МОНАШКА
Я стоял, затерявшись в куче верующих и икон. За спиной шушукались старушки, тыча костлявыми, высохшими пальцами мне в спину... Хотя нет, не в спину. Я был много выше их всех, редкие доходили мне до плеча...
Я ощущал неуловимые колики от этих пальцев на себе и тихий ропот за спиной:
- Вон, какой большой встал впереди, всех святых заслонил, - заставлял неприятно поеживаться.
Но что я мог поделать? Я же не виноват, что у меня гипофиз развит лучше, чем у них, а зрение самое обычное - единица. Ведь не мог же я издали разглядеть ее лица...
Цвета ее глаз, даже вблизи, нельзя было понять. Их огненные угольки испускали невиданное, чарующее сияние и блеск, как будто их только что натерли и начистили. В них отражались и перевернутые вверх тормашками иконы, и дьякон, идущий вниз головой с шатающимся на цепочке кадилом.
Заунывное пение солистов областного хора, разодетых в яркие современные платья, очень смешно выделявшихся на фоне черных монашеских покрывал, придавали молению какую-то торжественность, покорность, тоску.
Но пришел я сюда не затем, чтобы помолиться или поставить тонкую копеечную свечку за святую Деву Марию, а затем, чтобы еще раз взглянуть в ее какие-то иссиня-карие глаза, чтобы встретиться с ней взглядом и прошептать:
- Я люблю тебя... Люблю... Люблю...
И чувствовать, как с теплым ее дыханием плывет:
- И я... И я... И я...
Как неосмотрительно было в ее молодые годы добровольно связать себя монашеским обетом, посадить за неприступные, толстые стены монастыря и запереться на тысячи семипудовых замков.
Грубое покрывало ее мантии не могло скрыть гибкости ее тела, статности и стройности ее фигуры. На лице лежал отпечаток рождающейся женственности.
Каждый раз она приходила и уходила своей неизменной, лебединой походью, завораживая умы и тела нестойких прихожан, вводя их в непристойный грех. И она уже была грешна тем, что вводила в грех других.
Она выплывала из дверей своей кельи, шелестела мягкими тапочками по коридору и вставала на свое место с нежным румянцем на белесых щеках.
Я каждый раз приходил любоваться этим милым нетронутым созданием, ее святым девственным величием, вдоволь наслаждаясь столь не знакомой многим моим современникам любовью, называемой по имени древнего философа - идеалиста платонической.