Длинная очередь медленно продвигалась вперёд. Вокруг было сыро, тихо, мрачно. Разбивая густой туман, изредка процессию обгоняли машины, которые мчались в том же направлении.
Впереди неё, шаркая ногами, шла старушка, сзади молодой человек. Впрочем, ей было всё равно кто идёт, но когда процессия останавливалась, она утыкалась носом в макушку старушки, а об неё спотыкался молодой человек. Вот и всё, что она о них знала. Ей было всё равно. Она даже не знала, куда направляется эта процессия, но знала, что она ДОЛЖНА идти. И идёт. Она ни о чём не думала, просто наслаждалась чувством покоя и умиротворения. Она никому ничего не должна, ей тоже никто ничего не должен, никуда не надо спешить, надо только идти потихонечку за мирной старушкой и ни о чём не думать.
Только машины изредка нарушали тишину, шурша шинами по мокрому асфальту, освещая фарами длинную ниточку людей, медленно идущих вперёд друг за другом, и длинную череду одноэтажных строений – однообразных и скучных. Нигде ни огонька, ни какой-нибудь вывески.
Когда процессия затормозила в очередной раз, она удержалась и не уткнулась в макушку старушки, зато оказалась в объятиях молодого человека. То, что это молодой человек она поняла сразу, он ни слова не говоря, нежно обнял её и тут же отпустил. Они двинулись дальше, но мысли её теперь всё чаще возвращались к этому происшествию. Она почувствовала, что ей хочется, чтобы это повторилось. По-видимому, молодому человеку хотелось того же, потому что, не дожидаясь следующей остановки, он дотронулся до её руки. Она не стала оборачиваться, но робко ответила на его рукопожатие. Тогда он крепко сжал её руку и повлёк за собой из очереди по направлению к серым строениям.
Он толкнул первую попавшуюся дверь. Она оказалась незакрытой, и они зашли внутрь. Там было совершенно темно, но зачем им нужен был свет, если губы их жадно сплелись в поцелуе.
Оторвавшись друг от друга, по-прежнему не говоря ни слова, они пошли дальше. Где-то в глубине едва заметной полоской пробивался свет. Они шли в совершенно пустом помещении и скоро оказались перед дверью, из-за которой и была видна полоска света. Молодой человек смело толкнул дверь, и она также свободно открылась.
Они зажмурили глаза от яркого света, а когда осторожно открыли, то замерли от удивления. Это был необыкновенно красивый сад. Если там, на улице была осенняя ночь, слякоть, то здесь бушевал май. Вокруг цветущих деревьев гудели пчёлы, собирая нектар, от сочной ярко-зеленой травы веяло прохладой, воздух был наполнен пением птиц, ароматом цветов и тем особенным запахом, который бывает только весной.
Она всё ещё стояла, зачарованная этой красотой, пробудившись лишь, когда почувствовала себя в его руках. Голова кружилась от упоительного аромата, от жгучих поцелуев и страстных объятий. Она закрыла глаза, ни от чего не отказываясь, принимая ласки и также бурно отдавая свои. Они повалились на шёлковую траву, не в силах удержаться на ногах. Она извивалась в его объятиях, пытаясь насладиться как можно больше. Соски её грудей под его пальцами налились и затвердели, её возбуждённое сознание было сосредоточено только на клиторе, истекая соком, она выгибалась навстречу его ласкам. Она так устала, что даже не заметила конца, просто отключилась.
Когда она очнулась, то долго не могла понять, где она и что тут делает. Припомнив, она огляделась. Молодого человека не было видно. Она пыталась вспомнить, как он выглядел, но тщетно. Кроме серого плаща, такого же, как у неё, ничего не припоминалось. Ни лица, ни голоса, - ничего. Пожалуй, он был высоким, сильным, она ещё помнила его объятия и поцелуи, но так, будто это было очень давно.
Она села на траву. Что-то было не так. Деревья стали тусклыми, пчёл и птиц не видно, трава тоже какая-то серая. Она посмотрела на небо. Неестественно синее, а солнце скорее похоже на яркую лампочку. Она поёжилась и пошла к ближайшему дереву. Ей показалось, что там уютнее. Она сидела, прислонившись спиной к дереву, вяло думая, что же ей делать, куда идти? Внезапно она услышала стоны. Оглядевшись, она ничего не увидела, прислушалась, - стоны исходили откуда-то из-под земли. Пожалуй, это были не стоны боли, а сладострастные. Она поискала глазами, но вокруг была только трава. Она вырвала пучок травы, под ней оказалась… сетка. Оторопев, она некоторое время сидела неподвижно, но, услышав стон, прильнула к сетке, чтобы посмотреть, что же там такое. Там было темновато, и она некоторое время присматривалась. Постепенно стала вырисовываться картина. Стонала девушка, такая красивая, какие вряд ли встречаются в жизни, даже в кино. Её вьющиеся тёмно-каштановые волосы разметались по ложу, глаза были томно прикрыты, а нежные красиво очерченные губки – полуоткрыты, на щеках играл румянец, тонкими пальчиками девушка проводила иногда по обнажённой груди – круглой, плотной, полной. Отчего она так сладострастно стонала? Между ног на лобке, вместо волос извивались маленькие чёрные то ли змеи, то ли черви. Они то по очереди ныряли во влагалище, то свивались клубком и заползали туда все вместе. Похоже, что девушке доставляло наслаждение именно это. Ложе, на котором она лежала, тоже было из этих же ужасных тварей, которые свивались клубками и тут же распадались. Их было несметное количество.
Она вырвала ещё пучок травы и, преодолевая тошноту и гадливость, но не в силах преодолеть любопытство, стала рассматривать дальше.
Дальше рассматривать было нечего, разве что… О, господи! Ноги девушки были грубо обрублены и к ним приживлены копыта. Кое-где на месте стыка ещё сочились кровь и гной, и жирные мухи роем облепили их.
Она в ужасе вскочила и бросилась бежать подальше от этого ужасного места. Куда бежать она не знала, да и не думала об этом. Ей стало так страшно и так ужасно, что она мчалась под деревьями, ничего вокруг не замечая.
Вскоре она заметила, что ноги не слушаются её, увязая в невысокой траве, будто в трясине. Дышать становилось всё труднее и труднее и, наконец, она остановилась, едва переводя дух. Оглянувшись, она заметила, что убежала от того страшного дерева не так уж и далеко. А, может, это было и не то дерево.
Она села на траву. Голова слегка кружилась, но скоро она успокоилась, а через некоторое время рука потянулась к траве. Что там ещё? Вырвав клок, она прильнула к сетке. В полумраке внизу двое занимались любовью, соединившись в страстном поцелуе. Кроме спины мужчины и ног женщины ничего не было видно.
Ей абсолютно не было стыдно подглядывать, напротив, показалось, что здесь нужно это делать. Она разглядывала мощный торс мужчины, его упругие ягодицы и красивые, похотливо раскинутые ноги женщины, постепенно почувствовав вожделение от этой картины. Мужчина и женщина слабо стонали.
Вдруг они разняли объятия, откатившись на спину. То, что она увидела, заставило её отпрянуть от сетки и снова кинуться подальше от этих мест.
Ни у мужчины, ни у женщины не было лица, груди, живота. Всё это была сплошная кроваво-гнойная рана.
Теперь она не бежала долго. Отдышавшись, она осмотрелась. Куда? Куда идти? Кругом были абсолютно одинаковые деревья, абсолютно ровная трава и ни одной дорожки или хоть что-то напоминающее людей. Где та дверь, откуда она сюда попала? Она снова огляделась, поворачиваясь вокруг себя, и когда обернулась ровно на круг, увидела дверь. Она готова была поклясться, что несколько секунд назад этой двери тут не было. К тому же это была дверца лифта. Самого лифта видно не было.
Она подошла к дверце, и смело нажала на кнопку. Дверца раскрылась. Она зашла в кабинку. Обычный лифт с панелью на стенке до 16 этажа. Дверца закрылась. Она сначала испугалась, но потом решила, что ей всё равно нечего терять и нажала на единичку. Лифт стал опускаться вниз. Она совсем успокоилась. Сейчас дверца раскроется и она выйдет… Куда она выйдет? Она снова забеспокоилась, тем более что лифт стал двигаться всё быстрее. Становилось всё жарче и жарче. Она попробовала снять плащ, но он не снимался. Она завопила, что было сил, стала стучать в стенки кабинки, а потом её осенило и она нажала кнопку «Стоп». Кабинка остановилась, но не открылась. Она снова забарабанила по стенкам и со всего маху ударила по кнопкам. Кабинка медленно стала двигаться вверх. Обессилев, она опустилась на пол и в изнеможении прикрыла глаза. Сколько времени кабинка двигалась вверх, она не могла сказать, но, наконец, кабинка остановилась, и дверца раскрылась.
Она тут же на четвереньках выползла из кабинки, стала на ноги. Это было какое-то помещение, наверное, чердак. Она походила по небольшой комнатке. В углу была лестница, которая вела на крышу. Поразмыслив, она полезла по лестнице. Лестница оказалась не такой уж и короткой, как показалось вначале. Она лезла и лезла, а конца и края не было видно. Она посмотрела вниз и с ужасом увидела, что кроме лестницы внизу ничего нет. У неё закружилась голова, и она полезла вверх, стараясь не смотреть по сторонам и вниз.
Скоро она упёрлась головой в какой-то люк, обрадовавшись несказанно. Открыв люк, она выбралась наружу, но это оказалась не крыша, как она думала, а очень маленькое помещение без окон, едва освещаемое тусклой лампочкой. Под ногами был люк, откуда она выбралась, а в углу комнатки ещё один люк. Она открыла его. Это был трубопровод. Чистый и достаточно широкий. Не долго думая, она забралась туда и поползла по этому трубопроводу. Стенки трубопровода были гладкими и отполированными. Кое-где висели тусклые лампочки. Интересно, для чего он использовался и кем?
Она ползла уже довольно долго, ничего не видя ни впереди, ни сзади, тем более что трубопровод всё время изгибался. Вскоре ей встретился люк. Она остановилась и разглядывала дверцу люка, которая была покрыта инеем. Мороз пробежал у неё по коже, и она с ужасом поползла дальше. Через некоторое время она наткнулась на другой люк. Он был так раскалён, что она едва не обожгла пальцы. С ещё большим ужасом, она переползла его и полезла дальше.
Она ни о чём не думала. Ползла и ползла, веря, что где-нибудь будет конец. Следующий люк был обычным, и она осторожно приоткрыла его. Яркий свет ударил ей в глаза. Она захлопнула крышку, но, переждав минуту, снова приоткрыла его, прикрывая глаза рукой. Привыкнув к свету, она увидела людей. Наконец-то! Они стояли внизу, но не так уж и далеко, можно было спрыгнуть, и рассматривали её. Их было четверо. Двое мужчин и две женщины. Одеты они были в свисающие до земли белые одежды. Она была так изумлена, увидев их, что не могла сообразить, что же ей делать. В это время появилась, будто вышла из-за угла, очень красивая женщина в ярком трико, напоминающем костюм циркачки. Один из старцев повернулся к ней и очень тихо что-то сказал. Женщина посмотрела вверх и громко произнесла:
- Ну, что вы! Она же живая! – с этими словами она повернулась и пошла за угол, которого вроде и нет, и все потянулись за ней, а вместе с ними и яркий свет.
Она закрыла люк и поползла дальше. Она совсем потеряла счёт времени и вдруг увидела люк в стене. Она открыла его и замерла, поражённая необыкновенной красотой. Разноцветные пузырьки весело кружились в пространстве, создавая причудливые узоры. Ей очень захотелось дотронуться до одного из них – голубого с чуть сиреневым бочком. Ей показалось, что он её рассматривает. Она протянула руку, дотронулась до него. Ощущение было такое, будто она дотронулась до пушистого котёнка, и тот выгнул спинку. Она взяла его, чтобы рассмотреть поближе, но когда поднесла к глазам, то с изумлением рассматривала свою руку… без кисти. Обрубок руки был затянут кожей. Она не чувствовала боли, даже напротив, ей показалось, что её рука ЗОВЁТ её. Она протянула вторую руку, дотронулась до маслянистой поверхности, вдохнула полной грудью чистый воздух, напоённый озоном, и нырнула в это пространство. Вначале она будто бы видела себя со стороны, поглощаемую этим пространством, превращающуюся в пузырёк нежного розового цвета. Потом это ощущение исчезло, осталось чувство необыкновенной радости и чистоты.
Это был иной мир. Мир, где счастье – нематериально, а радость осязаема.
***
- Бз-бз-бз-бз, - какой-то назойливый звук очень мешал ей сосредоточиться.
- Бз-бз-бз-бз, - снова и снова повторялся, противный и въедливый.
С трудом подняв очень тяжёлые веки, она сначала увидела что-то белое, не ослепительное, но тоже неприятное. Сосредоточившись, поняла, что это человек в белой одежде, ещё через некоторое время это нечто приобрело облик медсестры, а противный звук превратился в слова:
- Как вы себя чувствуете?
Она чувствовала себя превосходно, но очень хотелось спать, а ещё больше хотелось, чтобы её никто не трогал. Она закрыла глаза. Но прекрасный мир уже исчез, а противный голос над её головой рассказывал кому-то, наверное, о ней:
- Она только что пришла в себя.
- Она что-нибудь сказала?
- Нет, только открыла и закрыла глаза.
Потом она почувствовала, что ей щупают пульс и второй – мужской голос проговорил:
- Переведите её в общую палату.
Ей очень хотелось спать, но она почувствовала, как её перекатили на что-то твёрдое, наверное, каталку и куда-то повезли. Она специально не открывала глаз, чтобы к ней не приставали с расспросами, хотя заснуть уже не могла. После того как её переложили на кровать, видимо, в другом помещении и не стало слышно шагов, она осторожно открыла глаза, чтобы оглядеться. Где она и что с ней она не имела ни малейшего представления. Тут же над ней наклонилась женщина в белом халате:
- Вам уже лучше?
Она захлопнула глаза, не желая никого видеть и ни с кем разговаривать. Пусть думают, что ей плохо, лишь бы не приставали. Она должна сориентироваться, где она и что тут делает. Это больница. Это можно определить по запаху. Почему она здесь? Она попробовала пошевелить рукой (глянуть бы, не обрубок ли там!), но ни руки, ни ноги её не слушались! Она испугалась, попыталась встать, но тело было тяжёлым, будто налитым свинцом и совершенно не слушалось. Тогда она заплакала. Слава богу, слёзы послушно вытекали из глаз, зато медсестра или санитарка, участливо расспрашивающая о самочувствии, испугалась и кинулась звать кого-нибудь на помощь.
- Вы можете что-либо сказать, у вас что-то болит, почему вы плачете?
Они задавали вопросы, а она не знала, почему она не может пошевелиться, у неё ничего не болело. Наверное, у неё нет тела! Да, да, она же превратилась в пузырёк! Но почему, откуда и по чему катятся слёзы? Она попыталась что-либо сказать и, действительно, услышала голос, но только не свой:
- Где моё тело?
- Здесь, здесь, всё в порядке, - засуетились женщины в белом.
Подошёл врач. Она уже открыла глаза и рассматривала всех со слезами на глазах. Врач был немолод, с бородкой и внушал уважение. Он снова взял её за руку:
- Что вас беспокоит?
- Где моё тело? Я его не чувствую!
- Вы некоторое время пробыли без сознания, возможно, мышцы затекли. Сейчас вам сделают укол, и всё пройдёт. Вы помните, что произошло с вами? Можете что-либо сказать по этому поводу?
- А что со мной произошло? Я была в саду, там трава растёт на сетке, а под сеткой девушка страшная, без ног, с копытами, лежит на червях, а в трубе…
Она говорила медленно, рассматривая вдали то, о чём говорила и не видела выражения лица тех, кто её окружал. Лица женщин приняло участливое выражение, а лицо мужчины, напротив, стало ещё более строгим.
- Ну, а до этого? Вы помните что-нибудь?
Она напряглась. Какие-то обрывки не очень приятных воспоминаний. Нет, надо всё это собрать в кучу.
- Зачем вы выпили столько снотворного?
Ах, да, да. Теперь она припоминает, что выпила снотворное. Очень много таблеток и микстуру. Всё, что могла раздобыть в аптеке и у друзей, которым нажаловалась на бессонницу. А почему? Ну, да, она помнит и это. Помнит последнюю мысль, перед тем как уснуть:
- Все люди, как автоматы. Я не хочу быть автоматом.
Врач аккуратно положил её руку на кровать и повернулся к медсестре.
- Переведите её в первую больницу.
Ей сделали укол, после которого она снова задвигала руками и ногами, посадили в «Скорую помощь» и куда-то повезли. Пожалуй, её всё это занимало.
«Скорая» остановилась перед трёхэтажным кирпичным старым зданием, которое стояло за забором с колючей проволокой наверху. Над проходной висела большая вывеска: «Психиатрическая больница №1».
Ну, да, куда же ещё переводить человека, который хотел покончить с собой. Будучи студенткой медицинского института, она это очень хорошо знала. Придётся теперь уверять всех в том, что она действительно страдала бессонницей и хотела выспаться перед сессией. Ну, зачем она сказала врачу про автоматы? Глупая, это спросонья! В этой жизни даже во сне надо быть начеку!
Её размышления были прерваны приходом очень симпатичной врачицы. «Ха! Когда я окончу, вернее, если я окончу институт, меня тоже будут звать врачицей или врачихой, или докторицей», - после укола ей было весело.
Врач послушала её, задала несколько незначительных вопросов, на которые получила вполне разумные ответы, и уселась писать историю болезни.
- Ваше имя, фамилия, отчество.
- Меркулова Светлана Владимировна, - ответила она, хотя очень хотелось представиться как-нибудь типа Степанида Абрикосовна Сопливкина, - так, из озорства.
- Работаете, учитесь?
- Учусь в медицинском институте на четвёртом курсе, - так хотелось прибавить: «И подрабатываю на панели», нет, не поймёт она чёрного юмора.
Врач вскинула глаза и внимательно присмотрелась к Светлане. Видимо, ей очень хотелось воскликнуть: «Как же ты могла, нарушить клятву Гиппократа!», но ничего, стерпела и продолжала методично заполнять карточку: чем болела, головные боли беспокоят, часто, а живот, а вообще? Светлана стала демонстративно зевать, а потом и действительно почувствовала, что очень устала. Врач сжалилась над ней и отправила в палату, пообещав закончить осмотр после того, как она отдохнёт.
В старом здании разве могут быть нормальные условия? В палате без окон рядком стояли четыре кровати, а посреди комнаты ещё и раскладушка, на которую и уложили Светлану. Она тут же уснула. Без сновидений.
Проснулась то ли утром, то ли вечером, - она вообще потеряла счёт времени. Какое сегодня число, месяц? Вроде бы ещё зима. В палате горел свет, а в дверях на стульчике сидела нянечка. Светлана встала и, шатаясь, направилась к дверям.
- Куда, милая?
- Писать.
- Сейчас тебя проводят.
- Сама дойду. Только скажите куда идти.
- У нас нельзя сама. Вдруг ты в туалете вешаться будешь. Эй, Маш, отведи больную в туалет! – крикнула нянечка молоденькой санитарке.
«Ну, простая, - возмущалась про себя Светлана, - в институте учат одному, а на практике вот такая бабуська всё испортит. Ну, зачем человеку напоминать о его проблемах! Вот расскажу всё врачу!»
Маша подхватила Светлану под плечо и почти поволокла в туалет на себе, видно, у неё и так дел по горло было. Туалет, наверное, специально строили для таких больных, как Светлана. До двух дырок в полу надо было спускаться по четырём ступенькам. Светлана почувствовала, что она уже вся взмокла при виде такого убожества, поэтому у неё ничего не получалось, а санитарка Маша стояла рядом и притопывала ногой от нетерпения. Тем же Макаром Светлана была доставлена в палату. Она чувствовала себя такой слабой, что тут же уснула снова.
Сколько она проспала, бог весть. Нянечки в дверях менялись, ей ставили еду на табуретке перед раскладушкой, которую она ковыряла под уговоры нянечек, но не ела. Ещё четыре женщины в палате вели себя аналогично Светлане – спали. Лишь на третий день к Светлане пришёл врач – мужчина средних лет, спросил о самочувствии. Светлана попросила его перевести её куда-нибудь в другое место. Врач кивнул, и через полчаса её перевели в другую палату. Оказывается, он приходил и раньше, просто она всё время спала, а в последнее время стала спать меньше, - вот и не «проворонила своё счастье». Нянечки были очень разговорчивые, ещё бы, наверное, с ума можно сойти от такого вот сидения на стульчике возле пяти спящих женщин.
В небольшой палате была нормальная дверь, возле которой никто не сидел, но кроватей многовато. Видно, психов было больше, чем предполагалось размерами больничной комнаты.
Светлана осмотрелась. У зарешёченного окна очень красивая женщина с высокой причёской читает книгу, тряся головой. У неё в ногах кто-то спит, укрывшись с головой. Светлане досталась параллельная кровать, а у окна кровать была примята, но пустая. Так, двое уже выспались, а я ещё нет. Светлана легла на кровать, чтобы продолжить начатое, тем более что спать на кровати – не то, что на раскладушке, но сон не шёл. По-видимому, было утро. Светлана стала вспоминать события последних дней. Она всё помнила.
Нормальная семья, любящие родители, хорошо училась и в школе, и в институте, спортсменка, красавица, как говорится. Чего ей не хватало? Как будет трудно объяснить врачам, что с детства чувствовала необъяснимую тоску, которая мешала радоваться жизни. Вот, вроде бы всё хорошо, всё получается, все хвалят, а хочется выть. Что-то не так, а что – непонятно.
После школы Светлана не задумывалась долго над выбором профессии – пошла в медицинский, как её тётя, у которой она часто бывала на работе в больнице. Тётя была известным гинекологом, женщины её боготворили, сидели подолгу в очереди на приём. Светлана представляла себя в белом халатике – не таком, как у тёти, а нарядном. Вот, она внимательно выслушивает пациентов, сразу знает, как лечить, даёт единственно верный совет, пациент счастливый мчится домой, а через некоторое время прибегает к ней здоровый и радостный с кучей благодарностей. Она любила заходить к тёте ещё и потому, что та всегда одаривала её такими «благодарностями»: - конфетами, фруктами. Деньги у тёти тоже водились. Эх, хорошо! На третьем курсе встал вопрос о дальнейшей специализации. Светлане уже не хотелось быть гинекологом. Она решила стать терапевтом. Тоже неплохо. Помогать людям – святое дело. Но со временем, походив на практику в поликлинику, она с ужасом представляла себе дальнейшую работу: вот она сидит в пыльном кабинете, заваленном историями болезни, многочисленные кашляющие больные, которым нужен не совет, а больничный лист, стараются убедить её в том, что они не просто больны, а смертельно больны. Она не верит, старается их уличить, не даёт больничный и вдруг кто-нибудь из них умирает от какого-нибудь пустяка. Всё, - тюрьма, позор. Ну, ладно, не умирает. А как много нужно написать в историях болезни, чтобы главврач поверил, что ты работаешь, а не время просиживаешь, а сколько глупостей надо выслушать, пока не докопаешься до истины, болит одно, а болезнь другая.
Светлана опять начала тосковать, хотя со стороны никто никогда не смог бы сказать, что эта жизнерадостная девушка, активистка, участница всех институтских мероприятий – спортивных и общественных, плачет по ночам от необъяснимой тоски. ОНА НЕ ПОНИМАЛА СМЫСЛА ЖИЗНИ. И поэтому тосковала. Она встречалась с парнем-сокурсником, ходила с ним на дискотеки, в кино, просто погулять, поцеловаться. Парень не раз намекал ей, что хотел бы соединить судьбы. По ночам она опять проливала слёзы в глубокой тоске – зачем людям жениться, зачем рожать детей, а те опять должны рожать и так бесконечно, а ЗАЧЕМ? Людей стало много, жить негде, болезней прибавилось, экология ужасная! Зачем всё это возводить в квадрат? Она читала книги запоем – и художественные, и научно-популярные и нигде, даже в тех, которые вроде бы обещали осветить интересующий её вопрос, нигде не встретила ответа. Смысл жизни – в самой жизни, - таково наиболее встречающееся утверждение. В одной книге она встретила мысль, что люди – авангард разума во Вселенной. Некоторое время она носилась с этой мыслью, а потом, понаблюдав за «разумными существами» пришла к выводу, что в авангарде – нелепость. И опять затосковала.
И вот перед сессией она почувствовала, что надо положить конец этим мучениям, покончить с бессмысленностью жизни. Она долго гуляла по городу, перед глазами была какая-то пелена, потом накупила в аптеке кучу снотворных, нажаловавшись аптекаршам на бессонницу, и вернулась в общежитие, где жила в двухместной комнате. Закрылась на кухне, выпила микстуры и все таблетки (общей сложностью 90 колёсиков), ей показалось, что этого мало, потому что в аптеке продали несильно действующие лекарства, она прошлась по общежитию, выпрашивая снотворное. Язык у неё уже не ворочался, глаза закрывались, а ей всё было мало. Собственно, это и спасло ей жизнь. Она выпила столько снотворного, что бедный желудок отказался работать и выплеснул почти всё содержимое. Она так сильно рвала, что её подруга тут же вызвала «Скорую помощь». Как она потом рассказывала, Светлана вырывалась из рук дюжих мужчин, дежуривших в «Скорой», лягалась и даже материлась. Подруга плакала и просила оставить её в покое, но врачи сказали, что если ей не сделать укол и не промыть желудок, она может умереть. Тогда подруга стала им помогать, уговаривать её, но Светлана никого не видела, хотя глаза её были открыты, она боролась с такой силой, что пришлось врачам скрутить ей руки и ноги, как преступнице.
Она была без сознания трое суток, из них почти двое суток кричала и куда-то рвалась. Потом уснула. Когда ей приснились те странные сны, когда кричала, или когда спала? А, может, это и не приснилось вовсе?
Но о своём поведении в бессознательном состоянии она узнала гораздо позже, так как всё это время ей не разрешали ни с кем встречаться. Каждый день нянечка приносила ей пакет с кучей записок от сокурсников, в которых они желали ей скорей выздороветь. Писали, как скучно без неё, как они её любят и хотят, чтобы она поскорее выписалась. Она плакала над каждой запиской, сознавая только теперь, какая она глупая, какая неблагодарная. Жизнь казалась ей счастьем. Как можно было думать, что жизнь бессмысленна!
Вспоминая всё это, Светлана расчувствовалась, и начала потихоньку плакать. Она лежала лицом к стене и потихоньку шмыгала носом. В это время в палату зашла четвёртая больная. Она тут же подсела к Светлане на кровать и, силой повернув её к себе лицом, проговорила с самым решительным видом:
- Эй, эй! Новенькая? У нас нельзя плакать. Ну-ка, рассказывай. Рассказывай, что с тобой произошло. Небось, какие-нибудь глупости! Влюбилась в студентика, а он любит подругу. Да? Ну, не плачь, - пыталась утихомирить Светлану, которой совершенно не понравился ни тон, ни требования рассказывать.
- Да, да, девочка, если что есть плохого на душе, нужно рассказывать, - поддержала навязчивую «лекаршу» красивая женщина у окна. - Видите, у меня голова трясётся? Я тоже вот всё носила в себе, никому никогда ничего не рассказывала, а потом случилась неприятность, я опять всё в себе, а со мной произошёл удар и теперь вот трясётся голова.
- Ну, хочешь, я тебе расскажу, почему я здесь? – не унималась первая, - когда слушаешь о чужом горе, своё кажется уже не таким страшным, да, да.
- Отстаньте от меня, что вам всем надо? – Светлана продолжала отбиваться от назойливых «лекарей», но уже не плакала.
Тут всех позвали на обед. Светлана в первый раз должна была обедать в общей столовой, а не в палате. «Лекарша», которую звали Надя, напевая, взяла свою чашку и стала около кровати Светланы:
- Пошли, провожу, ты же не знаешь куда идти, а тут всё по ненормальному, больница – то ведь для ненормальных. В нашем отделении, правда, собираются все более-менее нормальные – после самоубийства, да так… Я вот тоже пыталась на себя руки наложить, но так, чтобы попугать. Ты, правда, не хочешь послушать?
Она щебетала, как пичужка, невинно улыбаясь, выставляя нежные ямочки на щеках. Трудно было сказать, сколько ей лет. На вид лет тридцать, но две несерьёзные косички, ямочки на щеках, весёлый блеск в глазах делали её гораздо моложе. Светлана уже смирилась с её неуёмной энергией и даже была готова выслушать рассказ, но они уже дошли до столовой.
- А почему те двое не пошли?
- Станислава здесь на особом положении, она ходит обедать вместе с медперсоналом, а Лена всё время спит, её нельзя будить.
- А Лена что? Тоже снотворного напилась?
- Ладно, потом всё расскажу, давай обедать, - хмыкнула Надя, протягивая тарелку с борщом.
Борщ показался Светлане необыкновенно вкусным. Наголодалась ли, пока спала или действительно вкусный? Но в столовой, похоже, у всех был хороший аппетит. Женщины переговаривались, пересмеивались. Вполне нормальные люди.
После обеда они с Надей направились в «гостиную». Надя сказала, что иногда сюда пускают посетителей, а вообще-то больные общаются с родными в тесном коридорчике. Надя лежала в больнице уже две недели и собиралась вскоре домой.
- Сегодня пятница, а выписывают по понедельникам. Идёт целая свита за главврачом, а потом кого-нибудь зовут на консилиум.
- А почему так долго держат? У вас же ничего не болит?
- Ну, болит здесь у всех душа, а о том, что она перестала болеть, знает только врач. Но его в этом надо убедить. Если ты будешь постоянно повторять те глупости, которые тебе пришли в голову перед тем, как ты наложила на себя руки, лежать тебе тут, пока не исправишься. Есть тут такие, которые лежат годами. Тут у них цех есть для трудотерапии, женщины шьют всякую дребедень, а мужчины ящики сколачивают. Хочешь шитьём заняться?
- Нет, да я и не умею. Надь, ты меня извини за любопытство, ты, кажется, сама хотела мне рассказать, что с тобой случилось?
- Не то, что хотела, просто наш доктор внушает каждый день, что человек не должен ничего в душе скапливать. Чуть, какая мысль в голову засела посторонняя, тут же её должна рассказать знакомым и близким. Пусть у них тоже голова поболит. Да им, дескать, и полезно – не будут свои мысли ненужные в голове бродить.
- А если не хочет человек слушать?
- Захочет. Близкий – должен, потому что близкий, а знакомый будет слушать из вежливости. А если кто и не захочет, то можно найти другого. Я тебе для чего хотела про себя рассказать, чтобы тебя от своих мыслей отвлечь. Я уже свою историю столько раз рассказывала, что меня уже тошнит. Да и повторить то, что я сделала я уже не смогу. Всё уже. Прошло.
- Так что же произошло?
- Я работаю продавцом в отделе мужской одежды. Знаешь сколько мужчин каждый день! Все, правда, в основном с женами приходят, но есть и одинокие. У меня уже чисто профессиональная привычка разговаривать с мужчинами, чуть заискивая. Некоторые воспринимают это за знаки внимания. Ну, вот. Муж мой в последнее время стал жутко ревнивым. Какая-то зараза сказала ему, что я флиртую на работе, что у меня мужчина есть. Сначала требовал, чтобы я ушла с работы, да где там. Сам-то ведь не работает, на что жить? Родители его помогают немного, но всё равно – не садиться же втроём на их шею. Девочка у нас растёт. Тогда он стал за мной подглядывать. Я совершенно случайно узнала. Кто-то из моих приятельниц застукал его, что он прячется за ширмой в примерочной. Я сама его разоблачила, зашла туда. Так он стал орать, как кабан недорезанный, что я – такая, сякая – шалава, путаюсь со всеми. Орал на весь магазин. Стыдно – жуть. Я развернулась и домой помчалась. Попросила девчонок подменить меня. Домой прибежала, - места себе не нахожу. Думаю, как жить теперь? Опозорил перед всеми. Пошла на кухню, закрылась, газ включила и улеглась под плитой. А ещё снотворного выпила и успокоительного. Сначала воняло сильно, а потом – ничего, уснула. А проснулась в больнице. Муж побродил по городу, успокоился, пришёл домой, а там газом воняет. Он сразу допёр в чём дело, «Скорую» вызвал. Я недолго пролежала, у меня и отравления почти не было, а потом сюда перевели. Так полагается. Надо человека в норму вернуть, чтобы он больше не пытался свою жизнь перечёркивать. Так-то вот. Ну а ты?
- Знаешь, Надь, мне стыдно даже и рассказывать.
- Что, правда, несчастная любовь? Тут половина отделения «по любви» лежит. Не стесняйся, доктора к этому привыкли. Главное правду им рассказывай. Тебе потом намного легче будет. Я по себе знаю. До сих пор помню этот ужасный звон в ушах, когда я решилась. А знаешь, я ведь не верила, что умру. Думала, вот он придёт, а я без чувств. Испугать его хотела. Мы с ним очень хорошо всегда жили, но вот как он работу потерял, так видно от скуки дураком сделался. А у тебя есть парень?
- Есть, но я не «по любви». Я решила, что жизнь бессмысленна и не стоит того, чтобы каждый день бороться за своё существование, что все люди – как автоматы, как роботы изо дня в день повторяют одно и то же. Скучно. Я не хочу так.
- Свет, ты это брось. Ты так врачу не говори, а то зависнешь тут надолго.
- Ты же сама сказала, что надо правду говорить.
- Ты говори, но сначала докажи ему, что ты – нормальная.
- А как?
- Ну, не знаю. Может, сначала расскажи ему про себя, а потом постепенно перейди к этим своим мыслям. Говори, что понимаешь, что так нельзя, но, мол, не было никого, с кем можно было поделиться. Ты же понимаешь, что так нельзя думать?
- Понимаю, но всё равно так думаю.
- Пройдёт. Это у тебя по молодости.
- А тебе сколько лет?
- Тридцать два, а тебе?
- Двадцать один.
- Охо-хо! Где мои двадцать один! Слушай, а нашей Ленке тоже двадцать один!
- А что с ней?
- Ой, бедная девчонка, такое пережить не дай бог каждому. Вот она проснётся, ты увидишь, какой она ангелочек – вся бело-розовая, хорошенькая, нежная, как цветок. И вот какой-то скотина изнасиловал её на первом курсе.
- Ну, если ей двадцать один, то она должна быть на третьем или даже четвёртом курсе.
- Да, действительно. Это же не всё. Она постеснялась заявить на него. Перемолчала. Подругам только рассказала, те посоветовали молчать. Парень не простой был – чей-то сыночек. Так вот, это только недавно открылось, он ей что-то там разорвал, а когда поджило, то оказалось, что у неё вот та жилка, которая отвечает за сладострастие, - ты понимаешь, о чём я говорю, - Светлана кивнула, ей было очень интересно, - она оказалась вывернутой и, соприкасаясь с одеждой, постоянно её возбуждала. Бедная девочка ходила и всё время хотела. Понимаешь? – Светлана опять кивнула и облизнула губы. А Надя продолжала рассказывать, вся сияя, - Сначала она на переменках заходила в туалет и занималась там онанизмом. Потом случайно запустила руку себе в трусы на лекции. Парень, сидевший с ней рядом, увидел это, предложил помочь, они ушли с лекции и протрахались до перемены, где-то в тёмном углу. Стали встречаться. Но ей всегда было мало. Он туда-сюда, кончил, да пора бы и уроками позаниматься, а она – давай, да давай. (Светлана подумала, откуда Надя это знает? Явно, сама домыслила) Парень её быстро бросил, но она теперь поняла, что ей надо. Стала себя предлагать всем. С кем так договорится, а то и просто придёт на перемене в курилку, сядет на подоконник, раздвинет красивые ножки, ну кто откажется. Парни–то все молодые, здоровые, им только дай. А тут всегда, пожалуйста. Единственное, что она делала для себя – у неё всегда были презервативы. Но не всем это нравилось. Были и такие, что и сам не гам, и другому не дам. Стали они жаловаться, дошло до ректора. Вызвал он Елену к себе, чтобы прочитать мораль, а если не поможет, то выгнать её из института. Она пришла, но пока он читал ей мораль, она разделась и начала ему предлагать себя. Ты вот посмотришь на неё – сущий ангел. У неё лобок почти без волос, как пушок на персике (мы все тут в душ общий ходим). Села, ножки расставила, а там всё розовое, нежное, как у ребёнка. Но ректор не кобель был, он так рассвирепел, когда увидел подтверждение доносам, что выгнал её из кабинета и из института тоже. Тут уж дело дошло до родителей. Как всегда поздно, но не совсем. Приехали родители – интеллигентные, обеспеченные, понять не могут, что их дочь – проститутка, которая даже денег не берёт, а так – в удовольствие. Мама проплакала два часа в кабинете у ректора, он поверил, разрешил дать им время разобраться. А папа тут же и разобрался. Он - генерал-лейтенант милиции. Расспросил обо всём свою девочку, потом сделали экспертизу, анализы и оказалась, что, действительно, у девочки травма после изнасилования. Девочку – в больницу, а на того парня – в суд подали. Теперь уж он, скотина, не отвертится.
- А Лена?
- Ей сейчас всё время снотворное дают и витамины, - готовят к операции. Будут из неё опять девочку делать. Ну а здесь она для того, чтобы доктор с ней беседы проводил, чтобы жизни не боялась.
- Кошмар.
- А что, жизнь есть жизнь, а ты говоришь, все, как автоматы.
- Ермолова, к тебе пришли! – окликнули Надежду и та, сверкая глазами, помчалась на свидание.
Светлана пошла в палату. Но идти пришлось мимо коридорчика свиданий, где Наде целовал руки мужчина, заискивающе заглядывая ей в глаза. Муж.
В понедельник Ермолову выписали, Лену отправили на операцию, а в палате появились две другие женщины со схожими проблемами.
Светлану наконец-то пригласил к себе врач. Немного волнуясь, она зашла в просторный старомодный кабинет.
- Присаживайтесь, пожалуйста, - врач почти не смотрел на неё, но у Светланы дрожали колени.
С чего бы это? Бояться ей было нечего.
- Давайте с вами заполним до конца вашу историю болезни, а потом вы мне всё расскажете.
- А мне нечего рассказывать.
- Хорошо, посмотрим, на чём мы остановились.
Светлана вспомнила, что начинала писать женщина-врач, и даже хотела доложить врачу о своих наблюдениях, но сдержалась и методично отвечала на его вопросы. Родители, чем они болели, болезни в детстве, а роды были нормальные, не знаете? Ну, ничего. А головные боли? ( Светлана подумала, что эти вопросы уже задавались, но опять промолчала, она помнила, что Надя посоветовала ей произвести на врача впечатление нормального человека)
Незаметно для себя самой она стала отвечать более пространно, подробно рассказывая, как в детстве любила подолгу сидеть на дереве, да так, чтобы никто не видел, как участвовала во всех общественных мероприятиях, чтобы победить свою стеснительность, как болезненно переживала любую критику в свой адрес, как мучилась вечным вопросом о смысле жизни. Врач очень внимательно слушал её, кивал, иногда что-то записывал.
Когда Светлана вернулась в палату, она восхитилась, как тонко он вёл беседу, как расположил её к себе. Ей хотелось рассказать ещё что-нибудь, но он отложил приём на завтра. Наверное, для того, чтобы она продумала, что она будет рассказывать ещё. Ни разу за всё время не было произнесено роковое слово «самоубийство».
Назавтра врач зашёл в палату и вручил Светлане небольшую книжечку:
- Прочитайте, пожалуйста, а потом мы продолжим беседу.
Светлана посмотрела на обложку: Л.Н. Толстой «Исповедь». Но тут её позвали на выход. Пришли подруги.
Светлана от души смеялась над их рассказами, как сдаются экзамены. Началась сессия, а студенты, как известно, живут весело только от сессии до сессии. А во время сессии проявляют столько изобретательности, чтобы сдать зачёты и экзамены, что Эдисон отдыхает со своими изобретениями. Подруги рассказывали, что в соседней группе, одна девушка ходит на экзамены с подушкой, икает и отрыгивает, вроде бы она беременная. И уже почти все экзамены сдала «на дурняка», но тут случилось так, что она вытащила подушку и летит по коридору и наталкивается на преподавателя, которому только что сдавала экзамен «совершенно» беременная, а тот её остановил и давай отчитывать. Мало того, пошёл в деканат, выяснил, что она уже сдала много экзаменов, и все преподаватели запомнили бедную беременную студентку. Такой скандал получился, что теперь вопрос стоит об её отчислении.
Светлана загрустила, ей экзамены-то придётся сдавать тоже. Её подруга Танечка успокаивала:
- Не дрейфь, прорвёмся! Мы тебе все шпоры соберём. Спишешь.
- Алла Ивановна сказала, что автомат тебе выставит, - поддакивала Маша.
Светлана всё равно переживала. Она неспроста сделала ЭТО перед сессией, не хотелось сдавать надоевшие экзамены.
Светлана с кучей конспектов вернулась в палату. Разложив их на кровати, она уселась, скрестив ноги по-турецки. С чего начать? Взяла книжечку, принесённую врачом.
Её приглашали на обед, но она только отмахивалась, потом все шумели о чём-то и, наконец-то, улеглись вздремнуть на тихий час, а она всё читала. Выписывала что-то по сложившейся студенческой привычке, думала, ничего не замечая вокруг.
Утром она сама нашла врача:
- Можно поговорить с вами?
- Да, да, я позову вас.
- Нет, сейчас.
Врач внимательно взглянул на неё, правильно оценив лихорадочный взгляд. Человеку нужно поделиться. Они прошли в кабинет врача.
- Я всё прочитала и законспектировала. Я хочу, чтобы вы послушали, насколько правильно я сделала выводы.
Светлана достала из кармана исписанные листочки:
- Вот, смотрите, «… со мною стало случаться что-то странное: на меня стали находить минуты недоумения, остановки жизни, как будто я не знал, как мне жить, что делать… Эти остановки жизни выражались всегда одинаковыми вопросами: зачем? Ну, а потом?» Представляете, я думала точно также! Нет, я не хочу сказать, что тяну на гениальность Толстого, - засуетилась она, увидев весёлый блеск в глазах врача, - просто меня поразило, что такой человек думал в то время также! А вот: «…Мысль о самоубийстве пришла мне также естественно, как прежде приходили мысли об улучшении жизни. Я не хотел торопиться только потому, что хотелось употребить все усилия, чтобы распутаться. Если не распутаюсь, тогда успею…» Подождите, - Светлана порылась в записках, - ага, вот: «… я нашёл, что для людей моего круга есть четыре выхода: 1-й – выход неведения, - не знать, не понимать того, что жизнь есть зло и бессмыслица; 2-й – выход эпикурейства – пользоваться теми благами, какие есть; 3-й – выход силы и энергии – поняв, что жизнь есть зло, уничтожить её и 4-й – выход слабости – понимая бессмысленность жизни, продолжать тянуть её». Значит, то, что я сделала – выход силы?
- Видите ли, Светлана, Толстой, хоть и гений, а точнее, именно потому, что гений, не является неоспоримым авторитетом, тем более в данном вопросе.
- Вы всё-таки считаете, что я – ненормальная?
- Господи, Светлана, да откуда у тебя могли взяться такие мысли? В нашем отделении вообще не лежат пациенты с явными аномалиями. А больница для сумасшедших вообще находится в другом месте – за городом. Разве ты не знала?
- Откуда мне знать? Просто мне сказали, что… ну, в общем…
- Не переживай, никто не зачислит тебя в сумасшедшие, просто порядок такой.
- А когда меня выпустят? Мне ведь ещё сессию придётся сдавать.
- Да, я как раз сегодня собирался поговорить с главным врачом. Ты же знаешь, что у нас выписывают после консилиума.
Светлана вышла из кабинета врача и тут же натолкнулась на нянечку, которая её разыскивала:
- Меркулова, иди, к тебе мужик пришёл.
Светлану передёрнуло, но она поспешила в заветный коридор. Первый раз за всё это время Андрей – её парень пришёл один. Он уже был несколько раз вместе с её подругами, но пока они шумели и хохотали, он стоял такой грустный, притихший, что Светлана не разговаривала с ним. Теперь он выглядел не лучше.
- Андрюш, ты с похорон?
- Что?
- Я спрашиваю, ты похоронил кого, или двойку схватил? – Светлана поняла смысл своей неудачной шутки поздновато. Андрей побледнел и ответил нескоро.
- Свет, я не мог тебе сказать сразу, да и вообще ни при ком не мог сказать, что я тебя люблю, очень люблю. Я тебе уже говорил это раньше, но когда я узнал, что ты… в больнице, я понял, что лучше … умереть, чем жить без тебя.
Он говорил, с трудом подбирая слова, но то, что он сказал, вряд ли было лучшим вариантом. Говорить о смерти с человеком, который хотел закончить жизнь самоубийством, - это не этично. Светлана рассматривала его и понимала с каждой секундой, что она его совершенно не любит. Она не думала о нём, о разлуке с ним, когда пила снотворное. Единственно кого ей было жаль в то время, - это родителей, но она отогнала от себя эти мысли, а вот об Андрюше, о милом слегка лопоухом парнишке она даже не вспомнила. Но что ему сказать сейчас? Ей не хотелось врать, не хотелось вообще говорить на эту тему. Она прижалась щекой к его груди и стояла молча. Сказать, давай будем друзьями, как раньше? Будем встречаться, но не надо говорить о любви. Нет, обидится. Помолчав, Светлана отстранилась от него и заглянула в глаза. Они были полны слёз. «Стерва я или бесчувственная дура?» - прикинула она, а вслух сказала:
- Анрюш, ты мне конспекты принёс?
- Да, да, - засуетился тот, - вот конспекты, а вот вкусненького мама передала. Поправляйся, ты так похудела. Вообще тебе идёт, такие глаза огромные стали, но сессию сдавать надо, а у тебя сил не будет.
(«Ох, ох, какой заботливый, а я точно - зараза. Вот не хочу, чтобы он обо мне заботился», - пронеслось в её голове)
- Ну, я пошла, Анрюш, мне на укол ещё.
Никаких уколов ей уже не делали, просто хотелось, чтобы он быстрее ушёл. Не успела она зайти в палату, как её вызвали к врачу.
- Светлана, завтра будет консилиум в десять, а после обеда, возможно, я тебя выпишу. Я хотел бы, чтобы ты подумала вот над каким вопросом – тебе не хотелось бы получить квалификацию психотерапевта? Я вижу, у тебя есть наклонности и способности. Вряд ли терапия – твоё призвание.
Наверное, он был не просто хорошим врачом, а ясновидящим. Светлана уже давно думала о том, что не хочет больше учиться на терапевта. А во время своего нахождения в больнице она не один раз ловила себя на мысли о том, что ей было здесь интересно с профессиональной точки зрения.
- Да, но как это сделать? Ведь я уже на четвёртом курсе.
- Я знаю, знаю, как это сделать. После выписки ты будешь некоторое время находиться под наблюдением врача психотерапевта. Поскольку у меня ещё и в поликлинике есть приём, будешь приходить ко мне. Ну, а с вашим ректором мы с главным врачом переговорим. Думаю, что ты не много пропустила из курса психотерапии. Нагонишь.
На другой день Светлана волновалась, как перед экзаменом. Пять врачей будут её спрашивать о самом главном для неё вопросе в последнее время. Она уже знала, что будет отвечать, но всё равно волновалась.
Всё прошло очень быстро и удачно. После обычных вопросов о самочувствии её спросили, как она думает жить дальше.
- Я хочу переквалифицироваться на психотерапевта, - врачи переглянулись и заулыбались. Их полку прибыло.
- Вы считаете себя готовой к такой трудной… э-э-э миссии? - самый молодой врач, видимо, хотел обратить на себя внимание. Светлана взглянула на своего лечащего врача, очень ей импонировал его профессорский вид, и твёрдо ответила:
- Да. И вижу в этом смысл своей жизни.