Я стою на балконе.
Я жадно курю.
Я вижу солнце.
Оно раздевается до трусов. Нюхает свои подмышки.
Что-то кричит собравшимся на закате зевакам.
И звонко запрыгивает с разбегу в озеро многоэтажек.
Гребет.
Оставляя позади себя багровый след... вечерней сказки... отворяя книгу на второй странице.
Проделывая тихие шаги по укрытому нарядной шапкой странному дому.
Мелькая через узкий проём подъезда. Скрупулезно отсчитывая ходы перегородок.
В обратном тире.
Обратном – обратном порядке.
Обращая всё вокруг до какого-то душевного расстройства.
Десять - девять, восемь - семь, шесть - пять, пять - пять - пять...
Темная-темная лестница образует витиеватое восхождение на 4-ый этаж.
Трио густых, перекрашенных перил.
Дуплет пыльных,
Паутин гардины,
Цвета плесени,
Облезлых стен.
Один спертый, густо переплавленный воздух свисает вниз головой и мычит.
Всё это создает каньон, того самого нуля в клетке, который видится замкнутым оком - без конца и входа. Без света, жизни, эмоций. Без дна.
Самая настоящая бездна.
Четвертый этаж. Слышно как включился лифт?
Квартира, в которой я как пациент наблюдаюсь писакой, являет собой некую подработку в лице моих трудов о невыдуманном.
В этой квартире всевозможные бесы тасуются без особой раздачи. Толкутся в порошок и гудят, круглосуточно распыляясь во всей своей красе. Я же заношу их шаги, телодвижения и диалоги, порой невменяемые, ну, а порой даже таящие тайнопись и законы жизни.
Мой блокнот.
Как только я зашел в эту квартиру, тут же раздался стук в дверь. Стучали сильно.
-Кто! – Разглядывая пустым взглядом, произнес я.
-Это снизу. Эдуард. Я вас очень прошу. Мне бы…
Я открываю дверь. На пороге стоит Эдуард. У Эдуарда нервное сытое лицо.
-Вы понимаете, - начал Эдуард. - Мне нужен Роман. Он тут раньше жил. Может у вас….
-Нет! - Я закрываю дверь. Снимаю пальто.
Опять стук.
-Что вам? – Через дверь спрашиваю я. - Я не знаю Романов, которые тут жили. До свиданья!
- Я вас очень прошу, это важно. Ну, пожалуйста.
Открываю опять дверь.
-Ну?
-Дело в том… Позволите войти?
-Нет!
-Это очень важно. Я прошу вас! Я не отниму много времени. Вы себе даже не представляете насколько…
Он входит, а я захлопываю за ним дверь и пытаюсь понять, что же он хочет.
-Понимаете, он очень сильно голодал одно время, и я его кормил. Вот и всё.
-Кто?
-Роман! А когда он привел с собой эту даму, то вы меня поймите правильно. Я с ней стал спать. Ничего такого. Мы просто спали. А попозже когда у неё началась течка, то она заделала всю простынь. А моя мама, Алла Васильевна, когда увидела эту лужу, то подумала на меня ужасное. И мне было стыдно лежать в чужой крови и думать неизвестно об чем.
Мне показалось, что он ярко-выраженный дибил.
-Какой Роман? Вы что больной совсем? Мне нет дела до вас. Никакого. Попрошу!
Я указал на дверь, но Эдуард и не собирался уходить.
-Должен вам признаться по-честному. – Доложил он. – Я лично к вам.
Я почувствовал что-то неладное, а Эдуард расстегнув живо свой ремень, засунул в штаны приличный нож, непонятно откуда появившийся в его руке, и скривив губы в сторону пару раз резко дернулся. И тут же вытащил волосатые яйца. Они прямо шевелились в его руках. Потом он наглядно повесил яйца на гвоздь. А нож красиво воткнул в стол.
- Ты круче? Ты? Ты круче? Твоя очередь, я тебе дам дибила сейчас. На мужика давай! Докажи!
Я посмотрел на нож и закатил глаза.
-Еврей? – он начал меня пугать.
-Еврей! - гордо ответил я.
- Ты знаешь что мы делаем с евреями?
- Нет. Да. Но?
- Отставить! Сам! Давай «без но». Сам сказал! Спокойно берешь нож и делаешь это!
Я замер. Лицо Эдуарда кого-то мне напоминало. Может Севу. Но нет. Арика? Тоже нет. Когда я оглянулся, то увидел, как на полу сидел маленький я. Можно было спорить с кем угодно, это был маленький я. Этот маленький я, конечно другой я, из кучи кубиков вылавливал понравившийся, рассматривая на свет, как будто понимающий что-то в этом, и макая в вазу с желтой водой глотал целиком. От кубиков он начинал разбухать, надуваться. И наконец, превратившись, в совершенно немыслимого жирного мальчика, расплылся по полу жиром с мясом. Эта масса стала булькать, брызгать, испускать пар и, скипевшись в густую до золотого массу, застыла самородком. Меня поразил блеск чешуи этого золота и чудовищное желание обнять это. Может даже
поплавать и поплескаться в отражении.
Эдуард не унимался.
-Булки гавкают, бифштексы шипят, салаты рычат на нас. Нам нужно что-то делать. Нам нужно доказать им, что они никто. Что они наша пища. Что они. Ладно, давай так.
Он открыл входную дверь и пустил двух коротышек. Лысенькие коротышки юрко прошагали на середину комнаты и, проделав нацистские взмахи руками, сняли штаны.
Сели на корточки перед зеркалом и надули щеки.
Только не здесь, - подумал я.
- У нас есть туалет. - Я поднял одного, потом другого и отвел обоих в туалет.
Зашел в ванную. Умылся и взглянул на себя в зеркало. На меня зло глядел Эдуард.
- Они всю жизнь выслушивали, что они мелкие, что лысые, что они рыбьи пузыри, а не люди Германии. - Эдуард закрыл глаза и, выдохнув, нервно проговорил сквозь зубы. -
Ты должен быть с ними.
-Но зачем мне это? Ведь я не мелкий. И не лысый и не пузырь.
Когда я думал обо всем этом, то даже не заметил, как к моей ноге привязался попугай. Примерно со взрослую кошку размером.
Он терся об меня, а я старался его отбросить в сторону. Сначала несильно, а потом потфутболил его так, что тот шмякнулся лепешкой об стену. Перья разлетелись в стороны. И хлопок был такой, будто надувной шар лопнули. Я подбежал к нему. Но он спокойно встал, отряхнулся. И начал нападать. Я закрылся вместе с коротышками в туалете. Эти оба сидели на корточках на полу.
-Ну, туалет же есть. Что вы как.
В дверь стали ломиться.
Тарабанили. И чем-то били металлическим. Наконец я вмазал по двери и она сорвавшись с петель накрыла попугая целиком.
Потом запрыгнул на дверь и принялся прыгать. Ко мне присоединились коротышки. Один сел на одном конце, другой на другом. Я прыгал и прыгал.
Коротышки качались как будто на качелях.
Выпрыгивая вверх я доставал до потолка и целовал его, а когда приземлялся то плевал в дверь. Получалось это примерно: ппу-тьпу - ппу-тьпу.
Руки мои стали длинные, а ладони обрели зубы. Руки грызли коротышек. Сначала уши. Откусив и прожевав, глотали, и я чувствовал, как по моим венам текут кусочки ушей.
Потом в ход пошли животы коротышек. Кишки размотались по всем комнатам, а попугай непонятно как высвободившийся из-под двери заглотнул мою ногу, и доставлял самые настоящие неудобства.
Когда я делал шаг попугаем, то он лапками пробегал быстрее намного и я, чуть не падая, выбивался совсем из сил. Пока дошел до кухни попугай измотал меня вконец.
Я разжег печку и сунул ногу с попугаем туда.
Перья начали смолиться, запах стал невыносим, а это сказывалось ужасно.
Меня буквально сдувало на скаку. Это были скачки. На бегемотах. Красивые бегемотьи бега. Я несся на рыжем бегемоте, а параллельно со мной нога в ногу летел другой наездник. Коммунист.
Нужно было что-то делать. Быстрее. Быстрее. Ну же.
Коммунист достал лопату и поставив ногу на пристяжь, стал копать спину бегемота, как угорелый.
А я? А мне? Он рыл яму - и его бегемот обгонял моего. Своего я просил, чтоб быстрее, но тщетно. Тогда я попросил лопату у коммуниста.
- Дай лопату!
Тот, переломав черенок об колено, бросил благородно половину мне. Я поймал и тут же погрузил в спину бегемота. Тот полетел аж. Жгло ногу до слез. Сильно жгло. Но я копал. Мы летели в дыму. Зрители были без голов. Маленькие, безголовые, и сидящие на корточках. Ногу жгло сильнее и я, оторвавшись от скачек, вытащил ногу из печки и открыл глаза.
Я лежал на спине. Посреди комнаты.
-А мы за вас болели, между прочим. А вы сдались. Вам волю не в кулаке нужно держать. А в груди. Под горлом.
Эдуард в синенькой женской кофте стоял на одной ноге надо мною и делал петлю.
-Вы что, забыли, чему мы вас учили? Эти сволочи, будут хвататься за каждую мелочь. А вы им пасуете. Пасовать можно только тогда, когда это выгодно. Когда вам последний шанс выпадает пасовать нельзя!..
Он, доделал петлю, всунул в неё голову, а я чтобы не видеть этой гадости выхожу на балкон.
Я жадно курю.
Я вижу солнце.
Оно раздевается до трусов. Нюхает свои подмышки.
Что-то кричит собравшимся на закате зевакам.
И звонко запрыгивает с разбегу в озеро многоэтажек.
Гребет.
Оставляя позади себя багровый след.
Вечерней сказки…