1.
1980-е, очень хорошо обставленная больничная палата со своим санузлом, холодильником, цветным телевизором и даже городским телефоном. В палате трое. Двое постарше – толстый и тонкий, холеные, в импортных спортивных костюмах, - сидят в креслах у окна и негромко беседуют. Третий, помоложе, - лежит под одеялом лицом к стене и дремлет после уколов.
- А в Бурденко медсестрички симпатичнее. Наклоняется со шприцом, так первое желание: обнять, - делится наблюдением толстый.
- Ну, они и тут неплохие. А к этому (взгляд на молодого) только что при нас не лезут, - замечает тонкий.
- Еще бы: с московской пропиской и неженатый. А если еще и все пропорционально росту...
- Вот-вот. А лет через пять, скорее всего, придется и его разбирать.
- Да уж. Хорошо ему - с него хоть только за его конкретное дело спрашивают. А чуть что с кем случись – с нас, политработников, с первых спрос. И попробуй за всеми угляди… Разве ж это жизнь?
Слышны два тихих вздоха.
2.
- Да вот хотя бы у нас, в погранучилище, - продолжает толстяк, - Сколько их там, здоровых лбов! Обязательно ж ЧП будут, как с ними ни работай. А кого потом первых поимеют? - командира и замполита. А как тут без ЧП, когда за забором – торговое ПТУ! Позаботилось руководство, мать их, чтобы курсантам было на ком жениться... Значит, как ихним детям – так на нормальных девках, а как нашим – так на этих лахудрах? А ведь до конца училища не женишься – так холостым на заставу и уедешь… От того и поговорка: «Когда любовь выдавали – я в наряде стоял»… А лет через пять ведь и полюбят кого-нибудь – а потом и персональное дело… А потом с нас же и спросят...
А теперь еще и на Лубянке ремонт. Так наш самый лучший корпус забрали, и туда из ГУПВ и еще хрен знает из каких главков отделы въехали. Полон дом «доброжелателей»!
И, конечно же, сразу – ЧП. Сел главковский полковник утром за стол, локтем повел, а там – помада. Проверили: в туалете на первом этаже решетка съемная и на деревянном подоконнике следы каблучков, а некоторые уже и совсем давние – не по разу закрашены. Ну, тут же охрану всего здания в Воркуту дослуживать отправили, а нам – комплексная проверка. Что тут началось! Сразу же два лаза обнаружили: в ПТУ и просто на волю. А потом еще в казарме при обыске женский сапог нашли… Так потом и командира, и особиста, и меня на ковер потащили, а Банных - Леонид Степанович - все у особиста допытывался: где второй сапог? Да еще в гараже, оказывается, скрытую камеру поставили – такого записали, что и немецкого видео не нужно!
Эх, то ли дело оперативные главки! Я вот когда в Алупке отдыхал, так видел, как ПГУшники по бабам ходят: идет-идет по аллее – и сразу пропал, как не было. Вот на таких хрен кто напишет – не уследишь! Или вот технари хотя бы: так все рассчитают, что хрен кто что узнает, а и узнает – так не подкопается…
Опять два вздоха.
3.
- И там докапываются, - вступает тонкий, - Просто там народ интеллигентный, все у них потихоньку и без скандала. Мне вот приятель рассказывал: у них прапор в архиве налево погуливал. Так жена его начальнику отдела и написала, что, дескать, ее бедного Саню совсем замучили ночными дежурствами, и нельзя ли облегчение сделать. Ему и сделали, что ни одного ночного дежурства – зато от дома до нового объекта часа три ехать. И все тихо. А у нас уже штук пять анонимок было бы и персональное дело…
- Да уж, Костя, у тебя гадюшник знатный, - соглашается толстяк.
- Вот-вот. Я ведь когда из обкома сюда попал – думал спокойнее этого места и придумать нельзя. Эх… Разбирать кляузы - хуже нет: одного отмажешь – другой врагом станет…
Одни ветераны сколько пишут! Вот недавно на одного мужика аж сразу трое написали. Дескать, открыто с любовницей живет; как на службу идет, так она ему с балкона ручкой машет и воздушные поцелуи посылает… Проверил – его жена это! Просто по любви, а не для анкеты женаты...
А на одного как раз жена пишет – как у мужика командировка, так и требует, чтобы на партсобрании его разобрали, что дома не ночует… И вот сколько ему еще до полковничьих погон мучаться – пока развестись-то можно будет…
- А как же тебя из обкома-то сюда занесло? – участливо осведомляется толстяк.
- Как-как – по несчастному случаю! Я ж раньше в сельхозотделе был… Тоже не сахар, но хоть мужики хорошие были. Бывало, от секретаря звонят: «Как там с посевной?» - «Хреново», - отвечаю. А мне в ответ: «Ну, ты не приукрашивай!». Эх...
А однажды мне и звонят: «Доложите обстановку по покрытию коров!» Ну, я эдак же бодро и рапортую: «Е..м помаленьку!» А оказалось – из ЦК звонили! Еле потом начальник меня отмазал: мол, телефон в коридоре висел – сами не знаем, кто такое безобразие ответил. Ну, а меня потихоньку в контору с понижением отправили, да еще посадили кляузы разбирать…. Только и радости, что квартира теперь московская, а жизни-то нет… Хоть бы в райком какой тихонько перебраться! Да что там – хоть в партком заводской!
Толстяк бормочет что-то сочувственное.
4.
Третий молчит носом к стене и думает свою невеселую думу: «И тут эти дармоеды - радикулиты да ревматизмы лечат, на рыбалке да на охоте заработанные. Эх, повезло Максу на втором курсе, когда мы на картошке были… Серега тогда в нашу палатку местную девку привел, а Макс притворился спящим, чтобы анкету не портить. И только она успела раздеться, как к нам с проверкой нагрянули. Она и прыгнула в ближайшую кровать – как раз к Максу под одеяло. Едва его из института не исключили – девчонке-то и 16 не было… Вот Макса в контору и не взяли, несмотря на всю его родню. А теперь, говорят, через месяц диссертацию защищает… Кандидат наук – это примерно как майор. И жениться может на ком захочет – плевать ему на анкету. А я вот лежу как хрен на блюде, и, может быть, даже до майора не доползу – тут следующую медкомиссию пройти бы... Ну что ей стоило ко мне прыгнуть!»