Писатель, общество и государство!

               
   Папа умирал на моих глазах. Хотя мы знали, что папа должен был умереть, в душе надеялись, что он останется жить. Папа не дожил четыре дня до восьмидесятипятилетия. Мама лежала парализованная.   К чему я это говорю? Никогда в жизни я не занимался литературным трудом, хотя имел опыт написания методического пособия по предмету, который вёл в учебном учреждении. Но писать художественное произведение и методическое пособие – это совершенно разные вещи.
    Не знаю, что подтолкнуло меня к литературной работе. Вероятнее всего, что я знал о прожитой жизни моих родителей. Знал, откуда родом папа и мама, знал о близких мамы и очень мало знал о братьях и сёстрах папы. Нередко я корил папу, что он не говорил нам, детям, о своих братьях и сёстрах. Однажды, в газете “Правда” мы прочитали статью московского писателя Кожина Алексея. Папа сказал, что у него был двоюродный брат Алексей. Но они расстались ещё в 1921, когда после возвращения моего дедушки Ивана Ивановича с фронта уезжали из Уральска. Тогда я пропустил мимо ушей слово “уезжали”, не задумывался, о чём говорил папа. Я не особенно задумывался, почему мой дедушка, Кожин Иван Иванович, бросив нажитое многими его предками, землю, дом, мастерскую, в которой обучались семейному ремеслу наши прадеды. Бросил малую родину, в земле которой покоились многие тысячи поколений Кожиных. Наше семейное ремесло, или точнее сказать мастерство краснодеревщиков, передавалось по наследству от отца к сыну и внуку. Я считал город Уральск Казахской ССР обычным городом СССР. Папа же всю жизнь молчал о своей родине. Но он неоднократно заявлял, что землю не ест и копать её не будет. Я недоумевал, почему папа никогда не копал землю под грядки, а мама никогда не говорила нам об этой странности папы и никогда не ругала его. Хотя ругаться мама умела и иногда сильно ругала папу. Они вообще о многом умалчивали. “Почему?” – спрашивал себя и не находил ответа. Только потом, став взрослым, понял, что дедушка бросил свою малую Родину, чтобы спасти от большевиков-бандитов последнего сына и жену и уехал в те места, где бы они остались жить.
      Прошло три часа после последней операции, которую сделали папе за полмесяца. За эти пятнадцать дней папа перенёс два инфаркта и клиническую смерть, из которой папу вывели на моих глазах. Последняя ночь перед смертью папы была тяжёлой. Я постоянно бегал в перевязочную, наполняя, кислородом подушку, которая постоянно выпускала кислород. Подушка была худая. Ночь папа прожил на кислороде. В ту роковую минуту я находился в изголовье папы. Папа лежал в отдельной палате. В моих руках был чайник с кипятком. В этот момент я почувствовал сильный удар в плечо, пошатнулся и ошпарил ногу кипятком. Я присел к папе. Он что-то говорил. Но что, я не понял. В этот момент вошла медсестра. Она стала измерять папе давление, но его уже не было. Папа умер. Вот этот удар в плечо и толкнул меня на написание воспоминаний папы о нашем роде. Сначала я писал всё подряд. Потом написанное разделил на две части. Одна часть превратилась в социально-философский роман, смысл которой был жизнь будущих поколений. Из ярого  атеиста стал верующим. Я стал верить, если не в Бога, то  в космический Разум, в Творца всесущего. Вторая часть стала нашим общим воспоминанием. Пусть она будет нашей родовой книгой.
    За прошедшие 14 лет численность населения России уменьшилось на десять миллионов. Мы живём отвратительно плохо. Как можно относиться к такому положению вещей? Как можно так жить? Мой роман – это крик души, боль сердца за моих детей и внуков. Я уже не молод. Мне за шесть десятков лет. Имею ли я моральное право заниматься литературной работой? Что я знаю о литературе вообще?
   Теоретики от литературы без устали задаются вопросам, что такое литература, что такое язык писателя, что такое письменная речь и речь устная. Они говорят, что никто, кроме академических литераторов, то есть их самих, не имеет права писать.
   А вот что написал Лев Николаевич Толстой. “Мне в руки дан рупор, и я обязан владеть им, пользоваться им. Что-то напрашивается, не знаю, удастся ли. Напрашивается то, чтобы писать вне всякой формы: не как статьи, рассуждения, и не как художественное, а высказывать, выливать как можешь то, что сильно чувствуешь”. Вот что пишет Гольденмейзер А.Б в своих воспоминаниях “Вблизи Толстого”. “Мне кажется, что со временем вообще перестанут выдумывать художественные произве-дения. Будет совестно сочинять про какого-нибудь вымышленного Ивана Ивановича или Марию Петровну. Писатели, если они будут, будут не сочинять, а только рассказывать то значительное или интересное, что им случалось наблюдать в жизни”.
   Сейчас, когда мир стоит на перепутье веков и тысячелетий, когда изменилось мышление, появилось новое поколение писателей, непонятное старому.  Раньше всех изменения почувствовал уголовный мир. В него влились белые воротнички, то есть представители правящего класса, со своими законами. Они не признали воров “в законе”, привели своих “авторитетов”. Так и в литературе. Появились “молодые писатели”, которые не хотят придерживаться устоявшихся законов. Молодые писатели – не означает, что молоды годами. Это люди, прожившие достаточно на этом свете. Они много видели и много пережили. И потому имеют право на писание литературных произведений. Это, как полководцы, занявшиеся написанием мемуаров. Вот что говорит французский критик Жан-Франсуа Ревель: “Теперь не принято, как это делали в недавнем прошлом, обуславливать правомерность того или иного содержа-ния выбором той или иной формы: содержание любого произведения считается правомерным. Не потому ли содержание исчезло из литературных произведений вовсе? Разрешено всё - с точки зрения эстетики, разумеется, - и в результате остаётся только форма. В новой литературе форма, будучи приоритетной, предполагает лишь собственное присутствие; она является как бы условием или, на худой конец, фоном, а котором осуществляется подавление всякого содержания. Оболдев от партеногенеза, литература занимается тем, что сочетает слова (курсив мой) и спрашивет себя, что из этого получилось. И совсем не случайно, во многих романах, написанных за последние годы, темой является сам писатель. Он воюет с письменным языком; в этих романах самоценным является текст, который автор сотворил для себя, и у которого нет других поводов для существования, кроме как заявить, что он существует и, значит, имеет право на существование”.
   Я, как молодой автор, не отношу себя к писателям крупного масштаба. Я простой скромный житель бывшего СССР, развалившегося благодаря таким теоретикам от литературы, которые взяли на себя право решать, что и как нужно писать. И потому я взял и написал то, что посчитал необходимым, написал для себя, моих детей и внуков. Они, и только они могут решать, прав я или нет.

Январь 1998 год.

PS. После предпоследней переписи населения в РФ жило 143 миллиона человек. После последней переписи 2011 года в Рф осталось 141 миллион человек.
   Это ли не показатель безответственного, преступного отношения правительства и государственных чиновникам к населению. Вы посмотрите, что творится в ЖКХ, на улицах и дорогах, в каких условиях живёт простой народ! Это что, номально? Это стыд и позор!
Проклятье народа перейдёт на их детей и внуков! Так же как и на последних советских руководителей, которые выбрасывась из окон и которых отстреливали и продолжают отстреливать.