Он не видел ее уже больше двух лет. Последний раз они виделись в марте девяносто четвертого, когда она вместе с родителями переезжала в Петербург. Потом несколько раз они перезванивались, редко и недолго разговаривая друг с другом по междугородней связи, а потом была армия.
Армия. Федеральные войска. Федеральные силы. Все называли армию именно так – вероятно, для того, чтобы лишний раз подчеркнуть, что у них теперь новая страна - Российская Федерация, ну а еще, наверное, для того, чтобы одним только этим названием противопоставить армию России армии Республики Ичкерия – или, как ее еще часто любили называть в новостях, «чеченским бандформированиям». Как бы то ни было, служба в армии – а если быть более точным, то не столько она, сколько, собственно, война – отняла у него все силы и всю веру в жизнь. Поэтому вся надежда была на Женьку.
С Женькой они с первого класса учились в одной школе. Потом учеба закончилась. Степа хотел поступить в техникум, но не поступил и по предложению отца его приятеля пошел работать в автосервис, обслуживать пригоняемые из-за рубежа иномарки – это приносило очень даже неплохой доход, однако часто вместо денег давали еду – и это было даже лучше. Колбаса, сыр, масло – все это казалось сказочным и невозможным богатством и каждый раз, когда Степа приносил с работы авоську с продуктами, дома был самый настоящий праздник – радовалась и мама, и младшие брат с сестренкой. С Женькой они тогда почти не общались – она была сильно занята учебой в институте, куда все-таки поступила, а Степа был занят работой и семьей, хотя, конечно же, тоже очень часто думал об учебе и искренне завидовал Женьке. Меньше чем через год она почему-то уехала в Петербург, причем собиралась ее семья довольно спешно. Продолжала учебу Женя уже там – она говорила об этом Степе по телефону. А еще звала в гости. Степа обещал приехать – ему действительно искренне хотелось этого и потому, что он никогда не был в Питере, и потому, что он давно не видел ее – но вместо этого его призвали в армию. Ну, а потом…
Потом была армия. Там было очень тяжело и трудно, ночами Степа просто не мог заснуть, вспоминая дом и семью, а иногда даже и плакал. Но служба в армии вдруг резко оказалась райским сном, замечательной детской сказкой и недосягаемой мечтой, когда в середине декабря полк внезапно сорвался с места постоянной дислокации, погрузил технику на эшелоны и отправился на юг. В ту самую непонятную Ичкерию, о которой так много говорили.
Новый тысяча девятьсот девяносто пятый год их полк встречал в пылающем Грозном, среди треска автоматов, разрывов снарядов и гаденького свиста летящих с неба мин. Новогодней ночью в городе было светлее и жарче, чем днем – горел каждый этаж каждого дома, пылали подбитые танки и бронетранспортеры, а по небу летали, мерцая нестерпимым белым светом, недолговечные рукотворные звезды – осветительные ракеты. Такими же страшными были и другие сутки, а потом и следующие за ними, и еще…
Но все это было уже неважно. Война уже почти как полгода была позади, позади осталась и армия. Почти целых две недели назад Степа приехал домой – и все это время никуда не уезжал, давая матери возможность сначала вдоволь наплакаться, а потом и порадоваться своему счастью и везению. Брат и сестра уже подросли, сестра уже была в девятом классе. Дома Степе все было как будто в новинку, все было удивительно, странно и непонятно. По телевизору по-прежнему говорили об Ичкерии, но говорили уже немного реже, да и то, все сплошь какие-то совершенно пустые и неважные вещи. А еще жизнь в городе постепенно начала стабилизироваться. Теперь у всех были нормальные деньги, и все могли купить на них продукты в магазине – это было так удивительно, что в первый же вечер Степа обошел все магазины в районе, сравнивая ассортимент разных магазинов и цены в них. А еще все это время – почти две недели – Степа занимался тем, что пытался найти старых друзей и подруг, связь с которыми прервалась, как только он ушел служить. И только сейчас он наконец-то смог ненадолго вырваться из дома, оставив маму, братика и сестричку. Вырваться к Женьке.
Подумать только – не далее, как этим вечером он разговаривал с ней по телефону, слышал ее радостный тихий голос. Интересно, как она теперь выглядит? Повзрослела, наверное. При этой мысли Степа улыбнулся.
Да, все вокруг сильно поменялось, пока он был на войне и в армии. Даже форма у проводников. Это Степа заметил, садясь в Питерский поезд. Казалось невероятным, что от их с Женькой разлуки уже почти ничего не осталось – два с половиной года прошли, хоть в это еще и не верилось, и впереди была только одна ночь, после которой он, наконец, увидит ту, которой обязан жизнью. Ведь это она спасла его, помогла ему продержаться, когда все остальные сломались – почти все его сослуживцы после той войны озлобились, ожесточились, а то и просто съехали с катушек. Степа тоже сильно изменился, даже, пожалуй, слишком сильно, но все же, в отличие от всех остальных, у него было, к чему стремиться и зачем жить. У него была Женька. Первое письмо от нее он получил в конце февраля или начале марта, этого он точно не помнил. Зато хорошо помнил, что с этого дня жизнь изменилась. Теперь нужно было не только в каждом письме успокаивать маму, но и была возможность выговориться, облегчить душу и рассказать все, что ему казалось необходимым. Женька писала и потом, когда их полк вывели из Ичкерии, и даже тогда, когда вместо войны наконец наступило перемирие. Еще во втором своем письме Женька прислала Степе свою фотографию, и тогда он окончательно понял в то, что он не один на этой войне. Он уже давно любил ее, но в письме или по телефону не мог этого объяснить – ведь такие серьезные вещи нужно было непременно говорить лично, при встрече лицом к лицу. И завтра он, наконец, скажет ей это. И предложит выйти за него замуж. И все будет так хорошо, как еще никогда не было в его жизни.
Почти всю дорогу до Петербурга, которая занимала целую ночь, Степа не спал – до того был взволнован предстоящей встречей. Он стоял у окна, глядя сквозь собственное отражение в темноту, окружавшую поезд, и пил чай либо курил. Ночь тянулась невыносимо медленно, Степа вконец измучился, дожидаясь рассвета, а потом все-таки не выдержал и решил немного покемарить. Проснулся он, когда поезд уже подъезжал к городу. За окнами было по прежнему темно, хотя небо было уже чуть светлее, чем ночью; было видно темные призрачные силуэты голых деревьев и редких малоэтажных домов, стоящих за ними; затем показалась какая-то остановка, и в бледном свете одинокого фонаря промелькнула обшарпанная табличка с надписью «Тосно». Вагон уже давно проснулся; немногочисленные сонные пассажиры вполголоса переговаривались и помогали друг другу доставать вещи с полок и из-под сидений. Однако Степе не было до них никакого дела – он сидел у окна, глядя все в ту же темноту, и напряженно ждал. Как только поезд остановился на платформе, он нетерпеливо проскользнул мимо заспанной проводницы на холодную, покрытую тонким слоем свежего снега платформу, и быстрым шагом направился к выходу из вокзала.
Дорога до дома Женьки заняла без малого почти полтора часа – за это время небо уже окончательно посветлело, и город из сумрачно-синего, почти черного превратился в серый. Степа брел среди каких-то унылых пустынных дворов, лишь изредка неуверенно оглядываясь по сторонам. Наконец он нашел нужный дом – выцветшую серую многоэтажку. Лифт не работал; Степан равнодушно провел пальцем по его горячей, тускло светившейся мутным желтым светом кнопке, и пошел наверх пешком, стараясь не наступать на мусор и использованные шприцы, валявшиеся на каждом этаже. Наконец последний лестничный пролет, нетерпеливый звонок в дверь – и он увидел ее.
Она была точно такой же, какой он запомнил ее, маленькая, хрупкая, с огненно-рыжими волосами, добрыми смеющимися глазами и милыми веснушками, едва заметными на ее лице. Их молчание длилось очень долго; наконец Женя робко шагнула вперед, приподнялась на цыпочках и крепко обняла парня.
- Степка… - тихо прошептала она, - сколько не виделись сколько всего произошло… проходи, раздевайся. Замерз?
Он с улыбкой покачал головой, неотрывно глядя на девушку и все еще не находя слов, чтобы описать свою радость от встречи. Женька крепко сжала его запястье и втащила парня в квартиру. Она нетерпеливо помогла ему снять куртку, подала тапочки и легким, мимолетным движением коснулась тыльной стороной ладони его щеки.
- А говоришь, не замерз, - девушка укоризненно покачала головой, - мой руки и пойдем скорее на кухню. Я как раз недавно чай заварила…
На кухне Степу уже ждала большая тарелка картофельного супа с макаронами; рядом с ней, на другой тарелке, возвышалась целая гора риса с тушеной говядиной.
- Садись, - Женя поставила на стол кружку горячего чая, - приятного аппетита.
- Вот это да! – обалдело протянул парень, глядя на еду, - спасибо тебе огромное!
- Да не за что, - улыбаясь, ответила девушка, - давай, ешь, чтобы ничего на тарелке не осталось.
Она с улыбкой наблюдала за тем, как Степа быстро расправляется сначала с первым, а потом и со вторым блюдом. Наконец он поел, и Женя убрала посуду со стола.
- Пойдем в комнату, - позвала она, - чай возьми с собой.
Они прошли в небольшую уютную комнатку; вдоль одной ее стены от самой двери и до подоконника стояли шкафы и стеллажи с книгами, а у другой стояли кресло, небольшой столик и потертый раскладной диван. На подоконнике гордо стоял большой старенький цветной телевизор.
- Ну, рассказывай скорее, как ты, как дома? – нетерпеливо сказала она, плюхнувшись на диван, - я так волновалась за тебя! Какое счастье, что ты вернулся живым и невредимым! Там ведь так страшно было… расскажи!
Степа на несколько секунд задумался, а потом отрицательно покачал головой.
- Да нечего рассказывать. И ни к чему это. Плохо там было и страшно, вот и все.
- Я знаю, я видела! Еще в самом начале, в начале прошлого года по телевизору показывали репортажи! Я смотрела и с ума сходила, так боялась за тебя… но ведь теперь все кончилось? Ведь теперь мир, ведь наши подписали договор с этим, как его там… Яндарбиевым?
- Подписали, - парень согласно кивнул, - и в итоге вышло так, как будто вообще зря все это было. А сколько наших там полезло? А в плен попало? Лучше бы уж погибли…
- Почему? – в глазах Женьки впервые за все время промелькнуло тревожное беспокойство, - что ты такое говоришь?
- Да потому что чехи звери. Лучше уж на гранате подорваться, чем к ним попасть – это у нас все знают.
- Чехи? – непонимающе наморщила лоб Женя, - а, поняла. Чеченцы…
- Ага. Жень, давай сменим тему, а? Расскажи лучше, как ты, как родители?
- Да нормально все, тут особенно и рассказывать нечего, - она смущенно пожала плечами, - учусь вот, работать начала, преподаю в начальных классах. У мамы с папой тоже все более-менее нормально. А как твоя семья?
- Тоже ничего, - Степан широко улыбнулся, - сестра уже в девятом классе. Большая уже совсем, красивая. Брательник тоже молодцом, в седьмом уже. Нормально учится, правда, в прошлой четверти троек нахватал…
Он встал с дивана и задумчиво подошел к окну, судорожно пытаясь нащупать в мыслях те самые слова, которые он так давно собирался сказать Женьке и которые всю ночь повторял про себя. От волнения мысли разбегались, и Степа ничего не мог придумать. Пауза в разговоре затягивалась, и лишь когда девушка, обеспокоенная внезапно наступившим молчанием, вскочила с дивана и тихо приблизилась к нему, парень заговорил:
- Женя, знаешь… я, я так по тебе скучал, так сильно хотел тебя увидеть… знаешь, ты мне каждую ночь снилась…
- Я тоже по тебе очень скучала и боялась за тебя…
- Женька… - он робко, с трудом пересиливая себя, подошел к девушке и крепко обнял ее за плечи, - Женечка…
- Степа, - слегка растерянно произнесла девушка, - ты чего?
Вместо ответа он шумно вдохнул запах ее волос, наклонился и робко поцеловал ее в щеку, а потом еще раз и еще.
- Степочка, что ты делаешь? – тихим жалобным голосом спросила она.
- Я… - он вздохнул и поцеловал ее в шею, - я люблю тебя, Женечка. Очень сильно и очень давно.
Он обнял девушку, чуть приподнял ее в воздухе и поцеловал ее нежные мягкие губы. Она ничуть не сопротивлялась, но и не отвечала ему – лишь ее пальчики крепче стиснули его плечи.
- Степа… - она вздохнула, - подожди, пожалуйста.
- Женька, я не могу, - он покачал головой, снова целуя ее щеки, губы и шею, - я не могу. Я так люблю тебя…
Он внимательно посмотрел в ее красивые глаза, удивленные, взволнованные и в то же время такие понимающие, и неожиданно опустился перед ней на колени.
- Женька, прости меня, идиота, что я так сразу… я растерялся! Потому что я очень люблю тебя, ты нужна мне как воздух… Женя, Женечка моя, любимая, выходи за меня замуж!
Она ничего не ответила; тогда он обнял ее коленки, а потом схватил за руки.
- Женя, ты у меня единственная… - в исступлении шептал он, бросившись целовать ее руки, - ты нужна мне больше всех на свете, пойми… пожалуйста, стань моей женой! Я всю жизнь буду любить тебя и беречь…
Женя тяжело вздохнула.
- Я знала, что так будет, Степочка, - девушка грустно покачала головой, - знала, что все будет именно так. Я… я не могу выйти за тебя замуж, я и так уже почти жена. Стану ей после новогодних праздников.
- Но… - от услышанного у парня перехватило дыхание, - но почему? Как так? Зачем? Кто он?
- Он… хороший человек, мы учимся вместе. И еще… я беременна, Степа. Уже два месяца…
- Но я же люблю тебя! – он словно не хотел слышать то, что она говорила, - разве может быть так, как ты говоришь? Послушай… ведь я могу стать отцом твоему… нашему… ребенку, и у нас будет замечательная семья! Пожалуйста, Женька, выйди за меня… я все ради тебя сделаю…
Глаза девушки изумленно округлились, она попыталась отступить назад, но парень крепко сжимал дрожащими от волнения руками ее запястья, не давая ей вырваться. Тогда она сама схватила его за руки и крикнула:
- Степа! Ты что, с ума сошел? Ну послушай себя, что ты такое говоришь? У ребенка уже есть отец – родной отец! И потом – я ведь его люблю!
Парень устало покачал головой, отпустил ее руки и как-то растерянно плюхнулся на пол, глядя на Женьку так, будто никогда раньше ее не видел.
- А… ну а как же я? – тихим, не своим голосом спросил он, жалобно глядя на девушку, - Жень, как же я, как мне быть? Я ведь не могу без тебя, ты единственное, ради чего я пережил все это…
- Неправда. У тебя есть мама и брат с сестрой. А то, что ты так думал про меня, это тоже хорошо – ведь это помогло тебе выжить. Я очень хотела, чтобы ты выжил, но вот никак не думала, что буду так тебя мучить…
- Но ты ведь все равно меня мучаешь… - слабо простонал он, - я не могу без тебя жить и не хочу! Скажи, чем он лучше меня? Ты мне больше нужна, ведь я столько пережил, а он, наверное, нет…
- Ничем он не лучше, Степа, - девушка печально покачала головой, - я понимаю, что очень нужна тебе. Но уже поздно, Степочка. Очень поздно…
- Женечка… - он вновь крепко обнял ее ноги, отчего девушка чуть не упала, - ну почему так? Почему все так? Пожалуйста, скажи мне, что это сон…
- Не могу, - она впервые за все время разговора сочувственно провела рукой по его волосам, - ведь это никакой не сон.
- А… почему ты тогда сказала мне, что скучала? И почему позволила мне обнять тебя, поцеловать?
- Степа, я действительно скучала. А то, что ты поцеловал меня… Я просто не могла тебя оттолкнуть, потому что уже понимала все и знала, что сделаю тебе очень больно.
- А можно, я еще раз тебя поцелую?
- Не надо, Степа, это совсем ни к чему…
Она попыталась выскользнуть из его объятий, но не успела, и он вновь впился жадным поцелуем в ее мягкие сомкнутые губы. Девушка безвольно повисла в его объятиях, как кукла, и лишь чуть приоткрыла рот и закрыла глаза, думая только о том, чтобы все это поскорее закончилось. Наконец Степа оторвался от ее губ; он шумно вздохнул и снова наклонился, пытаясь снова поцеловать ее.
- Хватит, - Женю уже трясло мелкой дрожью, - прошу тебя, если ты и вправду меня любишь… Ведь ты тоже мучаешь меня, ты просто пользуешься мной…
- Но Жень…
- Хватит, Степа, - устало повторила она, - прости меня, но давай мы будем общаться по-другому. Пожалуйста…
- Ну уж нет… - он упрямо покачал головой и вышел из комнаты, - иди ты к черту, Женя… и будь счастлива.
- Ты тоже будь счастлив, - ответила она, следуя за ним и наблюдая, как он быстро зашнуровывает ботинки, - Степа, стой!
Но он уже выскочил из квартиры и, не обращая внимания на ее окрики и просьбы вернуться, побежал вниз по лестнице. Женя устало облокотилась на дверь, прислушиваясь к быстрым неровным шагам своего школьного друга. Этажа через три он остановился, и девушка услышала, как чиркнула спичка. Она хотела окликнуть Степу еще раз, но в этот момент в комнате зазвонил телефон.
Парень стоял на лестничной площадке около мусоропровода, нервно курил, глядя на унылый заснеженный двор с загаженной песочницей, и изо всех сил пытался сдерживать предательские слезы. Он некоторые время слышал, как наверху в дверях своей квартиры шумно дышала Женька, потом у нее зазвонил телефон, и она ушла. Степа мучительно раздумывал над тем, что же ему теперь делать – с одной стороны невыносимо сильно хотелось напиться, с другой – надо было еще доехать до вокзала, купить билет и сесть в поезд. Но одно Степа знал точно – здесь ему больше совершенно нечего было делать. Подумав, он развернулся и медленно пошел вниз, бросив сигарету на холодные ступеньки.
- Степа, подожди! – неожиданно услышал он голос девушки, а затем и ее торопливые шаги, - Степа!
Он не хотел ее больше видеть; сильнее всего ему сейчас хотелось ускорить шаг, чтобы она не догнала его, но он понимал, что это глупо, да и бежать по ступенькам не хотелось.
- Степа… - она наконец догнала его и дернула за рукав куртки. Он обернулся; девушка стояла в тапочках на грязной мокрой лестнице, не решаясь поднять голову и посмотреть на него, грустная, растерянная и заплаканная, - Степа, послушай…
- Что тебе еще от меня нужно? – грубо спросил он.
- Ну не кричи на меня… - она всхлипнула, - в чем я виновата? Я ведь не знала тогда, что нужна тебе…
- Не надо оправдываться, - он хмуро кивнул и развернулся, собираясь уйти, но она крепко вцепилась в его руку:
- Степочка… ну пожалуйста, прости меня… вернись, давай просто посидим вместе, посмотрим телевизор, сходим куда-нибудь, как друзья… оставайся…
- Да ну тебя… - он отмахнулся от нее, как от назойливой мухи, и уныло побрел вниз, оставив ее плакать позади себя на загаженной лестничной площадке. А на улице в это время опять пошел снег, навевая людям веселые и радостные мысли о предстоящем новогоднем празднике и последующих каникулах. Подумав о приближении Нового года, Степа выругался, закурил и тихо заплакал, лишь теперь позволив выплеснуться наружу своим переживаниям.