Антонина Васильевна, Петр Семенович и Степан играли в подкидного дурака, прихлебывая из блюдечек свежий чай.
- Ну а чего ж, - прошамкал восьмидесятилетний Петр Семенович – Оно ж всякое бывает, Тонечка. Вот к примеру, пойдешь ты сегодня домой, а тебе – р-р-раз! – и кирпич на голову. Уж не будешь ведь ты енто отрицать?
Петр Семенович любил спорить. Он старался везде к месту и не к месту вставлять свое мнение, доказывать его, Петра Семеновича точку зрения. Соответствовала она истине или нет, Петра Семеновича волновало мало. Главное – ощутить себя на излюбленном коньке. И сейчас, доказывая Антонине Васильевне, что от несчастного случая не застрахован никто, он представлял себя Воландом в беседе с Берлиозом и Иваном Бездомным.
Антонину Васильевну роль Берлиоза совершенно не привлекала, а потому она предпочитала не искушать судьбу и покорно кивала головой в такт убедительным речам собеседника.
Петр Семенович тем задорней разговаривал, чем лучше шла ему карта. А карта Петру Семеновичу шла. Антонина Васильевна уже недовольно хмурилась, оставшись в дурах четыре раза подряд. Первые два раза Петр Семенович просто выигрывал, наслаждаясь тонким ходом своей мысли, последующие усложнил себе задачу, наложив на Антонину Васильевну погоны сперва из двух шестерок, а затем из двух семерок. Особо отходить от традиции Петр Семенович не собирался, восьмерки ждали своего часа, приютившись в уголке стариковского расклада.
- Ну так как вы думаете, Антонина Васильевна? Может такое с вами произойтить, аль нет?
- Ну а чаво ж, - Поскребла седой затылок слеповатая Антонина Васильевна. – Вполне ж, чаво. Тока лучше не надыть.
Степан налил стакан портвейна и залпом выпил. Степан был моложе лет на сорок обоих стариков, потому в умные речи не влезал. Вместо этого он предпочитал регулярно подливать себе винца, мыча тосты заплетающимся языком. Исход игры Степана не волновал вообще. Выигрывает ли Антонина Васильевна, Петр ли Семенович, Степан с равным удовольствием опрокидывал стакан за выигрыш и того и другого. Если последующая партия затягивалась, то чести быть упомянутой в тосте удостаивалась и проигравшая сторона. Сам Степан не играл никогда.
- Вот потому-то, милейшая Антонина Васильевна, - промурлыкал Петр Семенович, виртуозно заходя на кон с тремя валетами. – Мораль моих речей напрашивается сама собой. Так какова ж мораль-то? Ммм?
- А чаво ж, мораль-то она всегда есть, - хмурилась Антонина Васильевна, пальчиком водя по своим картам. – Она всегда есть, чаво ж. Какая мораль, спрашиваете, Петр Семенович? – Старушка осторожно покрыла задорных валетов измученными дамами и козырной восьмеркой. – Осторожней надо быть, Петр Семенович. Вот и вся мораль поди. Ась?
Степан пил.
- А вот и нет, матушка, - жизнерадостно расхохотался старичок, разбрасывая бусинки звонкого молодого смеха по комнате, сливая их с солнечными лучами. Смех оказался настолько заливистым, что Антонина Васильевна не выдержала и мелко затряслась в приступе старушечьего хихиканья, дополняя отдельными руладами хохот Петра Семеновича. Даже Степан оторвался от стакана, окинул комнату мутным взором и пару раз пьяно икнул, выражая согласие с происходящим.
- Вот и нет, - все еще потрясываясь, с трудом заметил Петр Семенович. – Вот и нет. Основная мораль, матушка, надыть наслаждаться каждым денечком отпущенным нам Богом.
На слове «Богом» Петр Семенович невежливо прыснул в кулачок.
- Ну а чаво ж, чаво ж нет то, дорогой мой, - смеялась Антонина Васильевна. – Хорошая мораль. Только и моя мораль не хуже. Осторожней надо быть, Петр Семенович. Внимательней. Осмотри-и-и-ительней.
Каждое наречие Антонина Васильевна прибивала к плечам Петра Семеновича последними картами в партии – шестерками. А на слове «осмотри-и-и-ительней» прилепила третью шестерку на лоб старичку, особенно придавливая на звуке «и-и-и».
Петр Семенович весело поймал руку Антонины Васильевны в воздух, поцеловал, смеясь, и только потом обратил внимание на происходящее.
Внимательно осмотрел поочередно три шестерки.
Перевел лучистый взор на свои карты – семерка, девятка и десятка. Не совпадало. Покрыть не получалось.
Взглянул в окно, попытался уловить взором поющих птиц.
И принялся орать.
- Идиотская игра! – бушевал Петр Семенович, швыряя карты на пол. – Совершенно бесполезное, глупое занятие! Невыносимо глупое, дурацкое занятие! Неужели три, три взрослых разумных, - тут он посмотрел на глупо улыбающегося в стиле солдата Швейка Степана. – Два разумных человека не могут найти себе более интеллектуальное занятие, чем перекидываться клочками картона?
Голос Петра Семеновича предательски дал петуха.
- Да я в жизни не видел более никчемной игры!!! Что за чушь?!
- Петенька, Петенька, - испуганно закудахтала Антонина Васильевна. – Что ты, что ты, мой хороший. Все ведь хорошо, это же всего лишь игра!
- Глупая игра! Абсолютно глупая игра! – метался по комнате яростный старичок, цепляя и сбрасывая на пол все, что оказывалось на пути – посуду, цветочные горшки, вазы.
- Ну пусть, пусть глупая, – куковала перепуганная победительница. – Есть же более умные, более интересные, более развивающие занятия! Вот давай посмотрим футбол?
- Футбол? – Петр Семенович вздохнул и устало опустился на чудом удержавшийся на ногах стул. – Ну давай, посмотрим футбол. Сегодня как раз наш, московский «Локомотив» будет под орехи разделывать ихнего, московского «Спартака».
Он нашарил дрожащей рукой пульт и нажал на кнопку.
Экран старенького «Сони» озарился зеленоватыми оттенками подуставшего кинескопа. На нем бегали фигурки в формах разного цвета, пинали мяч, стараясь затолкать его в ворота соперника.
- Фу ты, конец уже самый, - пробормотал старичок. – Совсем забыл я, что сегодня мой «Локомотив» то играет, совсем забыл. Ну давай уже, дохлятина, разогревайся скорей, счет не видно! – последние слова предназначались телевизору.
Словно по заказу последние цветные пятна на экране рассеялись, представив взору Петра Семеновича табличку в углу экрана: «Локомотив» 0:2 «Спартак».
Глаза старика налились кровавой яростью. Он перевел мутнеющий взор на испуганно попятившуюся Антонину Васильевну.
- Идиотская игра! – прошипел Петр Семенович, сжимая кулаки и с хрустом подбрасывая себя в воздух с доперестроечного стула.