По сценарию Маяковского (Леонид Терентьев) / Проза.ру

…Горят после диких погромов убогие хижины, целые деревни, брошенные дома светятся пустыми глазницами окон… Грустная женщина в платочке, невеселая кудрявая девчушка… А вот местный «Мюр и Мерилиз» - так в честь крупнейшего в то время торгового центра в Москве, нынешнего ЦУМА, издевательски называют здесь скудный рыночек, где неухоженная баба привычно ругается с торговцем: «Разве это селедка?» - «Так я же и не обещал семгу?!». Тяжело, нет жизни в местечке. Единственный для них выход – переселение.
Вряд ли многие видели этот фильм. Потому что не детектив или мелодрама -документальный, который мало кто и за кино считает. К тому же немой. И снят в 1927-м – давняя история, почти древняя для нынешнего поколения. Но внимания стоит. Хотя бы потому, что авторами сценария являются русский писатель Виктор Шкловский (1893-1984) и … тогда 33-летний Владимир Маяковский. Поставил ленту будущий народный артист РСФСР Абрам Матвеевич Роом (1894 – 1976) - кинорежиссёр, сценарист, актёр, автор памятных фильмов «Гранатовый браслет», «Цветы запоздалые» и др., исполнивший одну из ролей в «Поцелуе Мэри Пикфорд».
Но больше всего меня удивило другое имя. Хотя догадаться нетрудно: «Организатор с’емок Л. Брик» - значится в титрах. Она же - ассистент режиссёра и директор фильма. Была Лиля Юрьевна, оказывается, не только любимой женщиной и музой Владимира Маяковского, хотя в истории осталась лишь в этой «роли», но и переводчиком, писателем, сценаристом, дружила со многими литераторами того времени. А еще – старшая сестра Эльзы Триоле (1896 —1970), французской писательницы, переводчицы, лауреата Гонкуровской премии. К слову, именно Эльза, тогда еще Элла Каган, в свои 18 лет познакомила Лилю с Маяковским.
Ушла из жизни Лиля Брик сравнительно недавно, в 1978 году, в 86 – хотя для нас она навсегда останется в эпохе 1920-х. Эпохе Маяковского. «Есть наглое и сладкое в её лице с накрашенными губами и темными веками», - так один из ее современников отзывался об этой обаятельной женщине, которая «много знает о человеческой любви и любви чувственной».
Для нас важно другое: в июле 1926 года Лиля Юрьевна поступила работать в ОЗЕТ - Общество землеустройства еврейских трудящихся. И вскоре «подбила» своего знаменитого друга на участие в съемках фильма «Евреи на земле», о котором я узнал абсолютно случайно и хотел бы рассказать другим. Ибо он – История. Кинематографа, Крыма, многострадального народа. Кстати, и снят был фильм по заказу ОЗЕТ для противодействия очередной разгоравшейся в те годы в СССР кампании антисемитизма…
После первой мировой и гражданской, разрухи и новых погромов, в которых погибло около 200 тысяч человек, почти два миллиона евреев покинули Россию. Оставшиеся оказались без работы и средств к существованию…
Так сложилось, что евреи Российской империи и Советской России в нищете и скученности национальных местечек занимались в основном ремеслом и мелочной торговлей, что явно противоречило направлению Советской власти на госторговлю и индустриализацию. Потому и возникла идея переселить их на свободные земли юга Украины и Крыма, побудив заниматься сельским хозяйством. Тем более, что расходы на обустройство брали на себя международные организации - только американская «Джойнт» выделила около 30 миллионов долларов.
Первая в Крыму земледельческая коммуна «Тель-Хай» появилась в 17 километрах от Джанкоя в октябре 1922 г. на площади 2000 десятин (около 2200 га). В ней состояли 47 мужчин и 25 женщин. Чувство свободы, товарищества, радость совместного творческого труда помогали коммунарам в новых условиях. Вскоре там появились молочная ферма, птицефабрика, кузница, колесно-столярная, кожевенная и другие мастерские. Молодые люди (от 18 до 28 лет) без сельскохозяйственного опыта сумели создать образцовое хозяйство.
…Крупные, на весь экран, надписи: «С переселенческими билетами», «Со всех сторон стекаются оседающие на землю», «Заросшие бурьяном поля расчищаются для новых посевов», «Вол не понимает еврея, еврей не понимает вола» (колоритный труженик безуспешно пытается усмирить непокорное животное). Чуть позже другое: «Это было раньше. А теперь еврей понял быка и бык понял еврея».
Камера продолжает показывать нам быт и трудовую жизнь переселенцев.
«Здесь живут полторы недели». «Коллектив "Работник"» (ныне здесь с. Пчельники Заветнинского сельсовета Советского района), «Здесь живут полтора года», «Колония «Заря» (до войны - Алчин-Фрайган Евпаторийского района, теперь - с. Великое Суворовского сельсовета Сакского). Первый рожденный ребенок на руках у счастливой матери. Девочку назвали символически - "Забудь Лихо".
А вот красноречивая вывеска: «Дом евпаторийского "ОЗЕТ"».
Освоение заброшенных земель в разгаре – появляются дома, колодцы, даже искусственное орошение.
Подробно показан быт «Икора», где ко времени съемок люди жили уже три года: «Крестьяне "Икор’а"», «Дети "Икор’а"», «Пионеры. Колониям и республике растет крепкая смена». В коллективе - 104 человека. Создан «Икор» в октябре 1923 г. на площади 1600 десятин выходцами из с. Таганаш Джанкойского района, Геническа и Евпатории. Тогда то была территория Богайского сельсовета Евпаторийского района, ныне - с. Ромашкино Сакского.

После осмотра колоний съемочная группа организовала во дворе «ОЗЕТ‘а» жаркий спор. «Чего я не видел в местечке?» – вслух размышляет бородатый мужик. И продолжает: «Я не видел хлеба… Здесь будет хлеб. Потому что есть вода… земля… трактор…»
«Итого переселено на землю около 100.000 евреев. Осталось сделать много больше», - завершает повествование сей непривычный нам фильм Всероссийского фото-кинопромышленного акционерного общества «Совкино».
Уточним: к 1926 году в еврейских сельскохозяйственных поселениях Крыма трудилось 4463 человека, был создан еврейский национальный Фрайдорфский район (от «Фрайдорф» - «Свободное село», затем Новоселовский район) и 32 еврейских национальных сельсовета.

Среди национальных колоний на территории нынешнего Первомайского района, например, значатся артель «Ециро» («Отрадное») Джурчинского сельсовета Джанкойского района (ныне с. Островское), «Землероб» («Новая Акчора») - с. Володарского, исключено из учетных данных, Участки 49 (с. Знаменка Островского сельсовета, исключено из учетных данных) и 62 Джурчинского сельсовета
(с. Крестьяновка).
В тогдашнем Евпаторийском районе (теперь земли Сакского), помимо уже знакомых нам «Зари» и «Икора», находилась артель «Победа» Новодмитриевского сельсовета (с.Чеботары Ореховского сельсовета). А еще - им. Луначарского Джума-Абламского сельсовета Симферопольского района (в наше время - с.Луначарка, включенное в черту с. Крайнее).
Можно ли считать те коммуны прообразом будущих насильственно создаваемых советских колхозов? Вряд ли. Скорее – советским вариантом израильского кибуца (в переводе – группа) - сельскохозяйственной коммуны с ее общностью имущества и равенством в труде и потреблении. В 12-ти таких созданных добровольным молодежным энтузиазмом в Эрец-Исраэль (Земля Израильская) поселениях к началу 20-годов жило и трудилось уже 805 человек.
Увы, ни герои, ни авторы этой ленты не знали, что уже вскоре начнется закат «золотого века» советского киноискусства – в марте 1928-го на первом Всесоюзном партийном совещании по кинематографии было сочтено необходимым выработать «четкую и выдержанную идеологическую линию». Все строже становились требования цензуры, росло число фильмов, запрещенных к показу…
А В 1938 г. полностью прекратилось и переселение евреев, Комитет по землеустройству еврейских трудящихся (КомЗЕТ) в постановлении ЦК ВКП(б) был объявлен притоном для контрреволюционных элементов, еврейские районы и сельсоветы ликвидированы.
Был ли тот фильм художественным шедевром, судить ныне трудно. Но приведу один из отзывов наших современников:
«Лично я оцениваю кино по критерию новаторства, выразительности, и поэтому вижу в короткометражке много интересного. Во-первых, блестящий авторский состав (Роом, Шкловский, Маяковский, Брик!). Во-вторых, прекрасные и остроумные субтитры, которые передают строй еврейской речи, еврейскую народную логику и прочее. В-третьих, монтаж позволяет увидеть историю колонистов в развитии и сравнении. И, наконец, фильм сильно бьёт по антисемитизму!»
Вот на такие поиски и размышления подтолкнула меня 18-минутная документальная лента, 84 года назад созданная при участии Лили Брик и Владимира Маяковского.
Леонид Терентьев, член Союза журналистов

ОТ АВТОРА.
По делам газетным я не раз бывал в селе Ромашкино Сакского района Крыма, где встречался и с И.М. Кучеровым, тогда директором сельской школы. Еще раньше, в 1970-х, хорошо знал его сына Геннадия, с которым посещал одну Школу молодого журналиста при крымской молодежной газете. А вот про давнюю историю села ничего не знал, даже слова такого – Икор. Пока не увидел фильм «Евреи на земле». А потом – записки одного из ветеранов Икора, замечательно его дополняющие.
Коротко про автора воспоминаний.
Исаак Маркович Кучеров вырос в Икоре, где кончил 4 класса еврейской школы, затем учился в Евпатории. С детства мечтал стать учителем. В 1932 году очень голодал, отчего часто терял сознание. После 7 класса поступил на рабфак. С 1939 г. служил в воздушных силах Балтийского флота. Участвовал в войне с белофиннами, был обморожен, лежал в госпитале. В сентябре 1941 г. направлен в воздушные силы Черноморского флота, воевал в осажденном Севастополе, затем на Дальнем Востоке. В 1946 г. вернулся в Икор, где работал в школе.

История колонии «Икор» Евпаторийского района Крыма (ныне с.Ромашкино Сакского района)
(из воспоминаний Исаака Кучерова, бывшего колониста)

В 1922 г. правительство СССР разрешило евреям переселяться в колонии, которые создавались в Крыму, на юге Украины и в Белоруссии.
Живший в Евпатории коммерсант Исаак Моисеевич Мильруд повез представителей "Джойнта" осматривать имение, которое еще до революции он купил у одного русского помещика-пьяницы в 10 км от Евпатории. Тем понравилось, что есть два колодца, большие склады и полуразрушенные здания для временного жилья. В колонию решено было принимать по конкурсу, и пробиться туда было непросто.
Крымское правительство дало согласие. Каждому давалась ссуда на 10 лет на строительство дома, покупку 2 лошадей, 2 коров и сельскохозяйственного инвентаря. Отозвались евреи из Евпатории, Мелитополя. Из Москвы приехал убежденный сионист Саксонов, из Одессы – Рубин и 4 брата Гуревичи, Из центральной России были завербованы строители - и работа закипела.
Никто не верил, что евреи смогут трудиться на земле. На собрании решили дать селу название "Икор", что на иврите означает земледелец. "Джойнт" выделил 3 трактора марки "Ватербойм". За ними послали Абрама Щеголева, Абрама Золотоноса и Арона Годосевича. Инструктор провел 4-часовой инструктаж: как заправлять горючим, заводить и останавливать трактор, и колонна из трех тракторов направилась в Икор. За ними бежала ватага мальчишек. Щеголев и Золотонос заехали во двор бывшего имения, выключили трактора, завалились на траву и уснули, а Годосевич забыл, как надо останавливать трактор, и колесил вокруг, пока не кончилось горючее. Все жители собрались любоваться на "адскую машину".
Постепенно к первым поселенцам стали приезжать жены с детьми. Начали готовить вспашку почвы под озимую пшеницу. Старшим по селу избрали Абрама Ильича Годосевича.
Сообща готовили почву и сеяли, а потом по жребию тянули свои наделы в зависимости от количества членов семьи. Питались все вместе. Чьи дома были готовы, переселялись туда, а в свободные квартиры принимали новичков. Шойхет Шапиро построил большой дом, все окна его выходили на восток. У Шапиро было 5 дочерей и сын Пиня. Из Смоленска приехал учитель Иосиф Исаакович Хенкин и в одном из сараев открыл школу, где учил детей русскому и еврейскому языкам. Могу сказать: если бы я не учился у Иосифа Исааковича, то не стал бы учителем. С учащимися он ставил постановки на еврейском языке, с молодежью готовил инсценировки по произведениям Шолом-Алейхема. Он обратился к жителям села: строительство школы - дело всех, и каждый должен отработать на стройке 6 дней. К осени школа была построена.
Трудились мы с большим энтузиазмом: выезжали на поля чуть свет, работали дотемна. Хозяйство разрасталось, нужно было организовать сбыт продуктов животноводства. Абрам Ильич поехал в Евпаторию и договорился, что колония "Икор" будет еженедельно доставлять в санатории свежее молоко, мясо и яйца. Срочно построили молочный пункт, выбрали приемщицу Розу Баскевич. Расчеты - один раз в месяц. Приемщице платили 1 копейку с литра, а тому, кто вел расчет, по 1.5 копейки. У людей появились деньги, и каждый смог покупать одежду и расширять свое хозяйство.
Вопрос о приеме нашей семьи в члены колонии решался на общем собрании. Но когда узнали, что у нас 7 мальчиков и мы бедняки, все проголосовали против. Отец был очень удручен, и за дело взялась мать. Оказалось, что Абрам Ильич - наш дальний родственник, и она сумела убедить жителей села, что наша семья - не какое-нибудь хулиганье, что мы жили в сельской местности и знаем сельский труд, а бедность - не порок. Мать обладала даром красноречия, была необыкновенно красива, и, наконец, все проголосовали, чтобы нас приняли в колонию. Отец получил кредит, 2 лошади, 2 коровы, мы развели много птицы, а трудолюбию учить нас было не нужно.
На следующий год урожай зерновых удался на славу. Все были обеспечены хлебом, зерном для животных, часть урожая продавал государству или на рынке. Каждому было дано указание посадить на приусадебном участке по 360 кустов винограда, посадочный материал доставили.
В Крыму для нужд колоний были открыты 2 средних учебных заведения: в селе Чеботарке под Саками готовили младших агрономов по виноградарству и зерновому хозяйству - туда поступил учиться мой старший брат Шура (Шолем), а под Евпаторией - в Кара-Тобе - зоотехников, туда послали учиться Фаню Гуревич. Агрономы и зоотехник на собраниях выступали с советами по соблюдению севооборота, уходу за виноградником, проводили профилактический осмотр скота, делали прививки. Даже аккуратные жители немецких сел поражались, как колонисты Икора вели свое хозяйство, умело сочетая труд с рыночными отношениями.
Представители "Джойнта" при каждом приезде в Крым считали своим долгом посещать нашу колонию и предложили всем сообща взять кредит, чтобы построить клуб, заложить парк, использовать приусадебные участки для выращивания бахчевых, озеленить село. Они обещали на средства "Джойнта" соединить колонию с Евпаторией трамвайной линией, построить ледник и медицинский пункт. Из "Джойнта" поступали трактора, и надо было готовить кадры. Были открыты курсы трактористов, куда поехали учиться мой старший брат Борис, Гриша Шер, Гирша Фельдман. Колонистов не устраивал совместный способ обработки земли, они стали объединяться в небольшие группы - это давало лучшие результаты. Наш отец вошел в группу из 3 семей: Майор Абрамович Лившиц, Изя Шпектор и он, Маркус Григорьевич Кучеров. Молодежь устраивала концерты, сценарии писала Рахиль Салита. Туда собиралось так много народу, что яблоку негде было упасть.
Лучший приусадебный участок был у шойхета Шапиро. Когда созревали арбузы, Пиня спал в шалаше. Однажды молодежь решила над ним подшутить. Ночью спящего его вынесли из шалаша, у ног положили 6 арбузов, а он так крепко спал, что ничего не слышал. Над этой шуткой потом долго смеялись всем селом.
На общем собрании решили каждому отработать по 6 дней на строительстве клуба, медицинского пункта и ледника. Слава о колонии Икор гремела по всему Крыму и далеко за его пределами. Вот интересный случай. Приехавшая из США делегация евреев должна была посетить нашу колонию. Мы выкопали лук и сушили его на земле возле дома, во дворе стояло много клеток с кроликами, было много домашней птицы. Евпаторийское начальство привезло красный патефон и пластинки с революционными песнями. А так как наш дом был самый крайний, нам его и вручили, чтобы во время визита играл патефон. Настала торжественная минута: делегация приехала, вошла к нам во двор и взялась за голову: зачем так много лука? Осмотрели клетки с кроликами. В это время мать вынимала из печи огромные караваи свежеиспеченного хлеба, каждому члену делегации отрезала по ломтю, поставила тарелку с маслом и налила по кружке холодного молока. Гости ели с большим аппетитом и не могли нахвалиться вкусу хлеба, домашнему сливочному маслу и молоку. А брат Фима огородами побежал к соседу, принес патефон с пластинками и показал, как заводить и выключать его. Когда гости перекусила, они зашли к соседу Науму Росману, где играл тот же патефон. Они засмеялись и спросили, отчего у вас всех красные патефоны и одни и те же пластинки.
Многие жители стали покупать тачанки, типа фаэтонов, на рессорах. Первыми - Симон Липкин, Иосиф Грувман, Бенчик Золотонос. На них молодежь ездила в театр Евпатории, когда туда приезжали на гастроли какие-нибудь артисты.
Жизнь в колонии била ключом, люди умели хорошо трудиться и хорошо отдыхать, личное подсобное хозяйство давало доход, дети учились в новой школе, построили клуб, озеленили село. Но тут Сталин решил осуществить свой бездарный план коллективизации. На базе Икора чиновники района задумали создать коммуну-гигант, куда должны были войти Икор, русское село Ораз, татарские Айсабай и Картби и немецкое Унгут. Село забурлило, на ежедневных собраниях нас убеждали, что товарищ Сталин печется о благе народа и выступать против могут только враги советской власти. Как-то поздно вечером к нам постучал Исаак Моисеевич Мильруд, он шел к нам под проливным дождем. Обращаясь к матери, он убеждал ее выступить против коммуны, уверяя, что ей ничего не сделают, потому что у нас куча детей. Мать долго не соглашалась. "А вам хочется спать под общим одеялом?", - кричал он. Наконец мать согласилась. Она обладала красноречием, ее поддержали все. Через два дня райком комсомола распустил нашу комсомольскую организацию, признав ее оппортунистической, начались аресты в татарских и немецком селах.
Через некоторое время на базе нашей колонии решили создать колхоз. Каждый должен был сдать лошадей, всю упряжь, сельхозинвентарь и одну корову. Все делалось очень непродуманно. Была осень, кормов для животных не нашлось, и началась новая форма продразверстки: ездили по дворам и отбирали грубый корм. Но и это не помогло. Тогда решили купить солому в коммуне "Грядущий мир". Солома оказалась гнилая. Виновниками массовой гибели лошадей и коров объявили ветеринарных врачей Евпатории, и их судили как врагов народа.
Свезенный сельхозинвентарь всю зиму ржавел под дождем, никто его не смазывал. В колхоз вступили все, кроме моего отца и Майора Абрамовича Лившица. На следующий год их обложили "твердым заданием": нужно было сдать государству столько хлеба, сколько его не было собрано. Отец поехал в Симферополь и объяснил, что у него 7 детей, и вся семья будет обречена на голодную смерть, ему пообещали снять половину налога.
Через некоторое время отец и его единомышленники тоже вступили в колхоз. Там за труд ничего не платили, писали трудодни или, как их в народе называли, палочки. В стране начался голод. Вся Полтавщина заполнила Крым, истощенные люди меняли домотканые рядна на продукты. Из села массово уезжала молодежь и первые переселенцы-патриоты.
Хаима Мильруда как бригадира арестовали, и только чудом его отец смог вырвать сына из тюрьмы. Всех заставляли жить по дикой мудрости "отца народов" И. Сталина. Можно было держать только одну корова на семью, все равно - из одного человека или девяти, как у нас. Видя такое положение, "Джойнт" перестал финансировать переселенцев и свернул свою деятельность. Зато наше правительство выгоды не упустило, банк г. Евпатории наложил лапу на все долги, и пришлось платить проценты государству за то, что дал "Агро-Джойнт".
С началом коллективизации пошло раскулачивание. Хотя в нашем колхозе был список из 6 семей, начальство не решалось воплотить его в жизнь, так как все было приобретено на средства американских евреев. Зато отвели душу на соседних селах. Нашлась даже еврейка из нашего села, которая согласилась принять участие в раскулачивании. Она привезла целую мажару мебели: столы, стулья, шкафы, старинные картины, настенные часы и даже огромную настенную клизму. В первую же субботу, когда евреи молились, Соньку прокляли.

Привыкают и к хорошему и к плохому. Люди поняли, что Сталин не свернет со своего пути, что колхозы - это надолго. Менялись председатели и, наконец, был избран умный человек, Абрам Григорьевич Золотонос. Своим заместителем он назначил бригадира Арона Ильича Годосевича, который всю душу вкладывал в работу. Вставал в 4 часа утра и до позднего вечера на одноконной бестарке (это такие брички) успевал объезжать все хозяйство. Соблюдался севооборот, задолго до Хрущева начали выращивать кукурузу на силос и зерно. главное, что огорчало людей, - что они не были хозяевами своего труда. Колхоз "Икор" собирал лучшие урожаи в районе, на трудодень давал по 0,5 кг зерна, позже по 1 кг, а в других - по 200 граммов.
Люди шли в наш колхоз, но не было свободного жилья. Золотонос говорил: "Ищите жилье, и я вас приму в колхоз". Кое-кому удавалось. На лето в помещении школы организовывали детский сад, чтобы побольше женщин привлечь к работе. Правительство окончательно ликвидировало НЭП, и поток переселенцев увеличился. Но колхоз не имел сил и средств строить дома. Хотя по Уставу сельхозартели после выполнения государственных планов колхозники имели право распоряжаются своими продуктами по решению собрания, на деле было по-другому. Наш колхоз всегда выполнял план, но нужно было давать встречный, потом дополнительный. Как ни шумели, ничего не помогало. Слава Богу, выручала кукуруза.
Однажды ночью к нам постучали, отец вышел и долго с кем-то говорил, наконец впустил в дом мужчину и женщину. Это был сбежавший из украинского села Строгоновки Семен Фандеев с женой. Их родственник работал в сельсовете и предупредил, что их должны раскулачить и выслать. Они покинули деревню, ночами шли, а днем прятались в балках. Наутро отец пошел к председателю Золотоносу, и их приняли в колхоз.
На ноги колхоз поставило мощное овощеводство. Взяли кредит, пробили скважину для полива. Каждые 10 дней писали ведомость на получение капусты, моркови, огурцов, помидоров, болгарского перца, картофеля, а позже дынь и арбузов. Теперь выгадывал тот, кто имел больше трудодней, поэтому старались ежедневно выходить на работу. Мы, дети 10-11 лет, в каникулы тоже шли на работу.
Нужен был опытный агроном, таким оказался Кило, знаток зернового хозяйства, и наш колхоз сделали семеноводческим. Это давало большие прибыли: все получали у нас семенной материал и за каждый килограмм платили 1,5 кг несеменного. Кило весь день был в поле, ходил с металлической линейкой и измерял глубину вспашки. Если тракторист "химичил", мелко пахал, чтобы набрать больше гектаров, он все перепахивал за свой счет.
Колхозников давили налоги. Нужно было сдавать по 300 литров молока, 150 яиц, 40 кг мяса, 2 шкуры. Это было разорительно. Еще душил заем. На него подписывали нагло, на столько, что едва хватало заработка, чтобы с ним рассчитаться.
Был такой случай: когда колхоз выполнил планы по всем обязательствам, дали еще дополнительный. На собрание приехал председатель райисполкома Лев Абрамович Алукер. Он отлично знал, что колхозники поднимут шум, и попросил жену позвонить по телефону в Икор. И вот идет собрание, Алукер выступил с яркой речью, но колхозники доказывали свое: мы работаем лучше всех и должны жить лучше. Вдруг раздался телефонный звонок. Алукер подбежал и громко спросил: "Кто говорит? Здравствуйте, Иосиф Виссарионович! Слушаю Вас". Все понимали, что это «утка», но проголосовали и с разбитой душой разошлись по домам.
Наступление на НЭП шло беспощадное. Начался наплыв мелких лавочников, торговцев дегтем, стекольщиков, сапожников. Эти люди не были приспособлены к работе на земле, бедные, у каждого куча детей. Среди них из Белоруссии приехал мой будущий тесть Израиль Моисеевич Яхнович. Он был владельцем водяной мельницы и круподерки. Предвидя, что к нэпманам станут применять жесткие меры воздействия, он добровольно сдал все государству, и его назначили заведующим мельницей. Но вскоре тихонько предупредили, что ему грозит высылка на Беломорканал, т.к. он содержал на мельнице наемных работников. И он переехал в Икор. Израиль Моисеевич был слаб здоровьем, сельский труд оказался для него непосилен. Он был культурный человек, прочитал все произведения Достоевского, Льва Толстого и закончил рош а-шиве, т.е. имел высший духовный чин, но к религии относился равнодушно. Главной заслугой Советской власти считал доступ к наукам простым людям. Израиля Моисеевича направили на курсы пчеловодов. Такая работа была ему по душе, и до 75 лет он работал пчеловодом.
В это время в Икоре начались аресты. Первым арестовали Мордуха Панича: кто-то узнал, что у него есть иностранная валюта (доллары). Ночной обыск и бесконечные допросы ничего не дали. Тогда его ночью повезли на кладбище, и он сломался, написал записку, и его жена отдала 50 долларов. Только тогда его выпустили. Шмуэль Барский сломался сразу. К Гиршу Шамеро приехали с обыском, нашли несколько золотых вещей (часы, цепочки, кольца, брошь, серьги) и все забрали.
Икор был первым селом, который электрифицировал все дома и общественные помещения, фермы и улицы. Но коллективизация погубила чувство хозяина. Хотя в 1936 г. выдался самый богатый урожай, давали по 2 кг зерна на трудодень, ничто не могло удержать молодежь. Абрам Григорьевич Золотонос мучительно переживал, что молодежь уезжает, но надо было поддерживать престиж колхоза. В него были приняты русские семьи Бочуловского, Титова, Коваленко и других. Никто не знал, что эти люди станут активными полицаями во время войны. Жена Бочуловского Соня была выбрана членом правления. Строго каралось даже мелкое хищение. Когда Гита Рабинович, работая на уборке огурцов, взяла ребятишкам 2 огурца, Сонька потребовала созвать правление колхоза и осудить ее. Она срамила Гиту, а та стояла, плакала и клялась, что больше никогда такого не сделает. Хаима Ципарского вызвали на правление за то, что он якобы безжалостно избивает лошадей. На заседании правления и общих собраниях нужно было выступать по-русски. Когда он пытался говорить по-еврейски, из зала раздавались голоса: "Говори по-нашему".
Учитель Иосиф Исаакович Хенкин был очень огорчен отменой изучение еврейского языка в школе.
Большим событием было создание в Крыму еврейского театра. Он ставил пьесы из еврейской классики и из современных писателей. Обычно приезжал на 5-6 дней, в последний давал концерт на еврейском языке - пели частушки на злободневные темы. Любимцем публики был Каминский.
Началось наступление на тех, у кого родственники за границей, запрещали вести переписку. Бабушкины родственники уехали в США еще в 1910 г. и помогали ей, высылая доллары. Уже с 1935 г. ей начали выдавать переводы советскими рублями.
1939 г. ознаменовался вторым раскулачиванием. Сталин увидел, что колхозники живут в основном за счет своего подсобного хозяйства. И вдруг вышел указ о нарушении устава колхоза, и начали конфисковывать все «лишнее», не оплачивая ни копейки. Забивать на мясо категорически запрещалось, и только из Икора отправили государству на мясокомбинат целое стадо высокопродуктивного скота. Как люди ни выступали на собрании, начальство слушать не хотело, срок был дан 24 часа. Все боялись, т.к. начались массовые аресты «врагов народа». В татарском селе Картби было арестовано полсела, в немецкой колонии Мойнаки - все руководство. Массовые аресты прокатились по всей стране. Я в это время учился в Евпатории. Каждый день в школе гудела сирена, мы все бежали в спортзал, и директор объявляла, что в школе орудовал враг народа учитель географии Соколов, затем старушка учительница немецкого языка Эмма Павловна. Из арестованных никто не вернулся. Каждый секретарь райкома должен был найти 25 «врагов народа», а секретарь обкома - 50. Запрещалась всякая связь с заграницей, и после смерти бабушки отец перестал переписываться с родственниками из США. Но как бы то ни было, наш колхоз набирал силу, люди трудились хорошо и желающих вступить было много, но сдерживало жилье. В это время из городов посылали в колхозы партийных работников. В Икор приехал из Севастополя Мордкович, человек сдержанный и обходительный. Он должен был создать в деревне коммунистическую ячейку, но вступить в партию пожелал только Еся Каминский. Член партии должен был информировать о настроении людей, о недовольных Советской властью, а люди старались держать язык за зубами.
Колхоз набирал силу, урожаи зерновых были отличные. Начали вводить хлопчатник, который никогда в Крыму не рос.

К 1940 г. колхоз "Икор" имел свои превосходные кадры шоферов, трактористов и комбайнеров. 65-летний кузнец Израиль Фельдман мог изготовить любую деталь не хуже заводской, молотобойцем в кузне работал Мендель Абрамович 83-х лет.
И все-таки кадров не хватало, приходилось принимать и русских. Громов, брат известного летчика, был мастер на все руки, Иван Коваленко, опытный бригадир трактористов Александр Бочуловский,    Иван Сапожников…
В 1941 г. урожай был обильный, особенно озимой пшеницы и кукурузы. И вот утром 22 июня вдруг вошла воинская кавалерийская часть под командованием Марукяна, и взяли под охрану колодцы. Все думали, что идут какие-то учения, и только к обеду стало известно, что фашистская Германия напала на нашу страну. Население было уверено, что СССР непобедим и через месяц-два война закончится. Но сводки Информбюро сообщали, что наши отступают, оставляя города. Над Крымом фашисты сбрасывали листовки, призывая составлять списки активистов, убивать комиссаров и жидов.
Началась массовая эвакуация скота из Крыма, отец, мать и младший брат согласились гнать скот на Кубань. Люди оставляли все и срочно эвакуировались. Нужно отдать справедливость: эвакуация велась организованно, всем желающим давали возможность уехать, военкомат оставлял только группы мужчин - "истребительные отряды". Были и такие, кто не верил сводкам Информбюро. Яков Гинсбург, который всю жизнь прожил в немецком колхозе, ходил из дома в дом и агитировал не верить газетам - все мы будем хозяевами, разделим лошадей, сельхозинвентарь и будем прекрасно жить. Он помнил немцев Первой мировой войны. Гирш Каданер надел талес и ходил из дома в дом, агитируя не уезжать. О тех, кто остался, мне рассказала жена ветврача Елена Денисовна Марченко. Ее дочь Мария организовала кабак для полицаев. Елена Денисовна мучительно переживала, пыталась уговорить ее, но все было напрасно. Будучи пьяной, Мария грозила матери, что донесет не нее коменданту.
Многие годы я уточнял данные о муках, которым подверглись мои односельчане. Когда фашисты вошли в Евпаторию, на второй день было объявлено: "Всем евреям с вещами собраться в Доме Осоавиахима, кто не явится - будет расстрелян, кто укроет еврея - будет расстрелян". Через несколько дней в Икор прибыл комендант лет 50-ти, сдержан, малоразговорчив. Комендатура была в фельдшерско-акушерском пункте, а жил он и питался в семье Бочуловского, нашего бывшего соседа. Старостой был назначен Шимченко, председателем колхоза - Семен Фандеев. Все хозяйство колхоза было объявлено собственностью Германии, за расхищение - расстрел. Начался набор молодежи в Германию, семьи добровольцев будут пользоваться льготами, и Бочуловский отправил свою дочь Шуру. На воротах Бочуловского повесили табличку: вход в дом разрешен только представителям немецкого командования. Яков Гинсбург и его жена Татьяна решили устроить прием для немецкого коменданта. Все перестирали, мыли, убирали, жарили, варили. И вдруг Татьяна видит, как Дашка Пиляева ножом перерезала веревку и все белье в охапку забрала. Татьяна выскочила, начала кричать, та в ответ: "Хватит на жидов горбить. Было твое, а теперь мое".
Фандеев и Шимченко упросили коменданта отложить расстрел евреев, пока не уберут урожай. Комендант согласился, но приказал мобилизовать на уборку урожая всех, даже малолетних детей, пересчитать всю живность евреев до последнего цыпленка, за невыход на работу - расстрел, за воровство - расстрел, запретить посещение Евпатории, выход и уход с работы - по сигналу удара в рельсу. Был введен налог продуктами в пользу немцев, лечащихся в санаториях города. Для евреев он был двойной: 300 штук яиц, 600 литров молока, 40 кг мяса. Школу могли посещать только русские, а еврейские дети работали. Шимченко должен был составить список всех евреев. Рувим Шпектор решил ночью сходить в Евпаторию, а его в степи встретил Абрам Рабинович. Он сообщил, что в Евпатории убили всех евреев, но просил никому об этом не говорить. Убрали пшеницу, виноград, бахчевые, началась уборка вручную кукурузы. Полицаи объезжали село верхом на лошадях, следили, чтобы в еврейских домах ночью свет не зажигали.
А Мария Марченко предложила старосте Шимченко отвезти всех еврейских девочек в санатории на развлечение офицерам. Список был составлен, записали русские имена. Но как их доставить? Для этого нужно разрешение коменданта. Тот выслушал и отнесся к идее очень осторожно, велел подождать. Мария начала вводить девочек в курс дела, они дрожали от страха. Это были дочери Гельмана Сарра 14 лет и Фаня 9 лет, 3 девочки Фридмана Геня 17 лет, Неся 10 лет и Геся 8 лет, Вера Кабакова 11 лет, Фира Флат 8 лет. Через несколько дней комендант дал согласие. Вечером приехала машина и увезла девочек, а к 12 часам привезли обратно. Истерзанных пьяными офицерами, Мария успокаивала их: "Это счастье - спать с немецкими офицерами. Идите к колодцу, подмойтесь, а завтра поедете опять". А Шимченко предупредил: «Убью, если дома хоть слово скажете».
Девочки разошлись по домам - ведь в 6 часов надо выходить на работу, а вечером опять тот страшный ад. Когда Вера Кабакова пришла домой, с ней началась истерика. Она рвала волосы на голове, кричала: «Почему вы не уехали?» Бася разбудила Самуила, и Вера рассказала страшное. В палату ее ввела женщина в белом халате. Лежавший на койке офицер спросил, нет ли на ней вшей, велел раздеться догола и раздеть его. Он истязал ее, как разъяренный зверь, кусал, щипал, кричал, что она лежит как бревно. С ней опять началась истерика. Тогда Бася попросила Самуила остаться, взяла свое обручальное кольцо, огородами добралась до дома Елены Денисовны и постучала в окно. "что ты хочешь, Бася?" - спросила Елена Денисовна. "Я принесла золотое кольцо, уговори Марию не посылать Веру в город". "Ты что? Уходи домой, слышишь, как они пьяные песни горланят. Она и так угрожает убить меня!". И Бася вернулась ни с чем. После 10 дней издевательств офицеров несчастных отдали на растерзание солдатам. И так каждый вечер. Сарра Гельман рассказала о всем матери, плакала и ругалась. Когда из Черноморского района отступали на Севастополь моряки, один из них зашел напиться воды. Он был очарован красотой Сарры и предложил идти с ними в Севастополь, откуда желающих отправляли морем на Большую землю. Но мать не согласилась: "Как я останусь одна с тремя детьми? Мало того, что папа на фронте, и ты меня оставляешь". Моряк долго уговаривал Сарру: «Ты возьмешь другое имя, я с тобой отправлю письмо к родителям на Ставропольщину, что ты моя жена, и они спасут тебя».
Девочки не выдерживали издевательств, некоторые не могли даже дойти до машины, чтобы ехать домой. Но Шимченко и Марию это не интересовало.
Начался последний этап уборки урожая. Все с мешками ломали кукурузные початки, грузили на бестарки, а глубокие старики и малые дети на току их очищали. Из русских подростков организовали конный отряд для охраны кукурузного поля. Тот, кому удавалось задержать вора, получал в награду любую еврейскую девочку.
В это время Бочуловские получили из Германии письмо с газетой, где была фотография их дочери Шуры в кругу немецкой семьи. Писалось, как она счастлива, работает горничной в культурной семье. Мать Шуры гордилась и всем этот снимок показывала.
В один из субботних дней работающим на очистке початков кукурузы объявили, что все евреи должны идти домой, собрать нужные вещи и через два часа, ровно в 12.00, собраться в доме Шолом Айзика Гуревича. Кто опоздает - будет расстрелян. Начался плач, крик. Шимченко объявил, что их направляют в татарское село Картби, а оттуда под Симферополь, где они будут жить и трудиться. Шимченко сопровождали Бочуловский, Коваленко, Титов.
Ровно через 2 часа прибыли почти все. Шимченко отмечал по списку. Бочуловский подъехал к старушке Сейне Шнеерсон: "Ты чего не идешь?" и огромным кнутом ударил ее. "А Кто буде смотреть за скотиной? Я ще воды корове не дала". "Твою корову я заберу себе", - заявил он и начал избивать ее кнутом, потом гнал бегом. Когда старуха падала, бил еще сильнее. Кто-то заметил, что мальчик Боря Гуревич забежал в сарай к пустому дому Арона Годосевича, за ним погнался Титов, снял с карниза, избил кнутом и втолкнул в дом Гуревича.
Всем было приказано сидеть на полу молча. Сверили списки. Не было Гиты Рабинович, Сарры Каданер и Гирша Каданера. Комендант с немецкой точностью расписал всю акцию по минутам. Во дворе стояли две бестарки, рядом Шимченко, Коваленко, Бочуловский, Титов. Шимченко послал Титова за Канадерами. Тот вернулся и доложил: лежит на полу мертвый, на руках что-то намотано, на плечах полосатый платок. Это было облачение перед началом молитвы. "Я его пинал ногами, бил кнутом, он мертвый". Шимченко вызвал Абрама Рабиновича, завел в сарай, велел раздеться и зазвал Ивана Коваленко, дебила и алкоголика. Кнут для пыток он сделал особый, плетенный. Принесли ведро воды, он смочил кнут и начал допрос: "Где баба твоя Гитка?" Абрам клялся, что не знает, он пришел с двумя мальчиками, Рувиком и Вовой. Иван бил, кожа лопалась на теле Абрама, страшные кровоподтеки пошли по спине и лицу. Наконец, его облили водой и втолкнули в дом.
Маленьких детей и старика Каданера бросили в бестарки, остальным велели выходить, идти молча, не отставать. Возле колодцев д. Картби был очерчен круг. Всем было приказано раздеться догола, в двух шагах от круга положить узлы с вещами и лечь. Детей Абрама Рабиновича вывели в круг, велели обняться и закрыть глаза. Титов и Коваленко кольями разбили черепа детей. Никто не кричал, люди безумно грызли землю зубами. Маленьких детей бросали в колодец живыми. Таня Гинзбург просила Бочуловского не убивать ее и мужа: "Мы хорошо работали и будем хорошо работать…". - "Молчи, сука!" Расстреляли девочек, потом женщин, мужчины бросали убитых в колодец, а затем и их расстреляли. Вещи погрузили и повезли в дом Гуревича, где ждали два немецких солдата. В 16.00 прибыл комендант. Он поблагодарил всех, дал отпуск на двое суток. В доме Елены Денисовны состоялась грандиозная пьянка. Немцы ловили кур, гусей, уток евреев, а Мария готовила. Пировали всю ночь. Комендант пересмотрел все вещи, ценности и золото забрал, вещи велел почистить, привести в порядок и сдать в магазин.
Утром Бочуловский и Титов выехали в поле на поиски Сарры Каданер. Нашли быстро - она сидела в копне соломы. Ее привязали к бестарке и повели в село на расстрел. Иногда Бочуловский ударял лошадь кнутом, и грузная старуха бежала за бестаркой. Когда они подъехали к зловещему колодцу, она была едва жива. Ее не расстреляли, а бросили в колодец. Гиту удалось найти к вечеру. Бочуловский вытащил у нее из-за пазухи коробочку с золотыми монетами, избил до полусмерти, повез к колодцу и бросил туда.
Так печально закончился жизненный путь моих односельчан. Три ночи после войны я провел у Елены Денисовны. До 1970 г. продолжал по крупицам собирать весь материал. Часто люди развязывали языки в пьяном виде на свадьбах, куда меня и мою жену всегда приглашали. Так мне удалось многое выуживать.
Шимченко не унимался, его мучил вопрос, почему комендант не разрешал трогать Цилю Савченко. Но подвернулся случай. Проезжавший через село обоз из молодых немецких солдат остановился напоить и накормить лошадей. Шимченко подпоил солдат и попросил их расстрелять Цилю. Они вошли к ней в дом, когда с Володей, старшим неродным сыном, она лепила вареники с творогом. Она угостила солдат, они поели и велели выйти из дома с девочкой Мирой и полуторамесячным Станиславом. Володя бросился к солдатам, целовал их сапоги, просил не убивать мать, но они оттолкнули его и расстреляли Цилю и ее детей. Ночью женщины прикрыли тело Цили и ее детей и прикопали глиной. Когда кончилась война, прибыл Цилин муж, и ее перезахоронили с почестями. Савченко до конца жизни ежегодно приезжал на могилу и сажал розы. Встречался я и с Володей. У него было страшное нервное потрясение: "Когда я слышу плач или крик ребенка, я начинаю убегать". Зато Шимченко пировал, все вещи Цили и ее хозяйство он прибрал к рукам.
Когда вошли наши войска, Титова сразу взяли в армию, и он погиб. Коваленко и Марии дали по 10 лет, а вот как смог отделаться Бочуловский, для всех загадка. Откупился золотом или как?
Перед отступлением наших войск в Евпатории сформировался партизанский отряд. Агроном Кило был туда зачислен, но сумел убежать и работал в гестапо в Мелитополе. Там произошел такой случай. Муцик Боровский вышел из окружения раненый и в одном из домов попросил приют на несколько дней. Хозяйка, молодая учительница, ухаживала за ним. В один из дней пошел к колонке за водой и встретился с Кило. Тот сделал вид, что не заметил, но пошел по следу. Муцик успел написать адреса братьев, которые жили в Икоре, и просил сообщить, что его выдал Кило. После войны учительница выполнила обещание. Кило арестовали, но вскоре выпустили, и он вернулся работать агрономом в Икор.

После изгнания немцев я написал рапорт с просьбой дать мне дали 10 суток отпуска. Один офицер из нашей части дал мне адрес жены, просил зайти и передать привет: "На вокзале встретишь извозчика, лошадь у него с белой лысиной". Я подошел к старику, он обрадовался и повез меня к себе. С большим удовольствием я поел домашнюю сметану и творог и впервые за годы войны уснул на белоснежной постели. Утром он меня отвез в Икор. Первой встретил Василису, жену Титова. В ее ушах были сережки Сарры Каданер с большими голубыми камнями. Подошел к своему дому, постучал. Вышла женщина, сказала, что она агроном, спешит на работу и впустить меня не может. Вышла Соня Бочуловская, позвала меня и с рыданиями рассказывала, сколько горя ей пришлось пережить. Я ходил по селу, пока не встретился с Еленой Денисовной, женой ветврача. Трое суток днем и ночью она рассказывала мне всю печальную историю. Твердила, что ее муж не вынесет, когда узнает, что творила его дочь и во что превратила его дом.
В 1942 г. наше командование высадило в Евпатории морской десант. Но фашисты, сняв часть войск из Севастополя, разбили десантников. Мелкими группами уцелевшие ушли в разных направлениях. Несколько десантников укрылась на скирде соломы в селе Колоски, их выдал Петр Волощенко. Фашисты подожгли скирду, и десантники сгорели. Один, раненый, укрылся в Икоре у приезжей женщины. Она сообщила в гестапо. Оттуда послали две танкетки, привязали его за ноги, согнали все население Икора. Танкетки, медленно двигаясь в разные стороны, разорвали моряка, а снятые с его руки часы вручили предательнице. 10 суток отпуска пробежали быстро. Здесь я встретил русскую женщину Афену Давидовну, жену еврея Абрама Щеголева. Она прятала его в лесу, ночами носила пищу - и так спасла ему жизнь.
Уверен: если бы не коллективизация и война, Икор был бы ныне самым крупным и богатым акционерным обществом фермеров, которое могло бы круглый год обеспечивать необходимыми продуктами всю Евпаторию с ее множеством санаториев.
(печатается в сокращении)