5. Абрамка
Абрамка был девятым ребёнком в семье Андрея Князева, приезжего из-под Воронежа крестьянина. Семья перекочевала на новые земли, когда Абрамки ещё не было в значащихся членах семьи, а семьёй заправлял дед Антон – человек серьёзный и к жизни приспособившийся. Семья жила, как все переселенцы, в вечном недостатке, но не голодовала - по миру не ходили.
Абрамка родился, говорят, в дороге, когда ехали на переселение. Рожали сразу две бабы – Елизавета, Андреева жена, и Софья Штекельман – жена еврея, умершего по дороге из Воронежа. Софью Антон прикормил из-за молока, которое рекой лилось из её груди, и, после того как умер и её младенец вслед за мужем, она могла выкормить сына Андрея, т.к. у Лизаветы из-за горячки молоко вовсе пропало. Софья кормила Андреева сына и приговаривала: Абрамчик, Абрамчик мой. Так и осталось за ним это имя. Дед сказал: «Коль жидовским молоком вскормлен, пусть и имя жидовское достанется, авось хитрость всосал»
Когда расселились в новом месте, Софью в няньках оставили: Лизавета – баба крепкая - работницей в поле нужна была. Так что воспитанием Абрамки Софья занялась, кроме того она же обшивала семью; шить могла всё: и летние рубахи, и полушубки заячьи, и бабьи украшения кружевные плела. К десяти годам Абрамка умел сносно читать и быстро считал в уме: Софья обучила. В большом семействе читать умел только отец Абрамки – Андрей, да и то по слогам. Старшие начали было шпынять младшего за «учёность», но дед пригрозил им, и они отстали. Абрамка был любимчиком деда, пока дед жив был, и Софье жилось вольготно при семье: она Абрамку сыном считала, повсюду с ним рядом была, даже шить его научила. Дед помер внезапно: упал с лошади, захрипел, да больше и не поднялся. После его смерти в семействе разлад начался: бабы против Соньки восстали, чтоб она на работу с ними в поле тоже выходила. А тут выяснили ещё тот факт, что на сносях она (очевидно, что дед постарался) – вовсю травить стали. Софье уж было не избежать тяжёлой работы: идти ей было некуда. От надсады, видно, и не смогла разродиться – померла сама, и младенец не выжил. Абрамка хоть и был родным сыном Андрея с Елизаветой, а в семье уже на него как на чужого смотрели: сшить что или посчитать быстро мог, а с косой иль бороной управлялся нехватко. Стали Абрамку по работникам отдавать, чтоб не зря хлеб жевал. Да и в работниках долго не задерживался: силы в нём мало было для тяжёлой-то работы. Так и мытарился из одного двора в другой, куда отдадут, лишь бы дома не ел лишнего куска, пока его Бахмет в одном доме не приглядел, когда пшеницу скупал. Бахмету жокей как раз нужен был лёгонький, а парнишка на лошади крепко держался. Выторговал Бахмет Абрамку у отца на год: посмотреть, что получится из парня. Приставил к нему Егора-объездчика. Через год Абрамка уже на городских бегах был первым. Так и остался у Бахмета служить. Между бегами выполнял поручения Бахмета, шитьём занимался также, попоны выучился искусно украшать – на заказ стал делать: всё прибыль. Бахмет исправно платил отцу Абрамки, а самого деньгой не баловал, но заработать не запрещал, если не в ущерб делу. Так Абрамка и прижился у Бахмета.
6. Мельница
Весна всё никак тепла не набирала: то снег повалит, то морозец прищипнёт. Травка где выклюнется на припеке – её накроет шубой снежной, а только подтает вроде – тут морозец вернётся. Но воздух к полудню был уже очевидно особенным, по-весеннему пряным и разносил в ноздри тот еле уловимый запах зарождающейся новой жизни, который сразу улавливают те, кто готов любить.
Зерно вскрывать нельзя было полностью: опасно. Но торговля всё ж шла бойко, и подводы к мельнице тянулись каждый день: земле под снегом лежать недолго – люди к севу запасались, те, кто в осень вынужден был продать. Акилина приезжала на мельницу (здесь отец хранил скупленное зерно) с утра, вместе с Дором они пересчитывали прибыли, потом Акилина брала ружьё и отправлялась в лес, а Дор оставался продавать пшеницу.
В полдень Акилина уже была у избушки охотника. Алексей всегда встречал её на пороге – ждал. Миловались они здесь спокойно: к Алексею редко кто заезживал, друзей у него тут тоже не водилось, а шкуры он сам отвозил скупщикам.
В краях этих Алексей появился лет пять тому нелюдимым охотником. Вначале было понеслась о нём слава, что каторжник он беглый, но после того, как самолично волостной к нему за лисами присылал, разговоры эти прекратились. Стали поговаривать, что он с отцом-богачом повздорил, да сюда вот и скрылся от того. Кто был на самом деле Алексей, никто не знал. Местные относились к нему как к пришлому, но уважали: стрелял без промаху.
Солнце сияло каким-то особенным лучезарным светом, одаривая всё окружающее своим сиянием как обещанием скорого тепла. Оно будто говорило: не теряйте надежду, ещё немного – и я подарю вам настоящее тепло, и расцветёт всё вокруг и заблагоухает по-весеннему, только потерпите чуть-чуть. В тот день Акилина хотела рассказать Алексею, наконец, о сговоре отца и Гудалова о помолвке. Она не рассказывала своему милому о неприятной вести, чтоб не омрачать встречи думами о возможном расставании. А тут надо было ехать с отцом на пробные бега в губернию – Алексею надо было объяснить, почему ей необходимо было присутствовать на этих бегах. Она приближалась уже к лесной избушке охотника, как вдруг услышала хруст сухих веток под чьей-то ногой – явно пешего человека. Обернувшись, она увидела Абрамку, отцовского любимчика-жокея, крадущегося вдоль деревьев. Акилина натянула поводья и резко спросила:
- Ты зачем тут?
Абрамка вышел из-за дерева, и улыбаясь какой-то виноватой улыбкой, ответил: - Дор послал за тобой.
- Что ему нужно?
- Обсчитать что-то.
- А ты почему без коня?
- На коне. Вон там, за валежником оставил.
Акилина подозрительно оглядела ещё раз Абрамку и быстро направила лошадь в обратную сторону, не заботясь о том, куда отправится застигнутый ею следопыт. Подъезжая к мельнице, она увидела, что её уже встречает отец в компании с Дором. Отец с любопытством вглядывался в лицо дочери, как будто хотел рассмотреть на нём невидимые веснушки. Акилина прямо взглянула в глаза отца не выдав своей тайны ни одним движением.
- Что, постреляла? – спросил отец, продолжая рассматривать лицо дочери, будто увидел его впервые.
- Не успела, - весело отозвалась Акилина.
- Далеко забралась?
- Не очень. Гусь должен сесть за балкой – хотела глянуть.
-Ну-ну, охотница, - уже приветливо отозвался отец. – Давай, дочка, заканчивай со счетами, завтра уже не поедешь на мельницу, собираться будем.
Акилина поняла, что сегодня она уже ничего не расскажет Алексею.