Солнце вновь оказалось скрыто за наплывшими, откуда не возьмись серыми тучами.
Старик недовольно посмотрел на небо, как бы жалуясь самому Богу на эти природные издержки. Море вело себя правильно, таким, каким он хотел видеть его на своей очередной картине. Солнце скрылось, морские волны перестали давать отблески, из-за которых старик задумал писать этот пейзаж. Самое главное, присутствие рядом внука вдохновляло его. Он лежал под зонтом и спал. Казалось, что как только тучи создали огромную тень по всему побережью, его юношеское тело расслабилось и теперь солнце, от которого он прятался, не создаёт ему неудобства. В городе, откуда внук приехал к своему деду, солнца и моря было достаточно.
Когда-то давно все жили в одном городе, и никто не думал, что придёт время, и они могут расстаться и видеться впоследствии крайне редко.
Казалось, ни одна сила и ни одно обстоятельство не могли разлучить старика с его любимым внуком. Да и думать об этом не приходилось. Но грянула горбачёвская перестройка, а вместе с ней великие переселения народов из-за разгоревшихся национальных конфликтов.
Эдуард надеялся, что в стране всё образумится и встанет на своё место. Но конфликт в его интернациональном городе между азербайджанцами и армянами всё больше разгорался и надежды на спокойную жизнь питали лишь патологические оптимисты. Армяне покидали Баку, но Эдуард не мыслил себе жизнь вне родного города и оставался в городе до самых трагических событий. Во время погромов армянских домов, он находился в квартире у дочери. Заботливый зять, азербайджанец, за два часа до погрома разыскал его в своей художественной мастерской и убедил спрятаться у него.
Эдуард поначалу не соглашался, но встречи с внуком всегда его радовали, и он решил провести этот вечер в семье дочери. А это время в его квартиру ворвались погромщики и унесли всё то, что им показалось ценным…
Его сын в начале конфликта сразу подал заявление в американское посольство и вскоре уехал в США. Как ни упрашивал он отца подать вместе с ним прошение на выезд, Эдуард оставался непреклонен.
Супруга Эдуарда скончалась три года назад, как бы предчувствуя страшное время негативных перемен и разлук.
- Ой, не нравится мне этот ставропольский выхухоль, - всякий раз твердила она, как только на экране телевизора появлялся Горбачёв, - он ещё нарубит дров.
Жена Эдуарда была русской, ходила в церковь и в православную, и армянскую. Раньше она не была набожна, но в последнее время как бы чего-то, опасаясь, что могло принести вред её семье, много времени проводила возле икон, прося лик Богоматери покровительствовать её родным.
Замужество дочери за человека другой национальности она восприняла без особой радости и не скрывала этого, пока её подруга не напомнила, что и она вышла замуж не за русского. Да ещё и пристыдила за несоветский образ мышления.
Эдуард не высказывал своего мнения по поводу выбора дочери, но как Бог создал человека по своему образу и подобию, так и он хотел видеть в качестве зятя армянина и конечно художника. Но, зная Рустама с детства, уважение окружающих к нему, он не стал противиться этому браку. Встречая часто во дворе своего будущего зятя, Эдуард восторгался его чутким вниманием к своей престарелой тётушке, которую он довольно часто навещал. Но приходил он к ним во двор, как оказалось, не только к тётушке.
Свадьба дочери Эммы и Рустама была интернациональной. Оказалось, что мать Рустама была еврейкой. Даже тамада на свадьбе заметил, что гости являются свидетелями образования новой Организации Объединённых Наций.
Потом родился мальчик, внук Эдуарда – дитя представителей, как минимум четырёх народов. Глядя на это крохотное создание, дедушки и бабушки пытались обратить внимание других на схожесть с собой, тем самым, доказывая свой родственный приоритет.
- На кого бы не был похож, лишь бы был счастлив наш Эмин, - сказал своё веское слово Эдуард, и остальные прародители согласились с таким выводом.
Эдуард после погромов на следующий день решил проведать свою квартиру, несмотря на возражение зятя.
- Должен я знать, что творится у меня в квартире?
Он вместе с зятем подъехал к дому. Во дворе никого не было. Эдуард увидел взломанную дверь своей квартиры, и ему стало ясно, что снаряды национальной ненависти не обошли его жилища. Он вошёл в квартиру и сразу обнаружил пустоту на том месте, где должен быть телевизор. Полотна картин, которые он хранил для выставок, были разорваны. Копия «Джоконды», которая висела над телевизором, была украдена вместе с телевизором. Гипсовое панно, скопированное с фрески «Тайная вечеря» да Винчи, было разбито на множество осколков. На стене не было самой главной его картины «Седой Каспий». Сколько раз эту картину отмечали призами на различных выставках. Сколько раз уговаривали его продать её за большие деньги. Но он был ни то, что несговорчив. Картину эту, он ни за какие деньги продавать не хотел. Она была вершиной его творчества. А теперь была похищена и не знатоками живописи, а просто её украли из-за того, что картина была обрамлена. На глазах художника навернулись слёзы.
- Как хорошо, что моя жена не видит этого…
- Отец, нам нельзя долго здесь оставаться, - молящим тоном сказал Рустам.
Эдуард покачал головой. Ему уже было всё равно, что сделают с ним погромщики, если надумают вернуться на места своих преступлений. Но подвергать риску своего зятя он не мог.
С того страшного дня прошло двадцать лет. Но Эдуард помнит всё как наяву. Как вывозили уцелевших армян из города через море в Красноводск. Как обнадёживали их там, обещая компенсацию за жильё, имущество, и даже могилы родных. Но выплатили всего сто рублей.
Дочь с зятем не оставили отца одного в беде. Узнав, что кто-то продаёт небольшой дом с садом в Краснодарском крае за семь тысяч советских рублей, Рустам и Эмма разузнали все подробности и купили этот дом в станице Тбилисской. Благо, что отец успел передать драгоценности дочери, они ему были ни к чему. Теперь Эдуард счастливо зажил. Казалось, у него было теперь всё, и даже кисти и краски, которые прихватил с собой зять с бакинской мастерской. Дети произвели уборку в доме. Застелили чистую постель, приготовили поесть и поторопились в город Кропоткин, откуда отправлялись поезда на Баку.
Но прошло несколько дней и Эдуард, чувствовал, что с тоски начинает сходить с ума. Так у него было после смерти жены, но потом находил в себе силы и писал картины. У него тогда были рядом дети, внук, к которому привык и не упускал случая увидеть его.
Эдуард, чтобы отвлечь себя от тяжёлых мыслей, выходил на улицу поглядеть на редких прохожих или на проезжающие мимо автобусы. Когда пришла весна, деревья покрылись соцветием, он достал мольберт и вскоре пчела, севшая на соцветие яблони, не могла подозревать, что стала натурщицей для очередной картины художника. Эдуард никогда так не работал быстро и вдохновенно, пока пчела своим хоботком беспокоила тычинки цветка. Сделав своё дело, насекомое улетела, к сожалению Эдуарда. Но вскоре её жужжание он уловил где-то рядом. Другие труженицы тоже добывали нектар из цветков. Но именно эта пчела понравилась ему, которая, очевидно, сидела у него на шляпке, и критически оценивала штрихи своего будущего портрета. Когда она вновь перелетела на соцветия, Эдуард быстро протёр стекла очков, и вновь работа у него закипела.
Когда картина была готова, он рассмотрел её с разных позиций и остался вроде бы довольным работой. Но душа вновь заныла от одиночества и скуки.
Так проходили дни его первой весны одиночества. Письма от детей приходили регулярно, почти каждую неделю. С Лос-Анджелеса почтальон приносил ему письма от сына лично в руки, и каждый раз получал чаевые. От дочери письма приносил сосед. На его адрес и русскую фамилию приходила почта из Баку.
В одном письме, дочь обещала летом приехать с сыном в станицу Тбилисскую. Радости Эдуарда не было границ. Он стал благоустраивать своё жилище, двор. Отремонтировал забор, покрасил ворота. Вновь забетонировал дорожки. Снёс старый туалет и построил новый. Для внука соорудил качели и небольшие горки. Соседи, проходя мимо двора, спрашивали:
- Саркисыч, не аттракцион ли собрался устраивать во дворе?
- Аттракцион! Но только для себя.
- Это как самогонку, чо ли?
По воскресеньям, чтобы не выглядеть грешником перед станичниками, он не работал. На базар в выходные дни люди выносили для продажи всё - от иголки до автотранспорта. Эдуард встал со своей единственной картиной на торговое место. Он не имел представления, какую цену назначит за свой шедевр, и решил посоветоваться с соседним торговцем.
- А сколько ты сам хочешь за эту «пчелу»? – спросил торговец, напуская на себя важный вид.
- Пятьдесят рублей!
- Значит, проси сто!
- Но для станицы это дорого будет.
- А станичники не купят у тебя. Разве, что приезжие позарятся. Картина хорошая, пчела как живая, того глядишь, ужалить может. Хе-Хе.
Пока Эдуард стоял на своём торговом месте с единственным товаром, он устал отвечать на различные вопросы. Самыми частыми вопросами были:
- А Вы сами рисовали?
- А сколько стоит картина?
- А с фотографии портреты пишите? А сколько будет стоить портрет?
- А голых женщин можете нарисовать?
Эдуард пытался казаться спокойным. Воскресная торговля подходила к концу. Продавцы довольно собирали остатки товара в твёрдой уверенности, что в следующие выходные они обязательно его продадут.
К нему подходили десятки посетителей, но никто не рискнул купить картину.
«Моей ноги больше не будет на этом базаре».
- Дед, а почём твоя «пчела»? – услышал Эдуард над собой в очередной раз.
- Триста рублей, - произнес он с иронией, не поднимая глаз на покупателя.
Сосед его усмехнулся.
- А если за двести пятьдесят? – прищурился покупатель, не сводя глаз с картины.
Эдуард посмотрел на покупателя. Перед ним стоял мужчина лет тридцати пяти с холеным лицом и проницательным взглядом.
- Если будешь брать, договоримся.
- О;кей! – мужчина протянул ему как будто б заранее приготовленные деньги.
Усмешка у соседа сменилась гримасой возмущения.
Эдуард пытался завернуть картину, всё ещё не веря в свой коммерческий успех.
- Не надо заворачивать, я на машине, - сказал покупатель, явно не из здешних станичников, и поспешил удалиться, а потом словно что-то вспомнил, обернулся, - а у Вас есть ещё что-нибудь?
- Через две недели будет! – выпалил Эдуард в надежде на повторный успех.
- А что будет?
- Натюрморт могу, пейзаж, морской пейзаж…
- О! Вот мне и нужен морской пейзаж.
У Эдуарда мурашки поползли по телу. Он вспомнил свой пропавший шедевр «Седой Каспий».
Мужчина простился с художником, обещая подъехать через две недели.
Теперь горевать, у Эдуарда не было времени. Он рисовал морские пейзажи по памяти и понимал, что такого шедевра, который он создал на берегу Каспия, у него не получится. Нужно быть рядом с морем и как бы слиться воедино с ним. Душа должна либо стонать от грусти или петь от счастья.
Тогда можно в своей натуре увидеть то, что видеть дано не каждому, но на готовой картине вот такая суть, смысл, квинтэссенция должна быть и притягивать взор зрителя, вызывать в нём неординарные чувства либо просто наслаждение и притягательное созерцание.
Через две недели у него было готовы три работы. Мужчина, из-за которого он написал три морских пейзажа, появился, как и в прошлый раз к окончанию продаж, заставив Эдуарда изрядно поволноваться. Едва он получил деньги за проданные картины, как перед ним возникли двое молодых мужчин в кожаных плащах. Они вежливо поздоровались и переглянулись друг с другом, как бы не зная с чего начать разговор.
-Рэкет, - подумал Эдуард, - неужели они и у художников собираются вымогать.
- Чем обязан Вам, джентльмены? – с улыбкой спросил Эдуард молодых людей.
Мужчины вновь переглянулись, дабы убедиться, что они действительно выглядят джентельменски.
- Вы портрет смогли бы написать? Только не с натуры, а по фотографии.
Эдуард засмеялся.
- Вы не поверите, но я уже сегодня сотый раз отвечал утвердительно на такой вопрос. Конечно, джентльмены.
Они попросили отойти в другое место, чтобы не привлекать внимание других торговцев, которые стали перешептываться, как только они появились.
Эдуарду самому было интересно, «что это за птицы».
Оказалось, что это были заместитель начальника местной милиции и директор универмага. Они заказали портреты своих жён и детей. А после, под большим секретом и портреты своих любовниц.
Директор универмага зачислил Эдуарда к себе в штат художником-оформителем, и он мог получать ежемесячно зарплату, выполняя небольшие заказы.
Летом, когда приехала семья дочери, они не могли налюбоваться творениями отца. Дом приобрёл свежий вид. В комнатах уютно была расставлена мебель. В каждой комнате висели картины. В саду была скошена трава, стволы деревьев побелены. Перед домом в палисаднике яркими красками сверкали качели и горки. Эдуард не выпускал из рук внука, словно кто-то мог их разлучить. И только, когда Эмин заметил качели и горки радостно похлопал в ладоши.
- Ой, дедушка, ты гений!
- Ты смотри, какие слова он знает!
- Я и читать могу, только небыстро. А ещё я скучаю.
- Как это ты скучаешь?
- По тебе дедушка скучаю. А ты скучаешь без меня.
- Конечно, скучаю, мой самый родной.
«Если бы ты знал, внучек, как я тоскую без Вас».
Теперь каждое лето семья дочери приезжала в Тбилисскую станицу. Всё остальное время Эдуард, чтобы не сойти с ума, отдавал работе. Советского Союза больше не было. И людям, оказавшимся по разную сторону границ стало труднее общаться друг с другом. Если ранее Эдуард мог лелеять надежду на приезд в родной город, теперь понимал, что уже никогда не сможет увидеть свой родной дом, где жили уже чужие люди, не сможет навестить могилу жены. Он знал, что и дочь без мужа, боится побывать на кладбище, проведать усопших родственников.
Шли годы. Настоящая жизнь Эдуарду приходила только летом, когда приезжал его внук. Он не рос на его глазах, и каждый раз видел перемены в нём. И всё это запечатлевал на своих полотнах. С годами внук понимал, почему дедушка не может приехать к нему погостить. Он знал, что нельзя было говорить среди друзей о том, что его деда зовут Эдуард и что он армянин. Для его же безопасности. И как бы не ухищрялась тамошняя пропаганда, очернить соседний народ, он знал, что его дед, лучше всех. И хоть его дед армянин, но больше всех на свете любит своего внука – его, азербайджанца Эмина.
Радости приносили и письма сына. А когда он установил у себя телефон, то сын проводил часовые беседы.
- Не волнуйся, папа, в Америке такие услуги недорогие, -успокаивал он отца.
Эдуард опасался, что сын может разориться на телефонных звонках из очень дальнего зарубежья.
Однажды сын сообщил ему, что женится, и хотел, чтобы отец присутствовал на свадьбе.
Эдуард был рад такому событию, но сразу сказал, чтобы сын не хлопотал о приглашении отца. Силы были уже ни те, чтобы преодолевать огромные расстояния, даже если лететь самолётом.
И картин стал меньше писать Эдуард, хотя был постоянно в работе. Просто стал делать всё медленно.
Сын посылал ему доллары, напоминая, чтобы тот ни очень усердствовал в работе.
Скопив немного денег, Эдуард решил купить автомобиль. Директор универмага по старой дружбе продал ему «девятку» за недорогую цену. Теперь мечта художника должна была сбыться. Он давно мечтал выехать на побережье, но на этот раз, Чёрного моря и сделать пейзажи, а если повезёт и создать шедевр.
Но летом Эмин не приехал из-за каких-то школьных мероприятий. Ни приехала и его дочь. А на другой год внук приехал всего на несколько дней. Ему ещё предстояла поездка в Египет. И Эдуарду ничего не оставалось делать, как порадоваться за внука. Ведь он воочию увидит величественные пирамиды, сфинкса. Может быть, и поклониться от деда горе Моисея.
Когда Эмина призвали в армию, и именно в прилегающие районы Нагорного Карабаха, старик не находил себе места. И хотя, прошло более десяти лет, как враждующие стороны не применяли боевых действий, Эдуард боялся новых вспышек враждебности. Он с ужасом представлял, как его внук вместе с другими аскерами идёт в атаку против соотечественников своего деда. Он не щадит никого, убивая вражеских солдат, забывая, что он, вышедший из чрева армянки идёт убивать таких же людей, в жилах которых течёт армянская кровь. Эдуард мысленно просит армянских солдат не стрелять в противника, но чей-то меткий выстрел уже успел достичь цели. Вот так одним выстрелом можно остановить молодую жизнь, сделать сплошным страданием существование родителей этого солдата, горем убить его прародителей, глубоко ранить сердце любящей девушки. Эдуард мотает головой от таких страшных мыслей, словно отгоняя их.
- Не дай Бог! – говорит он три раза и трижды осеняет себя крестом.
Бедное сердце старика томится не только мыслями о внуке. Он знает, что его дочь дни и ночи тревожится о сыне, подтачивая своё здоровье, разрывая нежные ткани своего сердца. Беспокоится за своего племянника и в далёкой Америке его сын, упрекая зятя Рустама, за то, что не смог «отмазать» сына от армии.
«Видимо, господь Бог, сомневается в моей любви к нему, посылая мне невыносимые испытания».
«Господь, люблю тебя, и буду любить тебя всегда. Если ты гневаешься на меня или на моих родных, то пошли гнев свой на меня. Как сын твой Христос страдал за грехи людские, готов и я за своё, хоть и небольшое потомство терпеть страдания. Пусть мой внук Эминчик целым и невредимым вернётся домой. И с чистыми руками. Прошу тебя».
Эмин не желал делать деду сюрприз, появившись у него после службы. На это ушло бы время. Он, как только, вернулся домой, сразу позвонил к нему, чтобы успокоить старческие страхи.
- Так ты уже в Баку?! – Эдуард не верил своему счастью.
- Да, дедушка, а что ты молчишь? Алло! Алло!
Только дочь поняла, почему отец не отвечает. Она перехватила трубку и, услышав тихие всхлипы отца, сказала:
- Папа, мы попозже позвоним.
Эдуард умиротворенно смотрел на лики святых, иконы которых были развешены у него в комнате, где он больше проводил времени. Он благодарил Бога, Иисуса Христа, Деву Марию, Николая-угодника, глядевшего на него мудрыми глазами. Он улыбнулся сквозь слёзы святому Пантелеймону, исцеляющего его взглядом от сердечных болей. Поклонился фотографии с рамкой усопшего патриарха Вазгена Первого, которую хранил у себя около сорока лет. Во время начавшего конфликта дочь предусмотрительно сняла со стены фотографию патриарха, и спрятала её в своей квартире. Эдуард был доволен, когда дочь привезла ему фотографию Вазгена. В тот день, он поворчал на неё, когда она привезла ему из Баку уцелевшую домашнюю утварь. Считал, что не стоило везти такую ношу чуть не за тысячу километров. Но когда, она достала из своего чемодана фотографию с рамкой, он неимоверно обрадовался, считая «возвращение лика Вазгена добрым ознаменованием».
Эмин при встрече с дедом был несколько поражён, заметив, как волнения окрасили сплошным серебром его голову и некогда густые чёрные брови. Глубокие морщины на лице и впалые щёки говорили больше о душевных переживаниях, чем о пришедшей старости.
Но глаза его теперь горели радостью и жизнелюбием.
Эмин замечает, что дед приходит в замешательство, замечая побелевшие виски внука. И покачивая головой, с огорчением спрашивает внука, почему так рано его голова покрывается сединой.
-Нам в армии мало мяса давали. Недостаток тирозина в организме.
Дед усмехается.
- Тогда будем, ежедневно есть шашлыки и обязательно с тирозином.
Целыми днями они ездили на «девятке» по станице, а когда её достопримечательности надоедали, они ездили в Кропоткин пообедать или поужинать в ресторанах этого небольшого города. И где бы они не были, Эмин старался фотографировать деда в разных ракурсах. Дед в свою очередь отмечал, что фотографирование никогда не считалось искусством, а только конкурировало с его собратьями по кисти.
- А что если нам поехать на море?! - предлагает дед внуку.
- Мне в Баку это море надоело.
Дед понимающе качает головой.
Спустя несколько минут Эмину становится стыдно за свой эгоизм. Он вспоминает, что дед как минимум полтора десятка лет не видел моря и очевидно, что время от времени от тоски по нему пишет морские пейзажи.
- Давай, прямо сейчас поедем на море, - теперь внук предлагает деду отправиться в путешествие, - хочешь в Геленджик, хочешь в Туапсе.
На следующее утро они отправились в путешествие на побережье Чёрного моря. Остановились недалеко от Лермонтово, между Туапсе и Геленджиком. Чёрное море понравилось обоим. Теперь они жалели, что раньше не открывали его для себя.
Эдуард сделал несколько эскизов, но по совету внука решил отдохнуть и развлечься. У него ещё будет время делать свои шедевры.
С того момента прошло пять лет, и они не раз за это время приезжали на побережье. И каждый раз Эдуард привозил с моря одни эскизы, но дома так и не создал задуманный пейзаж.
Старик вновь посмотрел на небо. Проплывающие тучи были не просто серыми, они обрамлялись розовыми лучами, как бы подтверждая райскую красоту небес, воспетую в Священном писании. После прошедшей большой тучи, солнце закрылось небольшими тучками. Пробившиеся лучи солнца осветили поверхность моря. Кипящие волны сверкали тем волшебным блеском, который он ещё в детстве мечтал взять в руки эти отблески солнечных лучиков и нести их повсюду и днём, и ночью, одаривая всех людей, которые будут в восторге от них. Омытая волнами галька сверкала золотом, и каждый раз новая волна словно шлифовала поверхность камней, чтобы не терялся этот притягательный блеск.
Старик стал поспешно замешивать краски, не убирая взгляда от неба, словно прося Бога остановить прекрасное мгновение природы.
Эдуарду пришла на ум мысль, что и Бог, создавший такие красоты, сам является замечательным художником, и ему казалось, что как коллега он должен его понять и задержать небо именно в таком ракурсе.
Внук проснулся. Увидев, с каким пафосом работает дед, не стал напоминать о себе и продолжал лежать под зонтом, хотя ему очень хотелось встать и поразмяться.
Старик, словно чувствуя любящий взгляд внука, посмотрел на него и усмехнулся его сонной внешности.
- Посмотри на «моё» море. Нравится? Только честно скажи, как критик, а не внук.
Эмин встал, отряхивая с тела множество прилипших камушков. Сложив руки на груди, он нарочито высокомерным взглядом осматривал творение деда.
- Почему ты не добавишь какой-нибудь парусник на горизонте?
Старик как будто б ждал такого вопроса.
- Я хочу видеть «своё» море девственно чистым. Таким, как оно было в первозданном виде.
- Вот как. А на картинах Айвазовского всегда написаны какие-нибудь шлюпки, корабли. Это, по-моему, оживляет картину.
Старик покачал головой, одобряя его мышление.
- Дед, ты бы в волнах показал рыбку, которая вот-вот выбросится на берег.
- Зачем мучить рыбу?- серьёзно спросил Эдуард.
- Ну, пусть она будет золотой, а на берегу, крутой старик в джинсах и футболке просит её, чтобы налоговая не доставала или ещё что-нибудь.
Старик улыбкой оценил юмор внука.
- Если я напишу старика, то море будет на втором плане. Понимаешь, когда подаёшь шашлык на стол, не надо перед этим занимать едоков разными салатами, а тем более другими мясными блюдами и колбасными нарезками. Иначе они ни так остро ощутят вкус главного блюда.
Эмин задумался.
- Давай, картину не будем сравнивать с шашлыком. Вот у Айвазовского…
- Оставь Айвазовского в покое. Он гений.
- Он такой же армянин как ты, - сказал Эмин тоном человека, для которого нет ничего невозможного.
- В тебе течёт и армянская кровь и еврейская. Что же ты не стал Каспаровым? Мы же с тобой занимались когда-то шахматами, и подавал неплохие надежды. Или, что же ты не поёшь как Магомаев?
Старик замолчал, опасаясь, что внук может обидеться.
- Тебе не всё равно кем я буду? – не с обидой, но достаточно критично спросил Эмин своего деда.
- Конечно, не всё равно. В первую очередь ты должен оставаться порядочным человеком в любых ситуациях.
Собираешься жениться – правильно делаешь. Семья это самое святое для настоящего мужчины. Ко мне старику прислушиваешься – это тоже порядочность. А мне приятно от этого. Знаешь, чем человек старше, тем больше он хочет ощущать чувство собственной значимости. Так что, дай это с избытком почувствовать своим родителям.
Эмин подошёл поближе к деду и поцеловал его в щёку.
- Я тебя ценю больше, чем Айвазовского.
Эмин достал из багажника примус и предложил деду готовиться к ужину. Эдуард присвистнул, глядя на закат солнца, мол, вот время летит.
- Ну, как наш мальчишник продолжается!? – торжественно сказал внук, накладывая деду на тарелку картофельный пюре.
- М-да, это хорошо, что ты перед свадьбой решил навестить меня, - старик отведал приготовленный внуком пюре и покачал головой в знак одобрения.
- Я так хотел, чтобы ты был на свадьбе, - с сожалением сказал Эмин.
Эдуарду показалось, что внук вот-вот расплачется.
- Ты ведь приедешь вместе с женой ко мне в Тбилисскую?
- Конечно, дед. И за тебя на свадьбе выпьем.
- Вот этого не надо делать. Гости на свадьбе итак будут разгорячены напитками и кто знает, как воспримут такой тост. Ты лучше знаешь, что сделай, - старик замолчал, словно обдумывая, как лучше выразиться.
Эмин понимал, что комок обиды не даёт ему договорить.
Молчание продолжилось ещё несколько минут.
- Ты мне приглашение на свадьбу пришли, - старик набрался с силами, - я ведь твой дед, всё-таки.
После ужина они молча сидели, глядя на море. Каждый раз набегающие волны пытались как бы доказать, что мир суетлив, и необходимо от него отдохнуть, слушая шептание волн и созерцая бескрайний морской простор.
В море показался катер, медленно плывущий вдоль берега.
На борту катера находились пассажиры. Взоры их, как показалось Эмину, были обращены на берег, именно на то место, где они расположились. Он отложил тарелку и старался смотреть в ту сторону, где не было видно признаков цивилизации.
- Может быть, мне действительно, добавить в пейзаж какое-нибудь судно или хотя бы этот катер? – дед точно проник в мысли своего внука.
Эмин затрясся от смеха.
- Никаких излишеств. Только природа! – теперь он был категоричен, - скорей бы проплыл, этот чертов катер.
Проснувшись утром, Эмин почувствовал, что в салоне автомобиля холодно, но он был укрыт несколькими одеялами. Он вспомнил, как среди ночи, дед, точно также как в детстве, просыпался и тщательно укрывал его. В автомобиле деда не было.
- Наверняка, готовит завтрак – яйца в мешочек, сваренные в морской воде, - подумал Эмин, но не услышал шума работающего примуса.
Приподнявшись от сидений, он увидел, что дед вновь установил картину на мольберт и дивится на неё, подперев кулаком подбородок, как будто без этой подпорки голова его не удерживалась на шее.
Он видел краешек картины. Изумрудные краски моря переливались в бирюзовые тона и заканчивались белоснежной пеной волн, величественно плывущих к берегу, где их победное шествие заканчивалось нежным лобзанием прибрежной гальки.
Эмин тихо вышел из машины и встал рядом с дедом, созерцающим «своё» море. Увиденное им ввело его в восторг. Перед ним в небольшой картине открылись просторы морского и небесного пространства. Картина была наполнена светом. Но вчера картина казалась не такой яркой, тучи на небе и весь пейзаж создавали ощущение приближающегося вечера.
- Картина меняет тона в зависимости от времени суток! И говорит: Доброе утро!
Старик улыбнулся этому замечанию и расценил его и как восторг и как приветствие.
Искупавшись в море перед завтраком, Эмин заметил деду, что пожелал бы окунуться в пучину волн в «его» картине.
Старик понимал, что Эмин старается теперь чаще делать ему приятное, как бы следуя наставлениям Булата Окуджавы.
«Давайте жить, во всём друг другу потакая, -
Тем более, что жизнь короткая такая»
Обратно в Тбилисскую, как и сюда на побережье Эдуард вёл машину осторожно и с небольшой скоростью.
Ему самому не нравилась такая езда, но он решил не разгоняться, опасаясь любой неприятности на дороге.
Дорогой они продолжали беседовать о художниках.
- Ты перед свадьбой пойди на кладбище к бабушкиной могиле, - внезапно сказал Эдуард внуку.
Эмин понял, что дед давно хотел попросить его об этом. Но никак не решался сказать ему. Их разговоры были о море, природе, искусстве
- Хорошо, - ответил Эмин поникшим голосом.
Бабушку он не помнил, но надгробный памятник всплыл в его памяти. Сюда, на Христианское кладбище они редко приходили с отцом и матерью. Возложив цветы, мать Эмина начинала плакать, порой навзрыд, а отец боязливо озирался по сторонам.
Три года назад по распоряжению бакинского мэра к кладбищу были подогнаны бульдозеры, экскаваторы и прочая землеройная техника, чтобы выворачивать и крушить памятники и надгробные плиты. По замыслу руководства города именно по территории кладбища должна была пройти новая автотрасса.
Когда в городе стали говорить о предстоящем разрушении кладбища, мать просила отца, перезахоронить останки бабушки. Отец Эмина пытался что-то предпринять. Несколько дней ходил он сам не свой, а затем чуть не плача сказал, что могилы, где надгробия с армянскими фамилиями переносить не будут.
«Даже если там похоронена княгиня».
Вот так прах бабушки оказался закатанным под асфальт. И ныне по нему мощным потоком движется автотранспорт.
Эмма несколько недель не разговаривала с мужем, но сестра Рустама, понимая как тяжело дважды терять своего родителя, в слезах извинялась перед ней за свой народ.
«В этом виноват узкий круг людей власти, а не народ».
Но для здоровья матери это горе не прошло просто так. Жалуясь на постоянные недомогания, она стала подозревать, что у неё развился сахарный диабет. Врачи это подтвердили.
Эдуард мельком взглянул на внука, заметил возникшую бледность на лице.
- Тебе не тошнит? – спросил он, не отрывая взгляда от дороги.
- Нет-нет, - попытался успокоить Эмин деда.
- Эминчик. Джана. Если тебе неприятно ходить на кладбище, ради Бога, не утруждай себя, - немного поразмыслив, сказал Эдуард.
- Мне это нетрудно. Я пойду к бабушке. Обязательно пойду.
Дед радостно посмотрел на внука.
- Я помню, бабушка мечтала дожить до твоей свадьбы, как говорится, встряхнуть стариной и сплясать на ней. А я хоть и не блистал в то время здоровьем, но очень надеялся, что доживу до этого дня.
- Дедушка, - Эмин что-то хотел спросить, но не решался.
- Говори, мой родной. Что ты хотел спросить?
- А тебе за двадцать с лишним лет не хотелось опять жениться?
- Ну, как тебе сказать? – он задумался, но внимание его оставалось на дороге.
Эмин подумал, что задал нетактичный вопрос.
- Видишь ли, - пробуя ответить на вопрос, произнёс Эдуард, - наверное, не было или не повстречал такой красивой и доброй женщины как твоя бабушка. Мы с ней ни то, что ладили, а понимали друг друга с полуслова.
- А она была против брака мамы с отцом?
- Что-то было такое. Незначительное. Но мы с ней Рустама уважали. А твоя невеста знает, что ты у нас интернациональное дитё?
- Я не скрываю этого.
- И знает, что дед твой армянин?
- Знает! Ты знаешь, ей это всё равно. У неё главное на уме, как пройдёт свадьба.
- Ну, правильно, одобряю - поддержал свою внучатую невестку Эдуард.
- Мечтает после свадьбы поехать во Францию.
- И это хорошая мысль.
- Да, но это мысль на двоих стоит что-то около трёх тысяч евро.
- Ну, правильно. Значит, путешествие стоит того.
Эмин рассмеялся. Дед ему показался чересчур наивным.
Эдуард, подражая внуку, засмеялся заразительным смехом.
Поездка дедушки и внука на море казалось, прошла замечательно. Оба были довольны. Внук чувствовал в себе прилив свежих сил после отдыха, старик радовался своей творческой победе. Казалось, теперь никто и ничто не может отрицательно повлиять на их счастливую жизнь, и даже испортить настроение. Даже Эмину казалось, что мечта о поездке во Францию непременно когда-нибудь сбудется.
И даже постовой ГАИ (или как в России называют эту службу ГИБДД), который остановил их, казался добреньким блюстителем порядка на дорогах.
- Инспектор …… , - невнятно представился он, - проверка документов.
Эдуард предъявил ему водительские права и техпаспорт.
Инспектор посмотрел на старика, сверяя с фотографией на правах. Эдуард виновато поскрёб рукой небритые щёки.
- С моря едем, - словно извиняясь за свой внешний вид, промолвил он улыбаясь.
- Понятно, а этот гражданин с Вами?
- А зачем он Вам? Он не за рулём, - удивился старик.
- Проверка документов!
- Эмин, - обратился дед внуку, - покажи инспектору свой паспорт.
Эмин сразу предъявил свой документ.
- Так, паспорт гражданина другой страны - протянул деловито инспектор, - уже настораживает.
- Что Вас настораживает? – улыбаясь, спросил старик
Инспектор не ответил, делая вид, что внимательно изучает паспорт иностранца.
- Кто это? – спросил он Эдуарда, кивая в сторону Эмина.
- Мой внук, - не без гордости ответил старик.
- Неродной, конечно.
- Почему не родной, - обиделся старик, - самый, что ни есть родной.
- Фамилии-то разные, - хлопая паспортом по ладони, констатировал инспектор.
- Ну, правильно, дочкин сын.
- Только, что-то подозрительно попахивает, - ты – армянин Гаспарян, он твой внук – азербайджанец Мамедов.
- Ты мне не тычь, инспектор. И не порть настроение парню перед свадьбой.
- Интересно, сейчас разберёмся, где у вас будет проходить эта сходка, так называемая свадьба.
Старик побелел от гнева. Он взял свой мобильный телефон и стал перебирать абонентов на мониторе.
- Здравствуй, Михалыч. Это я, Саркисыч, художник - он отошёл подальше и стал рассказывать о странном поведении инспектора.
- Как фамилия Ваша, господин инспектор, - поинтересовался Эдуард.
Инспектор ГИБДД нехотя назвал свою фамилию.
После разговора с неким Михалычем, старик спокойно занял водительское место в автомобиле и включил радио.
- Так что товарищ водитель будем делать? – спросил инспектор.
- Тебе виднее, ты здесь начальник. А я немного подремлю.
Эдуард закрыл глаза и устроился по удобнее на своём сидении. Эмину передалось спокойствие деда. Теперь он не беспокоился за свой паспорт.
Прошло более десяти минут, Эдуард приоткрывал глаза, наблюдая за инспектором. Он то и дело направлял радаром на проезжающие автомобили и с сожалением опускал его. Скорость движения у них была допустимой.
- Инспектор, а мы что ехали с нарушениями? – выкрикнул Эдуард с автомобиля.
- У парня нет регистрации…
Инспектор отвечал спокойно, но из-за проезжавшего транспорта его не было слышно.
- Что он говорит? – спросил Эмин деда, думая, что он лучше расслышал милиционера.
- Деньги хочет.
- Может дать ему надо?! - Эмин даже залез рукой в карман.
- Так пусть скажет, что ему на жизнь не хватает. Меня ведь как-то надо разжалобить.
Эмин начинал беспокоиться. Связываться перед свадьбой с милицией не входило в его планы.
Инспектор стоял равнодушно, массируя жезлом спину. Его напарник так и не выходил из своей машины. Но вдруг показался, передавая ему рацию.
- Инспектор такой-то – видимо представился он, гордо выпячивая грудь.
Слушая сообщение по рации, инспектор постепенно превращался в вопросительный знак. Затем покорно принёс документы Эдуарду и, отдав честь ему, тихо произнёс:
- Извините за беспокойство, Счастливого пути!
- Всего доброго, сынок! – вежливо ответил Эдуард, не давая инспектору почувствовать себя побежденным и униженным.
Около часа дед и внук ехали молча. Дед думал о том, где бы достать три тысячи евро. Внук восхищался спокойствием деда, и как он ловко и достойно вышел победителем в споре с гаишником.
- Дедушка, - наконец нарушил он молчание, - а кому ты звонил по телефону, когда нас гаишник остановил?
Старик усмехнулся. Хотел пошутить, сказав, что ему пришлось побеспокоить Путина или Медведева, а правдивее было бы, если б он назвал фамилию губернатора края.
- Эмин, дорогой, дело в том, что среди ментов есть люди, которые любят искусство!
День, когда внук уезжал из Тбилисской был солнечным. Но на душе у старика было смутно, и побаливали суставы как в сырую погоду. К тому же автомобиль стал барахлить, словно просясь на отдых после длительного марша на море и обратно. Пришлось обратиться к приятелю азербайджанцу Азизу, который никогда ни в чём не отказывал ему. Только рад был в чём-то помочь дяде Эдуарду.
Это через Азиза - своего приятеля ещё со студенческой скамьи, зять Рустам узнал о продаже дома, в котором теперь жил Эдуард.
- Нет проблем, дядя Эдуард! - отвечал Азиз.
Через пять минут позвонил его шофёр и более подробно узнал, когда поезд отходит с Кропоткина и номер вагона.
Пока Эдуард упаковывал внуку багаж, Эмин возмущался всякий раз, когда дед укладывал в сумку баночки с приготовленным им вареньем из черешни с орехом, слив, роз, и молочных орехов. Очищенные от скорлупы грецкие орехи занимали много места в багаже, но дед убедил внука в их необходимости, напомнив, что восточные сладости приготавливаются именно из этих плодов.
Когда приехал шофёр, чтобы доставить Эмина на Кропоткинский вокзал «Кавказская», сердце Эдуарда дрогнуло – ему опять предстояла разлука с родным человеком. Эмин заранее просил деда не провожать его до вокзала, ведь он изрядно устал за последние дни.
Багаж был загружен в автомобиль. Шофёр уверял, что и Эмина и его багаж, он проводит и доставит до самого купе в вагоне.
Дед находился в комнате, и слегка развалившись в кресле, говорил с кем-то по телефону. Эмин ждал, когда он закончит разговор, чтобы попрощаться с ним. Но видимо дед был настроен на длительный разговор.
Шофёр стоял перед воротами и всем своим видом показывал, что торопится.
- Дедушка, я поехал.
- Конечно, конечно, - ответил дед или своему телефонному собеседнику, или ему. Эмин не понял.
Он подошёл к деду и поцеловал его в щёку. Старик потянулся к внуку и слегка прикоснулся губами к щеке внука.
Эмину показалось странным поведение деда. Его любимый внук уезжает от него, ему предстоит женитьба, неизвестно, когда они увидятся вновь, а он сидел в кресле и был поглощён разговором непонятно с кем.
- Нет-нет. Я Вас слушаю. Хорошо, в срок…- сказал дед в трубку.
Эмину показалось, что голос деда дрогнул. Он помахал ему. Дед, не глядя на внука, пошевелил пальцами свободной руки в знак прощания.
Выходя из дома, Эмин заметил, лежащий на столике параллельный радиотелефон. То ли из любопытства или непонятного беспокойства, решил подслушать разговор деда с его собеседником.
В трубке ничего не было слышно, кроме взволнованного дыхания деда.
Утром следующего дня старик зашёл в кабинет директора универмага, теперь он стал хозяином самого большого торгового заведения в станице.
- Ну, что Саркисыч, вижу, что не просто так зашёл, - приветствовал его директор.
- Да, ты угадал, - усаживаясь в кресло, сказал Эдуард.
- Что ж выкладывай.
Старик вытер вспотевший лоб платком, волнения своего он не скрывал.
- Деньги нужны!
- Ну, за картины, которые выставлены на первом этаже, я могу заплатить тебе до их реализации.
Старик кивнул головой и проницательно посмотрел на директора, словно пытаясь наперёд узнать, даст он большую сумму денег наперёд, то есть фактически взаймы или не даст.
«Никогда не верь торгашам и с ними никогда не связывайся. Они никогда своего не упустят», - вспомнил он своего коллегу художника, презиравшего всех кто, мог заработать на его труде.
- У меня есть интересная работа, только дорогая.
Старик видимо заинтересовал директора, хотя его лицо оставалось беспристрастным и мило улыбающимся, но пальцы на подлокотнике кресла, зашевелились, как у пианиста в поисках нужной клавиши.
- Где эта работа! Эдуард Саркисович, кота в мешке я ни разу не покупал.
- Знаю, господин директор, но тащить шедевр через весь город я не намерен.
Старик знал, что местные руководители любят, когда станицу называют городом. И по праву. Станица имела двухсотлетнюю историю, и в ней проживало более двадцати пяти тысяч человек.
- Что хоть написано на картине?
- Картина не стихотворение, её видеть надо.
Директор улыбнулся.
- Ты ведь, живёшь где-то по Октябрьской улице?!
Старик стал возражать, когда директор попытался снять обувь при входе в дом.
В комнате, где висела картина, старик поспешно задвинул шторы и попросил войти своего гостя.
Директор вошёл в комнату, и сразу взгляд его упал на морской пейзаж. Он подошёл к картине поближе, чтобы лучше рассмотреть её. Сквозь шторы проникали утренние лучи солнца, но в комнате всё равно было темновато.
- Я нельзя включить свет или ты экономишь электроэнергию? – пошутил директор.
- Ты мне скажи, как знаток искусства, что ты видишь?
Директор вновь посмотрел на картину.
- Красивый пейзаж. Такой нежный, вечерний, приятный!
Старик раздвинул шторы. Комната наполнилась светом.
Казалось, что солнечный свет излучается и с картины.
- Так это дневной пейзаж! – удивился директор.
Он смотрел на картину заворожено. Море ему казалось живым, был слышен шум морских волн, и ему захотелось войти в эту картину насладиться прозрачными изумрудными водами моря.
- Бл@дь, картина хороша, - по-своему выразил он своё восхищение.
Мысленно он знал, что нельзя показывать свои эмоции, но ему было бы стыдно лукавить перед художником. Теперь его охватило чувство гордости, что он лично знаком с этим великим мастером.
Директор не просто осматривал картину, он созерцал её. Старику «медные трубы» директора несколько начинали надоедать.
- Перейдём к делу? – осторожно спросил Эдуард.
- А что ты хочешь за неё?
- Три с половиной тысячи!
- Баксов! То бишь, долларов.
- Бери повыше. То бишь, евро.
Директор разочарованно посмотрел на Эдуарда.
- Саркисыч, милый, мы живём в станице, глухомани. Кто её здесь купит.
- Её можно вывезти в Москву, в страны Евросоюза, в Краснодар на худой конец.
Директор покачал головой в знак согласия. Помолчав немного, он испытующе посмотрел на старика:
- А на две с половиной тысячи за все твои картины не согласишься?
- Честно говоря, мне три тысячи нужно, - ответил старик.
- Ну, пойми, до сих пор ни одна твоя картина столько не стояла.
- Раньше были, может быть и лучше. Только в так называемом интернациональном городе никого не хотели признавать, кроме своих коренных кадров. Держали нас для плакатов типа «Слава КПСС». Выручай директор. Добавь ещё пятьсот евро, в залог даю твою бывшую «девятку».
Директор вновь взглянул на картину, а потом на старика.
- Саркисыч, если ни секрет, зачем вдруг тебе такие деньги. Уж ни бизнесом ли собираешься заняться?
- Внуку на свадьбу хочу подарок сделать. Хороший подарок, понимаешь.
Директор протянул ему руку.
- Что ж, по рукам, Саркисыч!
Старик аккуратно снял картину со стены, напоследок любуясь ею, завернул. И также аккуратно положил на сиденье директорского джипа.
Приехав домой к директору, старик получил сто двадцать тысяч рублей.
- Когда машину заберёшь? – поинтересовался старик.
- Катайся на здоровье, Саркисыч. Соберёшь пятьсот евро или двадцать тысяч нашими, дай знать. С удовольствием возьму.
Эмин с невестой принимали поздравления от приглашенных на свадьбу родственников, друзей, и очень дальних родственников, о существовании которых они и не подозревали. Он замечал, что на лице матери появлялась печаль, которую она пыталась скрыть своей обаятельной улыбкой. Как не старался скрыть своё волнение отец, по нему было видно, что он тревожится за проведение свадьбы. Но с первыми тостами волнение как будто б притуплялось. Тамада не утомлял длинными тостами, но и не был лаконичен.
Эмину очень хотелось, чтобы в тосте за дедушек и бабушек новобрачных, обязательно в красивой форме прозвучало имя его дедушки – Эдуард. Заметив, что оператор, снимающий фильм о свадьбе, внимательно запечатлевал каждое движение тамады во время тостов, Эмин остался довольным. Будет, что вспоминать после свадьбы и что показать деду. Однообразные танцы надоедает смотреть.
Прозвучали тосты за родителей, вслед за ним и дедушек и бабушек, но дед Эдуард в тосте отмечен не был.
- Отец, почему за деда Эдика не было тоста - чуть не в ярости, спрятавшись за колонну банкетного зала, спрашивал Эмин, - что Вы его раньше времени хороните.
- Эмин, - сказал отец строго, - иди на своё место.
Эмин хотел что-то ещё сказать, но, увидев взволнованное лицо невесты, поспешил сесть рядом с ней.
- Дамы, господа, - между тем начал свой очередной тост тамада, - замечательно, когда наша жизнь полна приятных неожиданностей.
Гости притихли, тамада смог их заинтриговать.
- Сегодня молодая семья Мамедовых, - продолжал он, - получила приглашение от туристической фирмы из Новороссийска «Экспресс тур» провести свадебное путешествие по Франции. Главная тема этого тура «Классический Париж». Давайте поздравим наших молодых.
Гости не догадались, каким образом следует поздравить молодых. Тамада стал аплодировать, гости последовали его примеру.
- Дорогие жених и невеста, это дедушка Эдуард постарался для Вас! Прошу поднять бокалы. За его здоровье!
- Мне бы такого деда! – выкрикнул кто-то из друзей Эмина.
Гости чокались бокалами. В зале были слышны частые обрывки фраз: ермяни бабасыды, молодец он!
Эмма впервые за двадцать лет вновь почувствовала себя счастливой. Родной брат с далёкой Америки оказал ей весомую помощь для свадьбы. Она гордым взглядом смотрела на сына и на его невесту.
«Хранит Вас Бог, дети мои!»
Эдуард сидел у себя в гостиной комнате со своими соседями. Стол был накрыт по всем законам армянского гостеприимства. Гости были уже навеселе и время от времени исполняли русские и украинские песни.
И каждый раз просили исполнить какую-нибудь армянскую песню. Никак не хотели верить, что он не знает армянских песен. Но вскоре пришёл Азиз, как и обещал на двадцать минут. Вот он и спел куплет армянской песни «Ов сирун, сирун».
- Саркисович, а что ты сам не поехал внуку на свадьбу? Неужели дорогу не осилил бы? – спросила соседка.
- Извини, мою незнайку, - вступил в разговор сосед, - Эдуард Саркисович, сколько раз ей говорить, что Саркисыч армянин, а в Баку живут азербайджанцы, понимаешь?
Эдуард подумал, хорошо, что Азиз ушёл и не слышит этого каверзного вопроса.
- Ну и что? – откровенно не понимала соседка этих закавказских хитросплетений.
- Враждуют они ещё с горбачёвских времён. Убить могут Саркисовича там.
- Неужели всё так сложно? – не верила соседка, - Человек на свадьбу внуку не может поехать.
- К сожалению, это так, - грустно подтвердил Эдуард.
Звонил мобильный телефон. Эдуард сразу не мог разглядеть абонента на мониторе и недовольно буркнул в трубку.
- Алло?
- Дедушка, привет! Ты спал?
- Здравствуй, мой родной, поздравляю тебя!
- А мы за тебя выпили!
- Я ведь говорил, что это необязательно.
- Ты, что? Все в восторге от тебя. Неужели мы полетим в Париж.
- Дай Бог мне здоровья, и к дяде своему в Америку тоже полетишь.
- Дедушка, спасибо!
- За что? Это я командирую тебя в Лувр?
- Так, а что надо сделать? – по голосу Эмина чувствовалось, что он собрался с мыслями.
- Найдёшь в Лувре полотно «Джоконду», поклонишься и скажешь, что Гаспарян Эдуард Саркисович посылает Леонарду да Винчи свой привет!
- Обязательно, дедушка!
- Дедушка, - Эдуард услышал нежный женский голос, - спасибо вам большое!
- Не за что, внученька! Поздравляю вас! Будьте счастливы!
- Дедушка, - позвал опять его голос невесты, - а можно после Франции мы у вас погостим?
- Осчастливьте старика!
Соседи радовались вместе с Эдуардом предстоящему приезду гостей.
Теперь Эдуард в ближайшее время точно не будет тосковать в одиночестве!