77. Гордыня не приводит до добра

               
Ушла не попрощавшись,  письмо подсунула под двери. В нем  обратилась  странной просьбой, имя поменять  на то, в которое одели  при рождении.  Ещё желала, полюбить кого-нибудь, на первый случай малого  щенка, сад посадить, взрастить, плодами насладиться.
Имя своё - Мстислав, любил, созвучием «Славящий месть», гордился. Разлуки я не ожидал, и поначалу, растерялся. Женился по совету стариков, проста причина, немощность в преклонные года, особо досаждает одиноких.
Я прожил месяц  с ненавистными Орлами. Лад прибежал ко мне проститься,  прижался телом,  фигурку протянул:
-Подарок от меня, знак родовой. Я много заготовок перевел, пока задумка воплотилась, на наших землях амулет, еда и кров,  защита тела.
Лад оголил худую грудь.
-Мечта свершилась, Совет признал за мною летуна, клеймо не зажило, сойдут коросты, красу увидишь, знак и во тьме светиться будет.
Желание возникло, унизить, радость сбить и довести до слез. Фигурку повертел в руках, спросил:
-Разводы странные, ты  в красках выдержал?
-Цвет свой, в наших краях  деревья эти не растут, дороже золота, амулет тебя укроет от напастей.
Замахнулся, фигурку швырнул  в бурлящий водопад.
Сын побледнел и прошептал:
-Размер  беды не осознал!
Мои последние слова, тебя, я сыном не считаю,  воспринял сдержано. Мне захотелось задушить его. Да, задушить, сорвать скопившуюся злобу. Взгляд ненавистный сын выдержать не смог,  все тело сотрясалось в плаче.  Таким вот в памяти всплывает.
Орлы владели  пашней, долиной с дивными садами,  горные реки водой снабжали каждый  дом, и при таком богатстве, они обосновали горы. Серые дома, такая же внутри  начинка.  В богатую долину, они селили нищий люд, и нанимали на работу. Жительство скрепляли договором, всегда при входе в дом висел. Освоившись на плодородных землях, окрепнув силой, пытались ими завладеть, и  начинали строить козни.  Среди доверенных людей род затесался, жизнь затаенная, Орлам была известна, век караулили его.
Подготовились к захвату, дороги, переходы, жилище каждого, охранные посты известны. На главных тропах залегли, сигнал с вершины ожидали.  На бойню  двинулись, а пусто, ни одного живого человека, склады пустые, скотины нет, вода в хранилищах исчезла. За спинами пропали мостики и переходы, канаты, без них попасть в долину невозможно.  Оставшись без пищи и воды, наедине с ночной прохладой,  завыли милые. В бессилье наблюдали,  как из домов, родню их выселяли в пустынные места за пропасть. С собой несли, что горб позволил. 
Орлы сильны, откуда ни возьмись, их  налетело, не меньше десяти на одного. Предупредили, за гибель каждого, погибнет сотня из захвата.
В голод не бросили народ, за труд, который указали, одеждой и едой снабжали.  Захватчиков не стали убивать, спустили в пропасть, окружной путь два года занял, набеги в разуме исчезли.
Всегда опасно, на землю кровную пускать пришельцев, благо, если слились они с народом, обычаи, язык приняли.  Обычно, все наоборот, окрепнув силой, свои порядки насаждают, с земли хозяев вытесняют.

Я подошел к просящим стенам, и сунул в щель короткое письмо,  из казны Стражников потребовал  монету.
Стою перед чертой,  по ту сторону народ, сущность которого не знаю. Меж нами мост,  со смыслом он, с орлиной стороны шагай, препятствий  нет, назад  без разрешения, погибель.
Подходит  Стражник.
-Кто ты, я знаю,  покажи браслет, метку оставить должен о выдачи тебе  монеты.
-Во злобе выбросил, меня лишили собственного сына!
-За пределами,  ты, не свободный человек. Надумаешь осесть, в родстве не признавайся, спорами не заедайся, забьют камнями или оденут  рабство, запросят  несуразный выкуп. Решение Совета сын отверг, тебя отцом считает и поныне. Клеймо на птице, что вручил, вход в главную казну. На  этой части суши, среди народов всех,  Орлы вторые по богатству.
-Вторые по богатству? Серые дома, такая же внутри начинка,  жена, как женщина, серее не бывает! Загнали себя в горы,   им кажется, они влияют на воздушные потоки, да можно ли управиться  с природой?
Стражник протянул кошель:
-Расходуй бережливо, на время, монетный звон опасность отодвинет.  Невежество сплелось с гордыней, еще не поздно, возвратись,   у сына попроси клеймо. Гордыня не приводит до добра.
Шел по мосту, считал щиты настила, счет ровно по годам, не по себе от меры стало. Передо мной стояли молодцы.
-Охрана кошелю нужна? Любого выбирай, на совесть служим, утром и вечером еда,  а плата  от хозяйской воли. Напротив нас сидит ворьё,   добычу не упустят, ты разом потеряешь всё.
Я выбрал тощего из них, того, кто в стороне сидел и камушками забавлялся. Он подбежал ко мне, принюхался, как пёс к добыче и произнес:
-Наперво в баню, жильё с кухаркою подам. Баб гонят на работу, по нраву
 выбери себе.
Кроме одной, мне улыбнулись все, я на неё и показал.
-Брюхата, мужик  за нею следом ходит,  кулак, кувалда у него.
-Гордыню  поломать хотел.
Женщина рассмеялась и, обернувшись,  плюнула за спину.
Кто мог подумать, иль предвидеть, что  с этой женщиной я буду и поныне в любви и радостях купаться.
Закуролесил я, запил и загулял. Охранник, понятливый Сутяга, вел счет затратам,  обмана не было. К весне, я разменял последние остатки, и надобность в охраннике исчезла.
Передо мной огромная толпа, взгляды устремлены к  плите, меж двух вершин,  где сходятся воздушные потоки. Ловлю обрывки фраз, летунчик пропасть пересек, при приземлении обмяк, словно с душою распростился, свалился  камнем на плиту,  ветер силу потерял, ему ни кто уж не поможет,
Столб дымный к небу поднялся, следом, словно по команде  взметнулись в небо тоненькие свечки, от черноты в глазах рябило. Подземный гул и завыванье ветра, от страха спрятался за выступ. Небо потемнело, ливень и град величиной с орех, прижал толпу к земле и камню.
Рядом кричали мужики:
-Бессмысленно напали на орлов, труб несколько у них,  мы знали только  об одной.  Какою мощью обладают!  Летит, летит, Летунья главная летит!
Высунул голову, я виду изумился. Сверкала молния,  средь черноты расправив руки - крылья парила птица - человек.
Сутяга подошел и протянул кувшин. Отпил я зелья и сразу захмелел. Проклятья слал направо и налево, клял всех, Летунью главную и сына, Орлиный род, и мужиков сидящих  рядом. А злобы мужикам не занимать, вмиг превратили в месиво меня. Сутяга разогнал толпу и крикнул:
-Всем по глотку, я выкупаю эти кости.
Как под навес попал, и сколько времени лежал обмотанный тряпьём, не помню. Я с болью свыкся, а плачь новорожденного дитя, казался мне  страшней побоев.  Крикуха раздражала очень. Женщины приносили  для неё кувшинчик молока. Назойливая мысль покою не давала. Дитё не очень то живуче, если лишить её подкормки, она умолкнет навсегда.  Кувшин в руках, опустошив его, к приходу матери успел улечься. Тыча в ротик пустую сиську, она от горести завыла.  Женщины советовали ей спокойней быть, грудь мять и радоваться  первым каплям. 
Позже, когда разговорился с ней, узнал, девочка второй ребенок. Первенца, папаша нерадивый на жеребенка обменял. Он к детям относился, как и я, считая их обузой и довеском.  Чтоб сохранить ребенка при себе, прилюдно объявила,  прижила не с мужем. 
Вкус молока преследовал всю ночь. Приснилась мать и скотный двор, Зорька,  бодливая корова. Теленком я хлестал её, за то и невзлюбила,  рогами норовила подцепить, а мать сердилась, шаг необдуманный вражину наживает. Пьём молоко, едим листянки, облитые топленым маслом. Отец  сидит напротив, во снах лицо всегда размыто.

Дождался утра,  схватил кувшин, глоток, второй,  удар и крик:
-Я за троих киркой машу,  и жизнь твою в руках держу! С тобой никто возиться не желает.  Хочешь кровинку извести?
Ответил зло:
-Она мешает криком!
Я испытал всю ярость материнской плоти! Она меня, разъевшегося кабана, за ноги выволокла наружу и,  со словами, убогая скотина,  к тебе никто не подойдёт,  с настила сбросила на камни.
Утром и вечером мимо шагали люди, мой стон от голода и боли не трогал их, и лишь однажды, малый ребятёнок кусок лепёшки протянул.  На воле, я с жизнью обращался,  как попало,  оказавшись на краю, мне страсть, как  захотелось жить. И я пополз к навесу, откуда  доносился плачь.
Беззлобно приняла, сказала только:
-В пьянстве, отца и мать клял лютыми словами,  почуяв край,  на помощь их позвал. А, как иначе? Я, вот, готова перенести все тяготы на долю, лишь бы кровинка не пропала. По доброму их звал, мамуся милая, отец родимый.  За то тебя и принимаю. Судя по бреду, начало  у тебя святое. Последние осенние деньки, зима хозяйство принимает. Орлы дочурке выделили меру молока, зерна,  вязанку дров на сутки.  Даром кормить тебя не станем, возьмёшь заботы на себя, чтоб мокрой не была, в тепле лежала.  Грудь налилась, она спокойней стала. Не уследишь,  вышвырну  за двери, ты доброты людской не ценишь.  Порядкам здешним  подчиняйся, от еды четверть оставляй, для тех, кто норм не выполняет.  Порода разною бывает,  твёрдая,  сыпучая, с водою вперемешку, бывает вовсе недоступна.  Меняем путь, и труд насмарку, не от размера тачки плата. Подземный путь с трудом даётся, нам бы костьми в него  не лечь.

Зиму пережили, весною,  клеть опустила меня вниз. Подземная дорога,  новый  поворот в моей  изломанной судьбе