Вы пришли, но сомнения мои вам так и не удалось разогнать. Скажите, что пригнало вас сюда спустя целую неделю. Любопытство? Профессионализм? Нет? Жаль, тогда бы я смог с уверенностью поставить точку в наших с вами отношениях. Сделать это сейчас не позволяет мне банальная этика. Впрочем, я постараюсь закончить побыстрее. Кстати, вы не могли бы убрать диктофон? Как-то быстро вы согласились. Выключите его, в технике, такой примитивной, во всяком случае, я разбираюсь. Наверное, вы захотите задать мне вопрос, почему я тороплюсь, ведь я в тюрьме, что означает огромное количество свободного времени. Итак, отвечу: цель, приведшая меня сюда, выполнена, причем сроки удивили меня самого. Быть может теперь, я все-таки отправлюсь с каким-либо театром в заграничное турне. Не помню, говорил ли вам, что я подрабатываю сценаристом, с моей фантазией это не сложно. Вы, скорее всего, усмотрите нервное помешательство в том, что писатель отправляется в места не столь отдаленные, чтобы написать пьесу. Поясню свои действия по порядку. Во-первых, мне нужно было собраться с мыслями, ибо это первейшая задача человека моей профессии. Этот пункт развернуто комментировать не стану, вы все равно ничего не уясните. В-вторых, я не обладаю писательским талантом, хоть воображение на уровне имеется, образование вполне каноническое, книг прочитано немало, речь, как вы заметили, правильная. Все же, эмоции, восприятие и мысли, психическое устройство, если угодно, целостны и неделимы, иными словами, я не могу облечь их плотью, придать форму. Впрочем, задатки у меня, как видите, имеются, скажу без лишней скромности. Но в пьесе нужен не весь писательский арсенал, кроме того, режиссер сам кое-что правит. В итоге, моим сценариям нужен толчок, реальность, чтобы сами слова, сама их суть стала реальна. Я говорю непонятно? Выражусь яснее: фантазия, какой бы силой она не обладала, должна быть связана с реальностью, даже мир, в котором законы реальной физики, к примеру, не существуют, в каком-то аспекте полностью связан с реальностью, что и придает ему достоверность и право на существование. Ведь в Лондон, опять же, к примеру, без Биг-Бена мало кто поверит, тут тот же закон. Плюс к этому, любой Вселенной требуется реальное обоснование, например, да, снова, каюсь, я понятно объясняю лишь с примерами, если в придуманном мире нет воды, что-то должно ее заменять, или обитателям она вовсе не нужна будет. Поэтому, я и химик, и физик, и астроном, и, на данный момент, заключенный. Вы немного устали от моих пространных, если не сказать престранных, рассуждений, но позволю себе продолжить. Аргумент третий прост: я хотел посмотреть, каковы мои пределы власти над людьми, и, конечно же, каковы их способности к осознанию мира, реального, я имею в виду. Ладно, я расскажу вам две истории, одну для себя, чтобы понять вас, другую... Впрочем, посмотрим.
Начнем, скоро стемнеет, нужно поторапливаться. События разворачивались в городе, хм, допустим, N,а героиню звали Мария. Это женщина, в летах, риелтор из одной преуспевающей фирмы, имела ребенка. Почему «имела»? Сейчас поймете. Про ребенка могу сказать, что мальчик был тихим, задумчивым, начитанным, но в случае чего за себя постоять мог. В целом положительный паренек, из него бы вырос отличный мужчина. Отец его, бывший муж Марии, соответственно, ушел к другой женщине, когда мальчику был год. На момент описываемых мною событий, мальчику уже исполнилось семь. Здоровье у него было крепкое, переболел, правда, почти всеми детскими болячками, но в ослабленной форме, школу любил, мать слушался. Но однажды зимой разразилась в их семье, не побоюсь этого слова, трагедия. Заключалась она в том, что в далеко не прекрасный декабрьский день, фельдшер из школы позвонила и попросила Марию забрать сына. Мальчик был чрезвычайно бледен и его била крупная дрожь. С этого момента начался кошмар, только не постановочный, а жизненный. Не знаю, что хуже: страх или болезнь. Наверное, я об этом и не узнаю, ибо первый хранит меня от второй. Впрочем, снова меня занесло. Сын Марии болел чем-то науке явно неизвестным. Доктора прописывали лекарства сначала от гриппа, потом от свинки, затем от лихорадки, дальнейший перечень я не запомнил, так как его составляли в основном труднопроизносимые болезни, о которых я и слыхом не слыхивал. Отчаявшись в родном городе, Мария повезла ребенка в Москву, попутно потратив деньги на приглашение немецкого врача. В столице помочь не смогли, хоть и сделали несколько операций, важных, но в данном контексте мало улучшив состояние больного. Бессилен оказался и немец, который все же привлек коллегу из Штатов. Заокеанский медик тоже развел руками. Между тем, состояние ребенка становилось все хуже. В легких его скопилась мокрота, и ему стало очень трудно дышать. Говорю вам это, а мне жаль мальчишку, клиника это и так мученье, а тут еще и это. Врачи, которые тоже люди и понимают, каково ребенку, делали все возможное. Мать от сына не отходила ни на шаг. Вскоре осталась лишь бледная тень той женщины, которую знали как преуспевающую деловую леди, счастливую мать и просто неплохого человека. Ребенок впал в кому, и врачи предложили матери отключить аппараты и дать ребенку спокойно умереть. Мария проплакала две ночи, а дни она разговаривала с сыном, не умолкая ни на мгновение, зная, что он где-то рядом и слышит ее, пытается открыть глаза, но не может. Женщина приняла решение, и на следующий день ее сын умер. Мария позже сошла с ума.
(silence)
Что вы скажите, господин психолог, что вы думаете, добро это или зло, спасение или убийство? Только подходите не с этической точки зрения, а с точки зрения жизни, с точки зрения вас, как личности. Вы вновь молчите, вам нечего сказать... Да, вы не ослышались, вам нечего сказать, все, что вы пытаетесь отыскать в своем разуме, чужие слова и фразы, бездушные, а посему лишенные смысла. Говорить должно сердце, а оно у вас ссохлось, нет в нем места ничему более. Я ошибся... За ошибки следует платить, но от этого их груз меньше не становиться. Но жестко ошибаться, тем более, обманываться, нельзя. Нужно бороться дальше, сколь тяжела не стала бы промашка. Но для меня это далеко не первая ошибка, чувствую, что и не последняя. Ничего вы не поняли, да и не сможете понять, вы и не слушали, по крайней мере, не слушали так, как нужно. Я ошибся в вас, повторяю вновь и кляну себя за эту ошибку. Нет в вас того, что необходимо, вы просто усталый и запутавшийся человек. Вы в клетке, и я не хочу ее разрушать. Я обещал еще одну историю, я знаю, что вам нужно, но не это я хочу сказать. Но одного желания – мало, поэтому объясню вам, почему, точнее, как, я сюда попал. Записывайте, пригодится.
Был теплый весенний день, когда я вновь перечитал роман «граф Монте-Кристо». Мне стало интересно, как можно заставить человека поверить в реальность написанного про тюрьму. Я попробовал, но, к сожалению, не вышло. Я писал, я писал много, пытаясь добиться совершенства. Удалось мне взломать базу данных милиции города, в котором находился тогда. Это был Оренбург. Дело этого маньяка, убившего трех девочек в подворотне, не тронувшего их тела, а, наоборот, зашившего все раны, переодевшего их в свадебные платья и уложившего тела на порог церкви, меня не привлекло сначала, но потом, при просмотре остальных дел, выбор мой сузился до двух убийц и вора. Можно было бы выбрать последнего, но гарантий в том, что я найду, его не было. Все же, маньяк, как и все психически нездоровые люди, меня отталкивал. Я нашел его быстро, у меня свои методы, не известные ни одному человеку. Мы поговорили. Я не стану вам ничего пересказывать. Маньяк с моей легкой руки попал в психиатрическую больницу, а я стал им. Это не сложно, зато обстоятельства дела пришлось придумывать самому, поэтому найдете много неувязок. Особенно с тем, как я и маньяк несли тела. Честно говоря, я раза два не туда свернул. Я знаю, ваш коллега из дома скорби, куда попал мой прототип, звонил вам по его поводу. Так что, повторю, что сказал в первый раз, вы знаете, что я невиновен. И вообще, все преступники невиновны, в этом я согласен с братьями Стругацкими, которые писали, что «закон никогда не наказывает ПРЕСТУПНИКА. Наказанию подвергается всего лишь тварь дрожащая – жалкая, перепуганная, раскаивающаяся». Что ж, я откланиваюсь и ухожу. Прощайте. Даже если мы встретимся на оживленной улице, вы меня не узнаете, только теперь вы будете бояться. Бояться темноты. Темноты и снов.
26 июня, 2008