Останкино

               
                ОСТАНКИНО    
      
                У какого народа самые  красивые женщины? – у РУССКОГО!               
                У какого народа самые мужественные мужчины? – у РУССКОГО!
                Какой народ планомерно уничтожают? – РУССКИЙ!!!


               
                Перед самой поездкой в Москву приснился мне сон, будто я ещё на шахте работаю. И вот во сне, просыпаюсь я и чувствую дискомфорт в животе. Хотя, слово «дискомфорт» здесь явно не подходит. Раскрылись  хляби утробные. Мать честная, что же я съел-то? Да вроде ничего такого. Почитай шесть месяцев  с хлеба на квас. Получку-то с Нового года на шахте не платили. Чувствую очередной накат жесточайшего приступа. До гранитной крепости сжимаю наружную, внутреннюю и поперечную мышцы живота, подключаю к ним нижний край ягодичного мускула. Согнулся в три погибели и маленькими шажками засеменил в санузел. Рванул из последних сил дверь и налетаю на свирепый взгляд. Маленькими, красными свиными глазками  на меня смотрит унитаз. «Унитаз с глазами!?» - пронеслось у меня в голове.
- Шта-а?! Надо?! Выбрал время понимашь!!! Неделями не заходите, а тут среди ночи приспичило! – с бычиной злобой прогромыхало Нечто. Через секунду оно как-то виновато сказало:
- Мы, понимашь какая загогулина, в буриме со смывным бочком играшь. Рифма хорошая, глагол с существительным. Сейчас мысль потеряшь и  проиграшь.
- Играйте, играйте – ошеломлённо пролепетал я.               

       Опомнился уже в кровати. Рядом мирно посапывала жена. Нет. Я не испугался. Более того, я и не удивился. Просто физически почувствовал – у меня пропала прямая кишка. Вот всё есть; и сердце с печенью, и почки с лёгкими, и мочевой. А прямой кишки нет. Тютьки!  Эх! Что Бог ни делает -  всё к  лучшему. Я чмокнул оголившееся, изумительной формы плечо жены, смело расслабил натруженные мышцы и через минуту уже крепко спал.  Приснится же такое!!?
               

          В Москву прибыл рано утром. Подождал, когда откроется  метро, и поехал искать Останкино. «Русский Лагерь» уже стоял. Народу в нём было немного, человек 25. В основном, приехали ребята с Орла. У них был лидер – Игорь Семенов. Мужественный, красивый парень. С таким не то что в разведку, с ним вдвоём  можно было разогнать всех американских рейнеджеров, вместе с зелёными беретами. Я очень хотел бы поддерживать с ним связь. После тех событий написал ему три письма, но ответа не получил. Убили, наверное, или посадили. Такие, как он, долго в России не живут. Были ребята из Воронежа, из Курска. Был  шахтёр с Украины. В лагере оказался и мой земляк из Тулы. Он приехал со своей палаткой и сразу предложил мне ночевать с ним. Его почему-то невзлюбили орловские. Называли жидом. Может, из-за профессии, он был стоматолог? Да что там одни евреи что ли?.. Правда, в ночь перед побоищем он из лагеря изчез…

                Утром мы вставали, умывались (там, рядом, есть небольшой пруд) разбирали плакаты и шли к передающему центру «Останкино». Огромное здание (даже не могу сказать, сколько этажей), было окружено железными парапетами и милицией. Мы вставали в две шеренги перед проходом в здание. И молча.., молча, провожали работников телецентра взглядом. Несколько раз я видел  известную  телеведущую с НТВ, она, проходя мимо нас, всегда психовала и с ненавистью  выкрикивала бессвязные слова. Бабульки - коммунистки плевали ей вслед. У неё глаза и так косые, а тут вообще в одной точке сходились.
 
               Рядом находился лагерь коммунистов. Их было раз в десять больше. С ними мы особо не вязались. Но редактор наш этого не одобрял. «Они такие же русские люди», - говорил он.                Днём у  палаток было настоящее столпотворение. Кто сюда только ни приходил. Особенно было много иностранных корреспондентов с кинокамерами. А японцы – каждый день. Тут Ельцын пообещал им что-то насчёт Курил, и они интересовались нашим мнением.  Мы сразу же написали плакат: «Ельцын! Мы тебя утопим  у берегов Шикотана».
      Японцев как ветром сдуло. Но были и другие корреспонденты, от «Вашингтон пост» и до « Феолькишер Беобахтер».  Психи. И откуда их столько взялось. Наверное, Лужков специально их  из больниц привёз, потому что, как только они попадали на кинокамеру иностранцу, тут же подходили санитары и увозили их.

         Провокации начались сразу. Подходит бомж с распухшим лицом и ложится спать возле палатки с патриотическими лозунгами. И тут же НТВ или ещё кто-нибудь из ельценоидов с камерами. Всё снимается крупным планом и бомж уходит. А вечером это показывают по телевизору.                Подходили и нормальные люди. Мы приглашали их пить с нами чай. Но у них в руках почему-то оказывались фужеры или рюмки. И всё это фиксировалось камерами крутившихся вокруг операторов. Мы сразу всё поняли, огородили наш лагерь проволокой, и пропускали только своих. А кто прорывался, того без разговоров вышвыривали. Если кого зря, то прошу прощения. Откуда нам было знать, националист ты или провокатор.
 
                Атмосфера в лагере была великолепная. Так хорошо мне давно уже не было. Наверное, с тех пор, как моя Галина Ивановна на предложение выйти за меня замуж, сказала  «Да». Один казачок с Краснодара приехал в Москву в первый раз  в жизни. И прямо с вокзала, с чемоданом, пришёл посмотреть Останкинскую башню. Но, пообщавшись с нами, остался в лагере. Даже к родственникам не поехал. После всех событий жил у меня дома неделю. Подработали мы с ним деньжат, и он уехал воевать в Приднестровье. Звал меня с собой. Но куда мне, вон двое детей голодных и жена не работает. А хотелось. Прислал он мне одно лишь письмо. И пропал. Убили, наверное. Первыми  гибнут всегда самые  честные, самые  смелые.

                Я пребывал в эйфории. Это ведь счастье, когда вокруг тебя  одни  единомышленники. Когда все думают так же, как и ты. Я даже не ожидал, что нас так много. На шахте меня считали  чокнутым,  свихнувшимся на русской идее.
                Кормили  сами москвичи. У нас не было тех груд колбас и гамбургеров, как у Белого Дома в августе 1991. Меня до слёз растрогал один старый  коренной москвич. Маленький, горбатенький,  в очках. Он принёс нам в лагерь пятилитровый бидон горячих макарон с маслом. Во сколько  же ты  встал, милый мой старикан, чтобы сварить эти макароны? Как же ты их  допёр, если ни метро, ни городской транспорт ещё не работают? Времени-то всего пять часов утра. Да я за тебя любого в куски порву!
              Не понравилось мне одно. В лагере появился какой-то молодой парень. Мы помогли ему поставить большую военную палатку. И он сразу вывесил плакат – «Русская партия национального возрождения». Зачем это нужно – не пойму. Здесь все русские. Зачем делиться? Вождизм  какой-то.
И потом  я прошёл многие патриотические организации Москвы. Такая же история – ругаются, льют друг на друга грязь. А чего ругаться – то? Вон евреи не ругаются. И всё у них есть – и власть, и деньги. Даже президент их. Я так думаю: ни черта в Москве не будет. Душа народа - в русской глубинке. И есть он, я чувствую, есть Русский Лидер. Где-нибудь в Рязани, а может, в Орле или в Сибири, там народ крепкий. Вон как немцев в 41-ом от Москвы погнали.

         Первый погром произошёл 18 июня, неожиданно. Днём мы как всегда отстояли в пикете у телецентра. Вечером попили чай, оставили на ночь дежурных и стали укладываться. Но тут появился Анпилов, лидер «Трудовой Москвы» и стал  вопить о какой-то операции «Кутузов». Может, он тем самым хотел поддержать нас,  предупредить? Первым сообразил Игорёк Семёнов. Мы стали решать, что делать. Решили драться, надо же когда – нибудь начинать. Но всё было спокойно. Мы встали на возвышении строем с огромным чёрно-жёлто-белым флагом, который доверили мне.
Чёрный – это наша матушка Русская Земля.
Жёлтый – это солнце, которое даёт жизнь.
Белый – наша чистая совесть.
         По крайней мере, так я объяснил себе сам. По-прежнему было всё спокойно. ОМОН появился внезапно.  Ребята все здоровые, в бронежилетах, но без дубинок. В глаза они нам не смотрели, и как-то уж очень стыдливо рушили палатки. Свирепствовал какой-то пузатый майор, по фамилии Копейкин. Фамилию его нам сами омоновцы сказали. У коммунистов было много пожилых женщин, они подняли страшный крик. Драться мы не стали. Со своими, такими же русскими парнями, которые лагерь всё-таки разгромили. Конечно, можно было Копейкину «накатить», да что Копейкин - шестёрка.

               Утром всё тот же Копейкин зачитал распоряжение Лужкова о ликвидации «Русского Лагеря». Кто-то из москвичей сказал, что настоящая фамилия мэра не Лужков, а Кац. Ну, тогда всё понятно. Огромное каре ОМОНа, уже с дубинками и щитами, оттеснило нас на площадь, напротив пруда и церкви. Но мы всё равно поставили свои палатки. Игорь Семёнов предложил на ночь оставаться только дежурным, остальным разъезжаться по родственникам и знакомым. Надо же было хоть в баню сходить. Ведь мы неделю не мылись. А я вообще, за долгие годы работы в шахте, привык мыться  каждый день. И  моё тело - аж зудело. Но родственников  у меня в Москве не было, и по ночам я оставался в лагере, а мылся в пруду. 
 
         Настоящий погром произошёл 22 июня, ровно в четыре часа утра. Бабульки - коммунистки пригласили с вечера нас к себе, отметить эту страшную для нашего народа  дату. В их лагере находилось человек триста, и вообще, у них всё богаче было. Даже старинный патефон имелся. Клавдия Шульженко всю ночь пела. Часам к четырём утра появилось много машин «Скорой помощи». По площади прошёл человек с кинокамерой и всё заснял. Мы уже хотели идти к коммунистам, но появился ОМОН. Ровно в четыре часа утра. Ребята и так здоровые, да ещё на них были надеты тяжёлые бронежилеты. Они вообще выглядели великанами, как когда-то у нас в ДШБ. Первая цепь их пошла к нам, но было нас патриотов-националистов, всего 8 человек и они повернули на коммунистов. А у них в центре лагеря уже шла ожесточённая драка. Видно «подсадные» там окопались заранее. Вырубали молодых ребят в камуфляже. Форма у них была старая, выцветшая. «Наверное, афганцы!?» - подумал я. Драка приняла затяжной характер. «Подсадным» пришлось бы плохо, но тут в лагерь коммунистов полетели пакеты со слезоточивым газом,  и ОМОНовцы, круша дубинками всё перед собой, прорвали первую цепь обороняющихся. Пожилые женщины подняли страшный крик.   
 
       Расправившись с коммунистами, озверелая толпа ОМОНа ринулась на нас. Смели моментально. Под градом тяжёлых ударов дубинок я потерял своих «братьев». Кругом мелькали щиты этих  здоровенных русских парней. Я поднялся с земли, ощупал себя. Вроде бы жив. Чудны твои дела, Господи! Разогнав всех с площади, ОМОН построился, и не спеша, погнал нас дальше в сторону метро.
               Рядом со мной шёл пожилой морской офицер. На нём была надета парадная форма, левый погон почти оторван, плечи и  спина в крови. Я спросил его: «Может,  помощь нужна?» Но он сказал, что кровь не его. Нас гнали мимо депутатского дома. Из них даже на балкон никто не вышел. Не доходя метров триста до метро, ОМОН остановился.         

        Всё происшедшее я считаю  позором. Но не нашим. А позором московских властей и лично «всенародноизбранного».               
       Когда нас прижали к метро «Рижская», в толпе я увидел пожилого человека. Он задыхался. Я подставил ему своё плечо и спросил: «Что с Вами?» Говорить он не мог и молча показывал на свой нагрудный карман. Я достал оттуда какую-то штуковину, и он стал брызгать себе в рот белую жидкость. Потом я узнал – он астматик. И что интересно, оказался  земляком. И звали его по имени и отчеству, так же как и меня. Метро было закрыто. Четыре с половиной часа я держал его на руках. Слава Богу, что всё обошлось.
                ***               
                Торговый  агент

              На следующее утро решил я опять съездить в Останкино. Был у нас плакат  с  Тальковым. Уж очень он мне нравился. Привёз его один парень из Воронежа. Он взял дома простыню, а его друг, художник, написал на ней портрет Талькова и слова одной его пророческой песни. Хотя, я считаю,   у него все песни пророческие. Не зря ведь убили. Лучшего из  гоев -  убей. И вообще, что-то в России русским поэтам не везёт. Ведь никто своей смертью не умер. Я имею в виду настоящих поэтов.
 Эх! Люди русские! Ну, кого ещё нужно убить, чтобы мы поняли – не всё так просто в этом мире, как нам показать пытаются?!!

             Во время нашего погрома 22июня, я успел плакат тот спрятать. «Останкино» было окружено милицией. Никого на площадь не пропускали. Но я подходил к ребятам с открытыми славянскими лицами, и они  раздвигали свои щиты. Плаката я не нашёл. Постоял на месте, где стояли наши палатки, погрустил. Вдруг ко мне подошёл молодой рыжеватый мужчина.
- Здравствуйте! – поздоровался он.
- Здравствуйте.
- Кажется, это я  вас целую неделю по телевизору видел. Вы ещё  с флагом здесь бегали.
Я промолчал.
- Кто Вы такой?
- А ты кто такой?
- Ну что Вы так агрессивно?
Мы разговорились. Я рассказал, что шахтёр, принимал участие в акции,  проводимой  «Русской Партией», ищу плакат, который спрятал здесь во время погрома.
- Мы с братом собрали здесь какие-то плакаты. Пойдёмте, посмотрите. Они у меня дома. Чайку покушаем.
              Чаю мне не хотелось. А вот слово «покушаем» меня заинтриговало. Не ел я дня три, это точно. Жил он недалеко. До его дома шли мы минут пятнадцать. В квартире и вправду оказались плакаты. Но не наши. «Талькова» среди них не было. Новый знакомый заварил чай, отрезал ломтиков пять колбасы. Через эти ломтики можно было смотреть телевизор. Про себя решил: колбасу  есть не буду. Я свою натуру знал, стоит мне проглотить один такой прозрачный ломтик, после всю траву вокруг его дома съем.

       Говорили мы долго, обо всём. Он больше про наши магазины расспрашивал: какой товар, какие цены. Даже про оружие интересовался. Что я мог ему сказать? По магазинам у меня больше жена ходит, а оружие… Да, конечно есть, но от Тулы я живу далеко, и сам понимаешь, на улице оно не валяется. Да и вообще, я ведь в шахте работаю, а не на Тульском «Арсенале». В конце разговора он мне предложил:
- Не хочешь с нами поработать?
- С кем с вами?
- Со мной и с моим братом – у нас кооператив.
- А кем?
- Да никем. Домой вот приедешь, походи по магазинам. Присмотрись к товару, к ценам. А лучше походи по складам и базам. Есть у вас такие?
- Не знаю.
- Наверняка есть, - уверенно сказал он – а потом мне сообщишь, что и почём.
- Платить сколько будете? Он улыбнулся.
- Ну, брат. Несерьезно. Давай попробуем сначала.
« А что – подумал я, – делать-то всё равно нечего».
- Давай.
       ***

        По магазинам я не пошёл. Да и не было там ничего. Торговали все на рынках, в кварталах, на автостанции, остановках. И цены были выше московских. Поехал я по базам. Дня четыре мотался. И нашёл. На старой, давно выработавшейся шахте, была одна хитрая контора. Называлась она «Народное предприятие» - чего там только не было: от электровыключателей с розетками, до автокранов и пятитонных погрузчиков. Сразу обратил внимание на разницу в цене. Розетки и выключатели стоили на порядок ниже, чем в Москве. Вечером позвонил своему новому знакомому. Объяснил ситуацию. На следующий день он приехал, и не один, а ещё троих с собой привёз. Жена моя  человек гостеприимный, она как раз сварила борщ. Пригласила всех к столу (с дороги ведь). За обедом они сразу стали меня расспрашивать обо всём. Жена была рядом, обслуживала нас, как в ресторане. Когда она поняла, о чём идет речь, то попыталась ненавязчиво вмешаться в наш разговор  (наверное, за меня испугалась). Москвич грубо оборвал её. Хотел я ему кастрюлю с горячим  борщом на голову одеть, но как-никак гость - святой человек.

             Жили они у нас три дня. Утром  отвёз их на базу, а сам поехал по своим делам. Надо же было где-то подработать. Гости мои наш недельный запас продуктов съели. Перед отъездом москвич вручил мне огромный список товара и цен, по которым я буду его покупать.
- А на что покупать? – насторожился я.
- К вам из Москвы каждый день ходит поезд. Договорись с проводницей, сообщи мне, какой вагон, я буду передавать с ней конверт с платёжкой. Ну, а дальше, дело техники, – деловито объяснил он. 
- Ну, а что я буду с этого иметь? – нагло спросил я.
- Давай пока начнём.
- Давай.
 
             Когда я провожал его в Москву, поговорил с одной проводницей. Она с радостью согласилась, за плату, конечно. И стал я торговым агентом.
          Начал с электротенов. Почти вся Москва с электропечами. С доставкой решил просто. Из соседнего с нашим городишкой колхоза ребята- шофёра часто ездили в Москву. Я их всех знал, вместе выросли. Они мне сообщали, когда идут на Москву. На ночь я грузил товаром их машины. С шоферами москвичи расплачивались сами. Мне денег не платили. Привели на склад и показали горы постельного белья. Предложили мне  брать его под реализацию. Бельё было прекрасное, лён с хлопком. У моей Галины Ивановны, когда привёз, аж глаза разгорелись. Я был доволен. Шофера тоже. Ведь обратный рейс оплачивал я. Надо полагать, что мои друзья-москвичи тоже были не в убытке. Одна только вот беда – торговать я не мог. Предложил своей супруге. А она мне:     - Когда же вас спекулянтов, пересажают? Понял, не дурак, дурак бы не понял. Пошёл к своей матушке. «Мам, - говорю, - бросай ты свою работу. Давай с тобой на базаре торговать будем!»
Она к тому времени была уже на пенсии, лет десять. Но ещё работала, из-за нас, конечно.
- И ты туда же. С ума все посходили! Ну, какой из тебя продавец?!
- Сама торговать будешь, а я - товар отвезти, привезти…
- Нет, сынок, старая я стала на базаре стоять.
                Нет, матушка моя мне бы не отказала. Но  не стал я настаивать. Торговал сам. На базаре не стоял. Сразу нашлись перекупщики. Отдавал почти по себестоимости. Так, накручивал чуток. Москвичи сроки жёсткие поставили. За неделю не продам – цена сразу на половину больше.

         Весь склад им перевёз. Даже один трактор приволок. Набрался наглости и попросил их оформить меня официально. А старший брат моего знакомого (он председателем был) говорит: «Да зачем  ты мне нужен. Налоги за тебя платить».              И правда, зачем я им теперь нужен.
 
              Как ни ущербно я торговал, но деньжонки кое-какие скопил. И загорелся производство своё открыть, деревообрабатывающий цех. Купил два станка, «рейсмус» и «ДС- 4». На этом «Дэ-е-се» можно было четыре операции делать. Правда, станки не новые, половины деталей не хватает. Но я быстро решил эту проблему. Заводы кругом не работали, токаря были там великолепные. На одном даже что-то для знаменитого «Бурана» точили. Ребята мне вмиг всё восстановили. Лучше новых мои станки стали. Снял я на базаре полуразвалившееся помещение. В нём на одной половине мясник мясо рубил, а на другой, через стенку, все в туалет ходили. Они сперва мне такую цену за аренду назначили,  что я уже,  было, и уйти хотел, но не зря ведь коммерческим директором был, свои условия предложил. Давайте, мол, я вам ремонт сделаю. Только из вашего материала, но в счёт моей аренды. Они согласились.

              С людьми вот только нашими проблема. Нанял двоих. Но не могу же я с ними целый день быть. Дел по горло. Отлучусь на пять минут, назад иду – мужик пять листов шифера везёт.
- Откуда вестимо? – спрашиваю.
- Да вон, на базаре ребята продали.
- Поворачивай мужик оглобли  и не дёргайся.
 
         Не стал я шабашников лупить. Прогнал всех. И со своим сынишкой за два дня перекрыл крышу.  Нанял штукатуров. Семейная пара.  Оба пьющие. Где же  на нормальных-то денег взять? Наведём раствор, Настя говорит  (это так жену звали)
- Пускай забухнет.
Минут через десять:
- Пойду, водички попью. Язык к нёбу липнет – уйдёт и нет её час, два.
- Ну, пропадла!!! – заорёт её муж. - Найду – убью!
Пойдёт искать и с концами.
 
                Неделю с ними мучился. И опохмелял. И своей картошки два мешка им дал. Даже аванс выдал. Бесполезно – «липнет язык  и липнет».
              Взял я сам  мастерок. Стену раствором закидал.  Полутёром  разравнял. Вечером затёр. И нормально, по- моему,  получилось. Базарное начальство осталось довольно. Не стал я больше никого нанимать. Залил фундамент под станки, установил их, подключил. Навесил железную дверь на мастерскую, застеклил рамы. Ну, вроде всё. Включил оба станка сразу. Сижу, слушаю. Дивная музыка. Хотел  свой цех с супругой обмыть тут же,  но она  аж  руками замахала.
                «Вот, - думаю, - глупая. Хозяйка ведь!».
                ***