Реликвия

               

          В народе говорят: если ты к тридцати трём годам своей жизни ничего не добился,  дальше можешь не рыпаться.  Я,  к возрасту Иисуса Христа, ничего такого особенного не достиг. Ну, если,  только три шахты выработал. Хотя хвалиться здесь нечем. Строились  шахтёнки эти во время войны.  В расчёте на буро-взрывные работы и лопаты. Родине моей уголь позарез нужен был.  Он, как известно, хлеб промышленности. Кузбасс далеко. Украина под немцем. Вот и «пахал»  Мосбасс мой.  И выходит,  неплохо «пахал», раз такому зверю хребет свернули.               
    Деды и отцы  наши тогда в деревянных лавах работали, где подвалка  «на топор» была.                Как сейчас помню: возле посёлка нашего, по осени, провал образовался.  А весной, к нашей ребячьей радости, озеро настоящее. Не очень большое, но глубокое. На его берегу «подвальщики»  всё лето пьянствовали. Кстати, они его и сотворили. Внизу горную выработку «подвалят» - "на горах" яма огромная появится.  Где-то убудет. Где-то прибудет.  Из шахты вылезут. Все с топорами. Чумазые. Топорища длинные, длинные.  Ни милиция к ним не приставала, ни начальство.  Только жены, когда они напьются и  меж собой передерутся, с  руганью  по домам их растаскивали. Безногий  сосед  наш,  дед Филипп ( по молодости тоже подвальщиком  был), смертниками их называл. Мужики  рассказывали: придавило ему  в лаве  плитой колчедана  правую ногу. А тут кровля ка-а-к «заходит  ходуном» и пошла «садиться».   Так он,  недолго думая, сам себе топором  её «чикнул». Говорили:  с одного удара отскочила. Напарник  настоящим мужиком оказался, не бросил,  успел его  из - под  обвала выхватить.               
 
     Шахта  для нас -  всем тогда была. И спортзал, и библиотека. А когда на посёлке клуба ещё не было, так кино в общей нарядной крутили. Да-а. С лопатой и обушком лет сто бы протянула, кормилица наша. Но тут комплексы очистные  пошли. И стали старые шахты закрываться, одна за другой. Это надо же такое  придумать.  Кровлю держит, уголь рубит, на конвейер его грузит и в вагоны сыплет. Профессия «подвальщика» - сразу не нужна стала. Лава сама за «горбушами» «садится». Самоподваливается. Лишь треск от деревянной крепи  по боковым штрекам идёт. Работать стало легче, а главное  безопасней. Раньше навалоотбойщик за смену, ну, тонн пятнадцать угля от силы накидает.  А я на своём комбайне за полчаса  по сто тонн сыплю.               
 
        Эх! Поднять  бы дедов наших и показать им лавы современные.   Глазам своим не поверили бы. Сами–то, с «костлявой» в обнимку работали. За кусок хлеба жилы рвали. Хоть за нас, за внуков своих, порадовались бы.  К отцу на старое кладбище приду. Вот они, родимые, лежат себе. Сорок пять, сорок семь, пятьдесят лет. До шестидесяти - ни один не дожил. Царство Вам  Небесное. Труженики великие.

      Мне  посчастливилось, чуть - чуть правда,  с этими «мастодонтами» поработать.  И всё - то  у них ладилось, и всё - то у них спорилось. За инструментом своим, как за дитём малым глядели. Пила острая. На зубьях  - футлярчик, в обязательном порядке. «Жгунья»  её они звали. Ручка на лопате  -  из плодового дерева. Отшлифовалась – что тебе зеркало. Да ей не то, что работать, в руках подержать приятно было. Топор - что твоя бритва. Я  как-то без спроса  у одного такого «динозавра» взял , и стал клин им тесать на рельсе.  Он как увидел,  затрясся весь, позеленел. Чуть голову мне не отрубил. Да-а, деды суровые были. Оно  и понятно. Горное давление и тупой топор – вещи  несовместимые. Когда  они по старости  уходить стали, премировали их. На сцену такого вот вызовут  для вручения ценного подарка. Стоит. Глаз заслезится. Будто  угольная крошка попала. Руки, углём  побитые,  деть, куда  не знает. И ведь все, как один, - поломанные были. Да-а. Эпоха.
 
                Когда наша «старушка» выработалась, я  на новую шахту-гигант, по переводу ушёл.   Вагонетки трёхтонные. Железнодорожная  колея - 900.  Суточный план на очистных участках - до двух тысяч тонн доходит. С порожняком  проблем нет. А мы на старой  шахте   за сутки  семьсот  тонн всего угля  на «гора» выдавали.  Добывали, конечно, больше, да грузовой ствол не принимал. Заработок  на  добычных участках против нашего, раза в два выше. Работай только, не ленись. Определили меня в комсомольскую бригаду, которая на весь Мосбасс «гремела». Когда впервые на наряд к ним пришёл, глаза зажмурил.  Все стены  вымпелами увешаны. Знамёна кругом. Надо же,  думаю:   «Как у Ленина в мавзолее».  Я к тому времени уже не одну лаву выработал, а здесь прямо  каким-то неумехой-стажёром  себя почувствовал. Людей на участке видимо-невидимо. График у тех, кто в лаве работает – скользящий. Четыре смены, по десять «ГРОЗов» в каждой. Плюс ремонтная смена, человек пятнадцать. Что остальная орава делает – непонятно. Мы меж собой  «дикой бригадой» их прозвали. Наряд (когда все в шахту уедут) начальник участка им сам давал.  Кого только в этой бригаде не было: и менты, и  лётчики, и музыканты бывшие. До того доигрались, что в лаве оказались. Хотя, в шахту они годами не спускались. Кто на дачах у начальства помидоры выращивал, кто машины им ремонтировал. Ну, эти хоть что-то делали. А были такие, на кого только премии нами заработанные, постоянно выписывались и эти псы, начальству их  в зубах таскали. Чтобы в бригаду к ним попасть, надо было иметь  ряд отличительных признаков. Во первых нужна рекомендация, во вторых  - иметь свой личный автотранспорт, в третьих - жена заведующая магазином продуктовым, мебельным или, на  худой конец заведующей аптекой. На старой шахте у нас, может, и было нечто подобное.  Слухи ходили смутные,- но не в таких же масштабах. Да-а.   Гигант - шахта.

Хотя,  в добычных бригадах тоже народ разный собрался. Кто честно работает, а кто абы как. Лишь бы  смена   прошла. Но таких   Слава Богу, немного было. Этих «дятлов» сразу видно. Потому как  лава -  то же поле боя. Кровлю оборвало. Купол - на семи «козырях» образовался. Кто-то сразу в «чёрную дыру»  крепить лезет, а кто  только материал до этой «дыры» поднести способен. Так что люди  в шахте ещё больше люди.
 
     Под Новый год  по всему Мосбассу   трудовое соревнование развернулось. Кто за год  больше  угля добудет. Руководство шахты инициативу эту подхватило. Собрали рабочее собрание. Начальник участка наш, недолго думая, заявил: «За год добуду и выдам на «гора» пятьсот тысяч тонн угля!» Ничего себе замахнулся.  Но слово не воробей, вылетело - не поймаешь. Тем более на следующий день об этом в областной газете пропечатали. Механик на участке дошлый был. Сразу же у директора шахты под это дело  потребовал новую режущую для угольного комбайна. И на приводах лавных оба редуктора  и цепь скребковую на лавном конвейере  заменить. Директор все требования  его выполнил. Так что  весь декабрь мы только и делали, что ремонтом занимались. Даже план не выполнили, без премии остались. Ремонтники и в новогоднюю ночь  выходили, режущую у комбайна меняли.               

         По добычи поехали в ночь на второе января.  В бригадах что-то неуловимо изменилось. Всё-таки  полмиллиона тонн эти как-то внутренне всех дисциплинировали. Обедать стали не все сразу, а по очереди. Смены менялись на рабочем месте, то есть в лаве. Комбайн если и выключался, то только для регламента. (Масла подлить, зубки на шнеках поменять). Кровлю где-то по лаве «оборвёт» с «легонца», бригадиру  указывать нам не надо.  На ходу всё крепили. И не дай Бог, лишний раз, кто лаву остановит. Крику!.. Раз пять за год вода прорывалась. Но куда там! Такую скорость развили, что эмульсия в турбомуфтах закипала. Плавкие вставки, как ракеты сигнальные, из них вылетали.  Ведь продвижение в шахте  - это  жизнь. Чем быстрей лава двигается, тем меньше горное давление. А у нас оно, где-то в завале, за горбушами плелось.  Короче, уголь сыпали за всю шахту. Директор с нами за руку стал здороваться. Как-то сидим в рабочей столовой (бригадира нашего в очередной отпуск провожали), и он заходит. «Бугор» сразу банку со спиртом  прятать. А он рукой махнул. Не дёргайся мол, наливай. Хватанул   «малиновский» неразведённого (мы его предупредить забыли), крякнул, корочкой занюхал: «Так держать ребята!». И пошёл по своим делам. Наш в доску мужик был. Мосбассовский. Карьеру свою ещё с деревянных лав, навало-отбойщиком начинал. Начальник участка у нас в высокие кабинеты  двери ногой стал открывать.  Все подлости  с премиями ему с рук сходили. Пьяным нажрётся и орёт на наряде: «Фэзэушники!!!. Только посмейте лаву перевалить!! На дренажах сгною!» Тоже, наверное, трудовым энтузиазмом проникся.
 
       Дали мы эти полмиллиона. Даже раньше установленного срока уложились. Ёлочка  новогодняя  в общей  нарядной  в середине декабря  зажглась.  Шахта и план свой годовой выполнила и рекорд всесоюзный установила. А тут ещё и проходка отличилась. За месяц четырьмя бригадами прошли километр  горных  выработок. По всему  Советскому Союзу слава о шахте нашей прокатилась.  Опять вымпелы пошли, знамёна. Особо отличившимся – грамоты почётные. А после Нового года, с самого министерства угольного, телеграмма пришла. Участок наш, за высокие трудовые  достижения, премирован автомобилем Москвич-412. Неделю просто радовались. А потом задумались. Как же мы его делить-то будем. И началось. Кто предлагает  подороже «чуркам»  продать и вырученные деньги  меж собой разделить. Кто в детский дом отдать. Были и такие, что начали подговаривать машину начальнику участка подарить. Мол, с него всё началось. Он больше всех этого достоин. Долго спорили, пока не сошлись на том, что кинем жребий. И кому он выпадет, тот пускай «москвич» и выкупает. А деньги между бригадами разделим. А тут ещё одна телеграмма приходит. Уже с автозавода. Мол, заказ такой-то выполнен, приезжайте, получайте. За «Москвичом» поехали начальник участка и профзоюзный лидер. Неделю их не было. Как- то с ночи из шахты выезжаем, смотрим, новенький «Москвич» посреди руддвора стоит. Классная машина. Мы тут же фотоаппарат  в шахткоме  нашли, и всей бригадой возле него сфотографировались. Дня три, из окна нарядной  на него любовались. После выходных приходим, а «Москвича» нет. Где? Никто  не знает. А тут начальник наш в кабинет вваливается. В лоскуты! Ребята, помогли ему на стул сесть. Он икнул и говорит: «Ребят, а ребят. Машину-то вашу я  пропил». «Ничего Алексей Николаевич. Мы себе ещё заработаем» - проблеял кто-то из «диких». Ну, посидели мы ещё минут пять. Помолчали. Да и пошли  на работу.               
 
              А фотография  та, где мы молодые, здоровые, всей бригадой у того «Москвича» стоим, до сих пор у меня в семейном альбоме хранится. Реликвия.