Презент

               

        Начальник Сокольнического отделения   милиции   Александр  Емельянович Волобуев родился  в километрах двадцати пяти от нас, в Рогачёвке. Была такая ближе к Венёву  деревенька дворов на пятьдесят. Сейчас от неё и следа не осталось. Вокруг  когда-то  много таких деревушек было. Их то соединяли в один колхоз, то разъединяли, и подворья личные такими налогами обкладывали,  что  деревенские мужики  по окрестным шахтам разбегаться стали. Чего уж тогда про молодёжь говорить.  А тут  вообще объявили  «неперспективными», и стали живших там  селян кого куда  переселять. Крику было … Слёз…    Остались ведь   самые  стойкие, самые верные крестьянскому делу люди.  В Тросниковке  один «дед - девяносто лет», надел все  свои ордена и медали за три войны, лёг на сундук: не пойду! говорит, никуда от родных могил! Хоть стреляйте меня!  Стрелять, конечно, Александр Емельянович  не стал, просто  милиционеры его вместе с сундуком закинули   в кузов грузовика,  и  на новое место жительства доставили. Дала местная власть ветерану «честнопартийное» (мол, со временем в новом доме квартиру получишь со всеми удобствами) и поселила  в старом  шахтёрском бараке. А он возьми и помри. Жалко деда. Не пришлось ему сердешному, посидеть  в тёплом клозете с газеткой в руках.  Да  и Тросниковку  жалко.  Бывало весной,  когда сады цветут, деревня, будто в облаке бело-розовом   плывёт.   Дома,  постройки хозяйственные, баньки у всех рубленые, брёвнышко к брёвнышку.   Да-а! Красиво люди  жили. Справно. А ведь если верить тамошним  старожилам Тросниковка - это выселки Иваньковские.               
      Иваньково – огромное, старинное  село (километрах пяти от неё), которому века три уже, не меньше.   Старики баили:  лет двести  тому назад мужикам иваньковским  какой-то указ царский не понравился.  Собрались они на престольный праздник у церкви, «погундосили»  меж собой и самые буйные на СанктЪ -ПетербургЪ пошли, царя-батюшку скидывать.  Где - то  под Венёвом,  догнали их. Привезли  назад. Кнутом высекли и вместе с  семьями  на болото выселили.  В тростники.  «И чтоб избы окнами только на север рубили!!!» - топал ногами и кричал вслед  барин их граф Бобринский.  Ей Богу не вру! Да это и проверить несложно. В Иваньково  до сих пор книга церковная со всеми записями сохранилась. Когда кто женился. Когда кто крестился. Ещё легко отделались. В Японии, например - живьём бы вместе с семьями закопали.                               
    Мужики после порки покряхтели, отлежались и, место одно почесав,  за работу...  От  болота с тростником  вскоре и следа не осталось. Ну, если только  в названии деревни.  Такие сады развели с огородами…  Все вокруг диву дались. Это ж надо!? Полярная звезда двести лет им вместо ночника  была.  Жалко Тросниковку.
      
         Капитану Волобуеву  в глубине души тоже  было жаль эту обжитую многими  поколениями, а теперь разоряемую по чьёму-то недомыслию или злому умыслу землю.  Уж очень напоминала  она ему родную Рогачёвку, такую же вот небольшую, с единственной улицей деревеньку, по околице которой росли вековые вётлы с такими огромными дуплами, что в них свободно  могли разместиться два взрослых человека. Любимое место Санькиных детских игр.               
      В другой раз он бы  не поехал на такое мероприятие,  на этих выживших из ума ветеранов хватило бы и одного участкового. Да задумал Александр Емельянович под шумок в разоряемой деревне дом с банькой для своего земельного участка  сторговать. Да чтобы срублен был непременно в «ласточкин хвост».  Приобрёл он тут по случаю изумительной красоты местечко под дачу. На высоком берегу реки  хвойный лесок, на полянке которого, словно из доброй русской сказки родничок с кристально чистой водой и  воркующим ручейком, срывающимся с обрыва прямо в реку.   И от шоссе недалёко. И подъезд хороший. И тишина-а-а.  Застолбить за собой землю с рощицей особого труда не составило. Здешний директор совхоза по гроб жизни  ему обязан был.  Года два назад вытащил он его сынка долговязого, прыщавого урода из одной жуткой и очень нехорошей истории. Прошёл тот по тому громкому делу всего лишь свидетелем. После суда накрыл папаша «поляну» обильную. Чего там только  не было. Ну, если только молока птичьего. В самый разгар гульбы следователю, что дело вела, и судье, что это  дело рассматривала, на природу захотелось, в речке искупаться, васильков  по -  насобирать.               
   Привёз хозяин своих дорогих гостей  на берег  Прони, где ёлочки  прямо к воде подступают.  «Там!», - одной рукой оглаживая   высокую грудь судьи, другой, махнув  в сторону соснового лесочка - «васильки с мою ладонь попадаются» - подмигнул он вконец  осоловевшему в салоне автомобиля от сладковатого запаха дамского пота, капитану.   Вот так,  «собирая васильки», и набрёл Александр Емельянович  на эту дивную полянку. Документы  на  землю  ему в момент оформили.               
      Теперь дом нужен был. Настоящий. Деревенский. С  русской печкой в пол-избы. Предмет его давних желаний.  Бывало, постовым ещё  намёрзнется в своей шинельке, после дежурства в комнату  в общежитии придёт,  спать ляжет и  всю ночь  зубом на зуб   попасть не может. Печка их деревенская, на которой он до самой армии спал,  всю зиму  ему  снилась.  Но жители - все будто сговорились. С кем бы ни начинал Александр Емельянович разговора - ответ был один: сожгу лучше!..               
               Видно проснулся в тросниковцах  бунтарский дух их предков. Или не забыли ещё, как  милиционер сержант Волобуев, выливал  (прямо на землю) молоко, у торгующих  на автобусной остановке  тросниковских старух. А может быть, они вспомнили, как участковый  Волобуев упёк за решётку троих тросниковских парней, у которых уж и повестки в армию на руках были. Ну, подрались ребята из-за девчонок на танцах. Ну, расквасили друг дружке носы. Так кто ж за них  в молодости не дрался.  Бабушка  моя Екатерина  Алексеевна, Царство ей небесное всегда мне говорила: «Если  за девку свою  не подрался,  не парень ты, а  пол-штаны».               
        Ребята школу только окончили. Им  достаточно было уже, что из тёплых постелей  в пять часов утра вытащили. Да сутки в КПЗ продержали. Всю жизнь бы после этого милицию стороной  обходили. Но Александр Емельянович тогда  только - только с первой звёздочкой  должность получил. Участок  запущенный ему достался.  Как пошёл всех подряд  «сажать». И старых и малых.   «Глухари», что за десять лет скопились - все  раскрыл. Мальчишкам тем кроме драки ещё и кражу какую-то» «впарил».  Дали им  по три с половиной года усиленного. Один в первый же год на зоне с ума сошёл. Так в «дурке» и помер. Второй: освободился с полусгнившими  лёгкими и через полтора года его тоже отнесли. А третий таким «уркой козырным» стал,  вся наша милиция  его до сих пор боится.  А ведь не попади ребята на эту чёртову зону, отслужили бы армию, женились, детей народили, вырастили…  Ведь не бандиты же какие-нибудь они в конце-концов были!
 
          Договориться  ни с кем  из жителей так и  не удалось.  Охрипшим с досады голосом  Александр Емельянович подозвал участкового: «Ты  самогонщиков   всех здесь знаешь?!» -   и, не дожидаясь  ответа, приказал: «Чтоб  с брагой и аппаратами вечером  в отделении  были!». Сел в милицейские «Жигули» и круто развернувшись, рванул напрямую по старой дороге.  Проехав по грунтовке с километр, забуксовал.   С неделю назад  прошли  ливневые дожди, дорогу размыло, а тут ещё колхозные трактористы так её бедную разуделали …  Чтобы выбраться самому и думать было нечего.  Капитан  запсиховал. Утром ему звонили из горкома партии,  напомнили о расширенном заседании районного партактива. Повестка дня – «Борьба с «несунами». Глянул на часы. Времени  совсем не оставалось. Он бросил машину, и по непролазной грязи, матерясь,  как пьяный сапожник, вернулся назад, сел  на мотоцикл участкового  и умчался в район.

     Но, как ни спешил Александр Емельянович,  на запланированное мероприятие  безнадёжно опоздал. Совещание  проходило в кабинете у «самого».  «Давно началось?» - спросил он секретаря – референта, красивую, статную женщину средних лет. «Да уже часа полтора заседают», -  не отрываясь от бумаг, ответила та.  Александр Емельянович  человек  был дисциплинированный, точный, разгильдяйства не терпел. За всю свою жизнь ни разу никуда не опоздал.  А тут на тебе…    Проклиная в душе  Тросниковку с её жителями, он тихонько приоткрыл тяжеленную, из морёного дуба дверь.               

     По центру огромного кабинета, деля его на две равные части,  в форме  буквы «Т» стояли столы, где расположилась вся районная партийная элита. Директора предприятий с парторгами, начальник городского УВД со своими заместителями, заведующий ОРСа  с  своими   завбазами и ещё многие с кем  капитан Волобуев пока  ещё не был знаком. Вдоль стен также были расставлены стулья, на которых сидела вся остальная районная «шушера».  (Так определял  для себя капитан  Волобуев  передовых рабочих - активистов, местную интеллигенцию в лице заведующих музея, библиотек, директоров городских школ). Народу было много, но громада кабинета эту  многолюдность скрадывала.   Уткнувшись в бумажку, перед собравшейся  аудиторией выступал первый секретарь горкома. Метрах в пяти от себя,  с левой стороны элитного ряда, Александр Емельянович  увидел свободный стул. Вобрав голову в плечи,  бесплотным духом подлетел к нему и присел. Внимания на него никто не обратил. Нахмурив лоб, он  стал внимательно  слушать партийного лидера…
       «…если мы, коммунисты, и дальше будем мириться с «несунами», наше рабочее государство в одном неглижэ останется!» -  складывая листы бумаги в большую, красную папку,  интеллигентно закончил  свою речь докладчик.   «Перерыв полчаса», - объявил кто-то из президиума. «Вот и славненько!» -  хмыкнул опоздавший капитан.
         В курилке он встретил своего давнего, знакомого ещё с молодости приятеля. После демобилизации  младший сержант Волобуев в деревню  возвращаться не захотел и завербовался на шахты Мосбасса. Владимир (так звали его знакомого)  был в то время освобождённым комсомольским секретарём на  предприятии, куда по оргнабору приехал трудиться  демобилизованный сержант. Сошлись они на  спорте (оба прилично играли в волейбол), подружились. В вечном царстве сырости и мрака Александр почувствовал себя не очень уютно и уже после первой ознакомительной поездки за нулевую отметку проклинал ту минуту, когда решил подойти к вербовщикам. Картофельные поля вокруг его родной Рогачёвки казались ему теперь раем небесным. Выручил Владимир, через горком комсомола он рекомендовал приятеля в органы внутренних дел. Погоняв с год  старух, торгующих молоком и  семечками, младший сержант Волобуев уехал учиться в школу милиции.               
 
           Владимир Николаевич же горному делу не изменил. Заочно окончил  институт и уже  лет десять работал парторгом на одной из шахт,  плотно окруживших  наш маленький городок.                Они не виделись  года три, и оба были искренне  рады встрече. Похлопав друг друга по плечам, отошли к окну.
    «Ну, Мегрэ, рассказывай, как живёшь?» - начал Владимир Николаевич.
«Хотелось бы лучше, да вот не получается» - прищурился Александр Емельянович.
   Они  вспомнили молодость, старых друзей, подруг.  С помощью междометий и намёков похвастались  своими нынешними   любовницами.
«Слышал, строиться начал?» - сменил тему Владимир Николаевич.
«Да какой там! Времянку только поставил», - махнул рукой тот.
«Что так?».               
                «Да хотел тут в деревеньке одной сруб прикупить, а хозяева,  будто сговорились все, даже  разговаривать не хотят» - с какой-то детской обидой пожаловался Александр Емельянович и тут же жёстко, сквозь зубы:  «Совсем народишко разболтался. Слушай, может, насчёт леса поспособствуешь по старой дружбе! Я в долгу не останусь». «Ну, как не помочь старому другу,- улыбнулся Владимир Николаевич. Сколько тебе? Кубов пятьдесят. Ого! - удивился он. Это уже не в моей власти. Да ты  к шефу подойди. Куба полтора тонкомера выпишешь, а возьмёшь строевого,  сколько  надо.                А он сам-то здесь?  Нет. Сегодня у нас лаву новую принимают. Начальство понаехало. Полгода ведь  шахта  план не даёт.  Так, что завтра подъезжай.  Желательно с презентом» - подняв указательный палец вверх, многозначительно закончил Владимир Николаевич.

               После перерыва  Александр Емельянович  выступающих  уже не слушал, он  напряжённо обдумывал, как пограмотней подъехать к директору шахты. В голову ничего стоящего не приходило. «Ну, не с бутылкой же к нему ехать - размышлял он. Может, на природу пригласить. Нет. Накладно станет».               
 
Александр Емельянович был жадноват.  Из-за своей скупости часто и  личной выгоды   не видел. «Посоветуюсь с женой», - так  к концу собрания ничего не придумав, решил он.

          Проезжая мимо одной из шахт, плотно обступивших их городок, он обогнал двух  мужчин, которые несли на  плечах по горбылю. «Так вот же он, «презент!» - осенило капитана милиции. Резко затормозив,  развернулся, и медленно поехал  в обратном направлении.               
     Уставшие шахтёры  его не сразу  признали.  «Здорово горнячки! -  миролюбиво обратился к ним капитан. У  кого воруем?! У государства  воруем! В общем так:  Впереди меня! Трусцой! Марш!» Мужички попытались объяснить, что горбыль из шахты. Что, всё равно бы в завале сгнил… Но капитан Волобуев уже не слушал  их.                «И не вздумайте убежать!» - похлопал он у себя под  левой подмышкой».

                В отделении милиции  он подозвал дежурного и, кивнув, на заморенных после  сумасшедшей трусцы  двух немолодых уже мужчин, приказал: «Составь с понятыми протокол и в камеру. Пусть до утра посидят».               
       Довольный собой  поднялся в свой кабинет, набрал номер шахты «Ширинская» на которой, когда-то начинал свою трудовую  деятельность. Ответила телефонистка.                «Здравствуй красавица! Директор у себя? Соедини - ка  меня с ним».
        «Борис Иванович!? Здравствуй дорогой! Капитан Волобуев! Я тебе тут двух «несунов» поймал!».
  ***