки сыпались беспрестанно, как из рога изобилия….позже? Когда сын начал ходить, крушил и ломал все на своем пути, что попадалось ему в руки, и от этого квартира стала походить на военный полигон после испытаний ядерной техники? Жена не стремилась поддерживать порядок. Убирала кое-как, стирала кое-как, с особым изуверством стремилась испортить при стирке хорошую (мою!) вещь!! Готовил я сам. Сначала блюда получались пережаренными, пересоленными, пересушенными… Потом я с удовольствием стал становиться к плите. Изобретал новые блюда, смешивая между собой несовместимые продукты. Получалось вкусно. Друзья хвалили, сын уплетал за обе щеки какой-нибудь очередной омлет с сыром и малиновым вареньем, теща переписывала рецепты в пухлый блокнотик, лишь жена сжимала губы куриной гузкой, вяло размазывала по тарелке кулинарный шедевр и с отвращением на лице глотала кусочек за кусочком. Она меня никогда не хвалила…
Когда началось плохое? Когда после работы, я, усталый и раздраженный, должен был выслушивать претензии жены, что от меня нет помощи? Что я ни черта не делаю, бью баклуши, не приношу достаточно денег и проку от меня, никакого? Или после, когда семейное общение сводилось к совместному просмотру бразильских сериалов? Или когда жена упорно отказывалась от исполнения супружеского долга? Или после болезни сына, когда трехлетней крохе требовался постоянный уход, жена просто сплавила сына бабке, настырно убеждая меня, что так лучше. Может быть. Теща точно пришла в восторг, она с ума сходила от одиночества, не находя заделья в пустой огромной трехкомнатной квартире. И свалившийся на нее внук, стал для нее отдушиной и новым стимулом к жизни. У жены стимул был другой. Она хотела учиться. А я и сын ей мешали.
Сын стал жить у бабушки. Я стал воскресным папой. Приходил к своему Сашке с полными сумками, приносил продукты и сладости, игрушки и книжки с красочными картинками. Мы играли в большом просторном зале, сооружая из старых, «венских» стульев сверхзвуковой самолет или строили крепость, откуда вызволяли прекрасную принцессу. Мы ходили гулять в заброшенный парк, где опавшая желтая листва хрустящим ковром стелилась под ноги. Мы забредали после прогулок в детское кафе и уплетали там с аппетитом сладкие пироженки, смеясь друг над другом, глядя на запачканные физиономии. Я утешал и жалел. Я воспитывал и сострадал. Я учил и требовал. Я растворился в сыне, заменив ему мать.
Когда началось плохое? Когда жена, сначала навещавшая сына через день, стала приходить все реже и реже? А потом и вовсе, ограничила визиты, сведя общение с сыном до получаса раз в квартал? Потом, когда ее перестали волновать его болезни, шалости, успехи? Потом, когда я превратился в досадный балласт, что нельзя скинуть, потому-что нарушится равновесие?
И все же, несмотря ни на что, я продолжал ее любить.
Я любил ее запах. Когда она приходила с работы, потная, взъерошенная и несколько минут раскинувшись, сидела в кресле. Предательские пятна под мышками опровергали хваленый дезодарант, жена злилась, а я с удовольствием глядел на нее. Я любил ее волосы, тонкие, невесомые. А она стремилась соорудить на своей голове модную прическу, с обязательным начесом до потолка. Я любил ее руки, с тонкими аристократическими пальчиками, и меня больно ранило, когда жена перестала носить обручальное кольцо. Я любил ее всю. Монгольские глаза, приплюснутый нос, пухлые «африканские» губы, ямочку на подбородке, которую я целовал, во времена наших первых счастливых встреч. Я целовал, а моя будущая жена звонко смеялась, ей было приятно и щекотно. Любил ее нескладную фигуру, слишком длинные руки и не очень стройные ножки. Я любил ее, и для меня она была идеалом красоты. Я не хотел ее терять, и я терпел. Упреки, нападки, претензии, почти ежедневные скандалы….Терпел и пытался найти причину, что оправдывала бы ее поведение. Друзья, знакомые, даже теща – твердили в голос – разводись! Я не мог, я все ждал, что пройдет время, она измениться и снова в нашем доме поселиться счастье, что убежало от нас без оглядки много лет назад….
Сын подрос, семилетний, любознательный, «живой» мальчишка, приспособился к тому, что его любят папа и бабушка, заботятся о нем. А мама тоже его любит, но у нее слишком много дел….
Когда наши раздоры в семье стали притухать, я снова начал мечтать о море. Мне представлялось, как мы, дружной семьей, приезжаем на юг и отдаемся во власть летнего отдыха. Как будем просыпаться на заре, выходить во двор съемной квартиры, будем шумно плескаться ледяной водой добытой из скважины и растираться мохнатым жестким полотенцем. А потом кричать: «Здравствуй, солнце!» Как мы с сыном пойдем на базар, где шумно торгуясь, купим крупный черный виноград, огромную гроздь, тяжелую и сладкую, обласканную лучами южного солнца. Еще мы купим спелый гранат, и потом, дома, не торопясь, будем наслаждаться диковинным фруктом. По зернышку, ярко-малиновому, кисло-сладкому, что брызгает соком, едва куснешь. Мы станем долго, весь день, валяться на золотом песке, подставляя свои тела под огненное дыхание рассерженного светила. Мы будем мазать обгоревшую кожу густым кефиром, и хохотать над собой. Мы купим на пляже смешных человечков и диковинных зверят сделанных из пустых мраморно-оранжевых ракушек. Мы обязательно пойдем в дельфинарий, чтобы поглазеть на представление, а потом, робко погладить мокрый гладкий бок улыбающегося дельфина. И запечатлим на цветное фото «сладкий» поцелуй усатого моржа. Изумрудное море примет нас в ласковые объятия и будет нежно баюкать на пенистой волне…..
Я мечтал об этом. Ложился спать, закрывал глаза, и представлял себе море. А еще я думал, что романтический настрой южных ночей, когда дурманный тяжелый аромат роз кружит голову, захочется совершать безумства. Когда кусты акации ломаются под напором тел объятых страстью, и трели цикад сливаются со страстными стонами, моя жена тоже захочет меня любить…
1 сентября сын пошел в школу. Он по-прежнему жил у бабушки. Жена поступила в институт. На очное отделение. Это стало вторым препятствием для поездки к морю. Мне пришлось устроиться на вторую работу. Деньги требовались на все. Сыну в школу – учебники, тетради, дополнительные занятия, ремонт класса, питание в школьной столовой….Жене – курсовые, рефераты, дополнительные лекции, питание, новая одежда…Я крутился, как мог. Приходил с одной работы, чтобы наспех перекусить, бутерброд с колбасой или дежурная пачка пельменей – выручали. И бежал на другую работу, приходил домой после 12 ночи – усталый, вымотанный до предела….А дома меня ждала немытая посуда, пустой холодильник, тазик с замоченным бельем в ванной….и ледяное молчание…
Я пробовал ругаться. Предъявлял претензии. Жена смотрела на меня, прищурив глаза, закусывала нижнюю губу, молчала, потом спокойно, ровным голосом, без эмоций, говорила:
– Если тебе что-то не нравиться, мы можем разойтись.
И я сдавался. Я не хотел ее терять. Я боялся, что однажды, вернувшись с работы, приду в пустую квартиру. Где не будет ее вещей, ее справочников и учебников, что занимали весь громоздкий письменный стол. Не будет милых пустячков – бижутерии, косметики, множества дамских сумочек и поясных ремней. Рваных колготок, что жена прячет в шкаф на нижнюю полку. Не будет гладких глянцевых женских журналов, что она любит почитать перед сном. В ванной комнате не будет висеть старенький ситцевый халатик, что жена надевает сразу после душа. Просто не будет ее самой. И я сдавался. Скандал умирал, не успев родиться. Я продолжал ее любить. И у нас оставалось все по старому.
Когда жена перешла на последний курс, в нашем доме все чаще трезвонил телефон и приятный мужской баритон требовал мою жену. Она не спеша, подходила к телефону, брала трубку, садилась в стоявшее рядом кресло и….начинала ворковать. Ее голос менялся, от ледяного, равнодушного тона, которым она разговаривала со мной – не оставалось и следа. Ее голос становился напевным, журчащим, нежным. Жена говорила о делах, о новом преподавателе, о конспекте, что надо забрать у сокурсницы. О том, что хорошо бы побродить в Интернете и найти нужную ей тему….Мне слышалось другое – жена говорила о любви, о том, как она скучает, как ей необходима встреча, с ним, обладателем приятного баритона….Я не мог устроить сцену ревности, у меня не было повода и не было доказательств, кроме ее голоса, ее интонаций – ласковых, манящих, обещающих…Жена не приводила в дом однокурсников. « Они мне в институте надоели» – говорила она, я не спорил. Но перед защитой дипломного проекта, жена стала приходить все позже, уходить раньше и даже редкие выходные я проводил в пустой квартире, в одиночестве. Одна отрада – сын. Он все понимал, этот взрослый ребенок, он перестал спрашивать « где мама?». Он прятал глаза, когда я врал ему, что мама передает привет, и прислала новую вещь. Он прижимался ко мне, терся о мою щетину, улыбался: « папка колючий, ежик!» . Мы опять бродили вдвоем, без слов понимая друг друга. Я сказал Сашке о море. Это стало нашей мечтой, нашей тайной. Мне стало легче, сын тоже хотел к морю и мы стали разрабатывать план, чтобы наша мечта осуществилась.
Жена успешно защитилась, получила диплом и устроилась работать по новой специальности. С финансами в семье стало полегче. И мы с Сашкой откладывали каждую лишнюю копеечку – для поездки к морю. Сын не просил модной одежды, не хотел игрушек, книг, пустячков – жвачек и мороженого. Хотя я давал деньги, он их не тратил. Он копил.
В июле вместо обещанной жары, шел дождь. Небо плакало не переставая. Противные холодные капли падали утром, днем, ночью. Три дня, неделю, вторую….Я включал телевизор и с завистью смотрел репортажи о летнем отдыхе, передачи, посвященные дальним странам, где обязательным условием было присутствие моря….
Жена вернулась с работы раньше обычного, поужинала и пройдя в кладовку, вышла обратно, держа в руках наш старый чемодан. Повертев его в разные стороны, жена со злостью отбросила чемодан в угол комнаты.
– Что случилось? – спросил я.
Она не ответила. Переоделась, взяла зонтик и ушла. Через час жена стояла в прихожей с новым ярко-желтым, с металлическими блестящими большими застежками, чемоданом.
– Я еду к морю. Послезавтра. Если у тебя есть деньги, ты можешь поехать со мной. – сказала жена и ушла в спальню. Я слышал, как шуршала одежда, как скрипела дверца шкафа, как мягко вздохнули диванные пружины, и щелкнул ночник. Я был в шоке. В ступоре. Я потерял дар речи. Я был ошарашен. Она едет к морю! И я могу поехать с ней! Если есть деньги! Она уверена, что денег у меня нет, и значит, надеется, что я останусь дома!....
Деньги у меня были. Еще немного добавила теща. Мы садились в поезд и были счастливы! Сын вертел головой, махал рукой бабушке, стоявшей на перроне, залезал на верхнюю полку, слезал, выходил в узкий коридор, заходил обратно в купе….Пока жена железным голосом не приказала ему успокоиться и сесть смирно. Вагон качнуло, за окном стали убегать дома, станция, деревья, люди…Мы ехали к морю.
Две недели наша с сыном мечта исполнялась на все сто! Мы купались, загорали, ходили по маленькому базарчику, покупая фрукты. Мы пели песни до полуночи в беседке, увитой виноградной лозой с полуночниками-соседями. Мы ходили на экскурсии и фотографировались с шустрой обезьянкой на пляже. На прогулочном катере, попадая под веер соленых брызг от качки, любовались красотами моря. Все было, как мы мечтали. Кроме одного – жена не изменила своего отношения к нам. Мы были для нее чужие. Далекие, как звезды на черном южном небе. Она не ходила с нами на пляж, не пела в беседке, избегала любых прикосновений. Она была сама по себе. И все-таки я был счастлив. Я продолжал ее любить и в моей душе еще жила надежда на чудо.
Сын уехал на автобусе с другими детьми в аквапарк. Радостный, с хохотом, он высовывался из окна и говорил: «Смотри, папка, пожалеешь!». Я долго смотрел вслед толстому «Икарусу», потом пошел на пляж.
Наше обычное место было занято. Молоденькие девчонки, не загорелые, с молочно-белой кожей, привольно раскинулись на большой махровой простыне, и я не стал их стеснять. Просто пошел дальше. Я шел и шел вдоль кромки берега, загребая шлепанцами горячий песок, но почему-то не мог найти удобного для себя места. Пляж почти закончился. Отдыхающих не было. Пусто. Впереди, метров через десять уже стояло ржавое проволочное заграждение, дальше идти было нельзя.
Жену я узнал сразу. Ее тело, уже ставшее смуглым, мял сильными руками молодой мужчина. Он целовал ее в губы, в шею, в грудь, а она с приглушенным стоном плавилась под ним от страсти. От той страсти, о которой мечтал я. Моя жена отдавала другому мужчине то, что должно было принадлежать мне. Они не видели меня, не замечали, с нежным упоением лаская друг друга. На пляже. Ни кого не стесняясь среди бела дня. Я стоял и смотрел. С каждым ее стоном во мне пропадала надежда, робкая еле заметная надежда, что я когда – нибудь буду ее любимым человеком. ЕЕ любимым мужчиной. Увиденное, дало понять – все, чем я жил, это мираж. Космическая пустота. Обман. Она уже давно любила не меня. Я ей был не нужен. И сын тоже.
Море черно-зеленое, с золотистой лунной дорожкой, плевалось в меня прибоем. Пенные волны, игриво лизнув голые пятки откатывались назад, чтобы через минуту, вернуться. Моя мечта исполнилась. Я отдыхал на море с женой и сыном, но почему же, почему, я готов выть в голос, бить, крушить, что попадется под руку?
Море вздыхало, свежий ночной бриз студил волну. Песок тоже был холодный. Я смотрел на море и молчал. Я не хотел уходить от мечты, погубившей мою жизнь. А может, моя жизнь разрушилась раньше? Белокрылые чайки что-то советовали с высоты. Я не отвечал. Не мог. Во мне умирала любовь…..