Уж как-то так случилось, что жизнь летела слишком быстро и… как-то бездумно, в суете. Вначале до школы была совсем маленькой, и хотелось играть. Потом была школа, и мне безмерно было интересно учиться. Потом с таким же интересом училась в институте: семинары, курсовые, экзамены.… Затем окунулась в счастье работы с маленькими детьми.
А все это время вокруг меня были люди, близкие мне люди, которых я любила, которые любили меня и все, что я делала с таким безмерным желанием.
Вначале не стало мамы. В душе образовалась пустота, которая до сих пор не уходит. А я, вместо того чтобы остановиться, примкнуть к тем хрупким жизням людей, которые очень любили меня, работала до изнеможения. Ведь мне хотелось, чтобы они любили меня не просто так, а, как тогда казалось мне, заслужено. Я получала дипломы, участвовала в конкурсах, выпускала книги, строила свою жизнь. В длинные свои каникулы объезжала своих дедушек, бабушку, показывала свою дочь, самую большую гордость, потом грамоты, благодарности. А они радовались мне, моим находкам и маленьким победам.
Во время приездов мне хотелось вымыть дом бабушке, (ведь она такая чистюля!), постирать, прибрать на огороде и во дворе. Мне так хотелось, чтобы после моего отъезда у них в доме еще чувствовалось мое присутствие. «Посиди с нами,- просили они меня, но я всегда спешила или что- то сделать или уже пора было уезжать.
Редкими вечерами сидела с бабушкой и дедушкой на крылечке, а они все расспрашивали о моей жизни. А я весь год готовилась к этим расспросам и словно держала экзамен – честно и подробно рассказывала о своей жизни.
ЭТО И БЫЛА МОЯ ОШИБКА!
Только после того как они все потихоньку ушли из жизни, я поняла, как ошибалась! Нет не в том, что помогала им по хозяйству. Это просто надо было делать. Не в том, что стремительно строила свою жизнь. Это было необходимо делать. Ошибка в том, что успела мало узнать о ИХ жизни! Не вела дневники, не записывала.… Из-за суеты.
Я и сейчас живу в суете, но, став бабушкой, вдруг со страхом подумала, что скоро некому будет рассказать о семье. Нашей семье.
Я сажусь напротив своего отца и прошу рассказать мне что- нибудь. Мне хочется чуть остановить время. Узнать историю. Не просто историю семьи, а историю семьи в истории моей страны.
Это кому – то надо? Прежде всего, это надо мне. Думаю, это будет нужно моим детям и внукам. А еще тем двадцати - тридцатилетним, которые уже додумались остановить свой бег, а спросить уже не у кого.
О войне я мало, что могу рассказать,- начал свой рассказ отец…. Очень хорошо помню, как я узнал, что началась война.
Это был шикарный день. Яркий, солнечный. А мне, семилетнему пацану, пообещали катание на каруселях. Это теперь карусели крутятся электричеством. А раньше на площади стояли карусели, ну похожи, конечно, на сегодняшние с лошадками, только крутили их два - три здоровых мужика вручную. Правда радость и восторг детей были, как и теперь, безмерными. Так вот посредине площади стояла карусель, малышня веселилась вовсю. Играла музыка. Мужик в кепке наяривал на гармошке.
Я уже откатал свои положенные минуты. Но, конечно же, это было мало. Я подошел к отцу и смело заявил, что маловато, мол, будет, ведь всю неделю ждал и старательно помогал по хозяйству. Отец согласился. И вот я уже с зажатым в руке заветным билетиком бегу занимать очередь для захватывающего дух волшебного парения в воздухе.
Как вдруг (о, великая несправедливость!) ко мне быстро подходит мать, крепко берет за руку, именно ту в которой лежит драгоценный билет, и настойчиво тянет домой. С отцом они взволнованно говорят о чем - то, но мне то не понятны были слова « ВОЙНА», « вероломно»…
Так и осталось в памяти с детских лет от слова война - ощущение великой несправедливости и безмерного детского горя.
Отец закурил.
- Ты что- то пишешь, а я ведь не ветеран, и сказать могу мало что, - мой отец засмущался.
- Ну и расскажи что ты, именно ты помнишь, - прошу я.
- Помню, ну, еще помню конец войны. Утром ловил рыбу. Это сейчас удочки да крючки. А раньше то все самодельное. Но моя рыбалка была необходима моей семье. Сам мастерил удилище, делал крючки. Рыбы уже натягал, да слышу вдруг из репродуктора: война закончилась. Побежал домой. Удочки, рыбу бросил, чтоб значит побыстрее. Надо ведь бабке да матери сообщить, обрадовать их. Прибежал, а они уже знают, плачут, смеются, стали меня обнимать, А я стоял да думал, что рыбу на берегу оставил. Война закончилась, а баб - то кормить надо. Не по мужски. Правда потом сбегал на берег, принес рыбу, и удочки целы были.
А между началом и концом войны был голод, страшно хотелось есть, всегда. Была учеба в промерзшей школе. И работа. Помогали все. И дети, и взрослые работали порой до изнеможения.
За мной был конь закреплен. Как сейчас помню, звали его Кулак. Здоровый был. Я то не робкого десятка был, мог Кулака и кулаком стукнуть. Да голодно жили. Сил не хватало супонь подтянуть. Так и подбегу к мужику какому: «Дядь, подтяни супонь».
- Помогали?
- А то как же. Ведь общее дело делали. Наработаешься так, есть охота. Мать картошки даст. Съешь да и заснешь. Не до игр тогда было. Хотя и играли и учились. Да учились то, как хорошо! Писали, правда, на газетах. Не купить было тетрадки то. А зимой в школу так с поленом ходили.
- Как с поленом?
- Ну, кроме портфеля несешь с собой полено, класс протопить - то надо.
А дома учили уроки с моргасиком. Знаешь что такое моргасик? Это из гильзы стреляной делали, капнешь в нее керосину, фитилек подожжешь – освещение готово. С одной стороны от маргасика я сижу, с другой стороны - сестра. Чуть сильнее лист книжки перевернешь – погаснет. Тут и подзатыльник можно заработать. Побежишь к печке, уголек принесешь, дуешь, дуешь на него, когда - то разгорится. Но с невыученными уроками редко ходили. Стыдно было.
Было какое- то действительно единение народа. И подлецы, конечно, встречались и провокаторы, но дух народа был крепок!
Уже после войны повезла нас учительница в Ясную Поляну на экскурсию. Нас и было то всего пять человек, кому деньги дали.
Это сейчас от порога школы и дол места экскурсии автобусом возят. А мы где пешком, где на автобусе, потом на поезде. Так самым ярким впечатлением было, что купил два батона ситного.
- Чего купил?
- Ситного,- отец усмехнулся. Не знаешь что такое ситный? Это сейчас вроде бы и не ценится ничего. А ситный - это белых хлеб. Ведь хлеба досыта не ели. Да и не было чистого хлеба. Все с добавками. Так вот купил я ситного, один батон съел сразу. Второй матери привез, вреде как в подарок. Вечером сели мой рассказ о поездке слушать, а я отщипываю кусочек за кусочком и все думаю, что все, больше нельзя, ведь для матери привез. Глазом не моргнул, четверть батона отъел. Тут и стыдно было, и обидно, что не знали мы такого яства. Но представь, война закончилась, мне одиннадцать было, а в тот период, наверное, двенадцать- тринадцать. А хлеба белого досыта не ели. Вот времена то были!
Отец потянулся за сигаретой. Пачка была пуста.
- Пап, а еще что - нибудь расскажешь,- прошу я.
- Да какой из меня рассказчик,- махнул отец рукой и пошел курить на крыльцо.
У