Комната похожа на хранилище. На полу лежат книги, неровными стопками, некоторые раскрыты – множество разных книг. В твердых обложках, в мягких, в обложках из кожи, украшенные золотом и серебром, с неровными, потрескавшимися от времени страницами. Еще на полу множество свечей. Они стоят, зажженные, одни в тяжелых подсвечниках, другие просто в стаканах. Еще стоят пепельницы, разбросаны перьевые ручки, обрывки бумаг и сушеных цветов.
Именно цветами в комнате пахнет острее всего. Сухими цветами и книжными страницами. А еще – сигаретным дымом.
Я иду по этому безумному месту, подобрав подол длинной юбки, и осторожно перешагивая свечи.
- Аккуратнее, - голос у Вас – как у Чеширского кота – сам исчез, а улыбка осталась, - здесь в полу гвоздь, не зацепитесь. Шаг влево – тогда эта стопка книг точно не упадет.
Вы идете за мной, чуть слева, по самой границе света, отбрасываемого многочисленными свечами, и тьмы. Я могу судить о Ваших движениях только по выпускаемому Вами сигаретному дыму.
Передо мной – не заваленная книгами небольшая площадка. Я сажусь прямо на деревянный пол, обхватываю руками колени и откидываю голову.
- Расскажите мне историю, - просите Вы из темноты.
- Длинную?
Вы уверенным щелчком отправляете окурок в пепельницу.
- Какую угодно.
В библиотеке было темно, только огонек свечи смотрителя библиотек разгонял окружающий мрак, как капля воды разгоняет вылитую на лист черную тушь, заставляя ее разбежаться по углам. От свечного огонька чернее становились тени в углах, скручивались в тугие узлы, шептались на неизвестных языках. Смотритель библиотек сидел над книгой, которую знал наизусть – он знал наизусть все книги в этой библиотеке и во всех библиотеках мира, и слушал перешептывание теней.
«Знаешь, - говорили тени, - а ведь это все – взаправду. Это – самое что ни на есть настоящее. Веришь?»
- Не верю, - признался смотритель библиотек, голос его разлетелся гулким эхом между стеллажей, распугал мельчайшие пылинки, собиравшиеся на книгах.
Тени гулко захихикали в углах, зашептались сильнее, закружились, подползли ближе, но огонек свечи не пускал, держал их на привязи. Смотритель поерзал на стуле, перелистнул страницу, наслаждаясь шероховатостью бумаги, и снова устремил в книгу невидящий взгляд.
«Не верит, не верит. И проверять боится. Чего ты боишься, смотритель? – тени шуршали, шумели. – Боишься поверить? Так проверь! Что тебе стоит?»
- Как проверить? – смотритель поднял голову от книги, но тени были неразличимы во тьме.
«Как проверить, что все это – правда? Что каждая книжная страница полна жизни? Что то, что ты охраняешь – живет, дышит, бьется – на самом деле?»
- Да! – смотритель вскочил, роняя стул. – Что все, что написано здесь, - он обвел ладонью библиотеку, - и здесь, - ткнул пальцем в книгу, - здесь и сейчас существует на самом деле.
«Да это проще простого, - расхохотались тени. – Задуй свечу».
Смотритель наклонился и дунул на трепещущий огонек.
Библиотке погрузилась во тьму.
В этой тьме кто-то тихо дышал, слышались голоса, звон стали и звуки шагов; в этой тьме дули ветры всей розы ветров, превращаясь в хаос и ураган; в этой тьме все мириады запахов сплетались в один; эта тьма дышала, кричала, билась ударами сердца и подрагивала взмахами ресниц; эта тьма оживала, скрадывая то, что принадлежало когда-то лишь книжным страницам.
Лучи солнца, проникшие в окна библиотеки с рассветом, увидели только мертвого мужчину с остекленевшими глазами, лежащего на полу у стола. Все страницы в лежащей на столе книге были пусты.
Когда я заканчиваю, Вы сидите, прижавшись спиной к моей спине. Через ткань блузки я чувствую, какие у Вас острые лопатки.
- И если ничего уже не будет, будь моим ангелом.
- Для ангела нужны крылья, - я чувствую, что Вы улыбаетесь.
- А Вы бескрылы?
- А как Вы думаете?
- Вы не похожи на ангела. Вы похожи на Булгаковского Мастера.
- Чем?
- Ощущением. Осадком на коже. Знаете, так бывает, вроде бы и не знаешь человека, но чувствуешь к нему… даже не симпатию… стремление…
- Его переиграть, - заканчиваете Вы, легко поднимаясь с пола и снова отходя в тень, чтобы секундой позже появиться передо мной, вальяжно прислонившись плечом к доверху забитому книгами стеллажу.
- На этот раз переиграли Вы, - я откидываюсь на спину и роюсь в лежащей на полу сумке, полной бумажных листов, исписанных моим неровным почерком, таблеток и цветных ручек, а потом извлекаю мятую пачку тонких сигарет.
Прикусываю фильтр зубами и сажусь на колени. Вы подхватываете изящный подсвечник и наклоняетесь ко мне, поднося трепещущий огонек свечи к кончику моей сигареты.
- Расскажите мне историю, - просите Вы, наблюдая за выпускаемым мной дымом.
- Слушайте.
Ветер пахнет сталью и кровью. Так пахнут открытые раны, колечки кольчуги и земля на поле боя. И ветер, который гуляет на этих полях целую вечность, целую вечностью пахнет сталью и кровью. У мастера поединков самурайский клинок и валидол под языком. Черная тень следует за ним повсюду, черная тень поселилась в его сердце, черная тень дрожит в его пульсирующих зрачках.
«Ты – мой», - шепчет черная тень, когда мастер поединков смыкает покрасневшие глаза.
«Ты – мой», - шепчет черная тень, когда мастер поединков просыпается затемно.
- Я не хочу быть больше твоим, - говорит мастер поединков, ставя на стол кубок с кислым местным вином. Он не чувствует вкуса – любое вино для него теперь приторно-сладко, как венозная кровь.
Черная тень смеется где-то у него в голове, быстро и тихо, будто боясь, что не успеет досмеяться.
«Твои таблетки от меня не спасут, - улыбается черная тень, и мастер поединков роняет блестящую упаковку, - от меня не спасет ничего, кроме…»
- Ничего кроме? – он говорит это вслух, обшаривая воспаленными глазами убогое убранство харчевни, и посетители отводят глаза – никто не хочет оказаться на месте одержимого тенью.
«Ничего кроме тьмы, - вздыхает черная тень, и доверительно признается. – Убей свою тень в самую темную ночь, и ты избавишься от меня».
- Ты устал от меня? – тихо спрашивает мастер поединков.
- Нет. Это ты устал от меня, - грустно улыбается черная тень. – А я просто хотел бы увидеть твою смерть еще раз.
В самую темную ночь стремительно пропадает луна – была, и уже нет. Мастер поединков любуется своей тенью, бледной, едва различимой, угрюмо прислонившейся к деревянному забору. Когда луна пропадает, позволяя самой темной ночи вступить в силу, мастер поединков протыкает сердце своей тени самурайским клинком.
Лучи солнца, пробравшиеся в город после самой темной ночи, находят мужчину с остекленевшими глазами, приколотого к забору собственным мечом.
- Мне нравятся Ваши сказки, - я различаю Вашу улыбку, как различают блики свечи в полутемном зале.
- Вы мне льстите.
- Отнюдь. Чего Вы боитесь?
- Догадайтесь.
Я протягиваю руку, и Ваши худые пальцы сжимаются на моем запястье.
- Уже догадался.
Вы задуваете свечу в подсвечнике, и все свечи в комнате гаснут. Вы рывком поднимаете меня с пола и ведете куда-то вглубь, в самое сердце тьмы. Наверное, Вы тоже слышите оглушающее биение моего пульса. Ваше сердце бьется ровно, здесь, в этой пахнущей книжными страницами темноте, Вы дома.
- Вы боитесь? – Вы кажетесь одновременно близко и далеко, как во сне.
- Вы знаете ответ.
Вы прижимаете меня спиной к теплой стене, едва заметно надавив на плечи, и выпускаете в лицо облако сигаретного дыма.
- Расскажите мне сказку.
Тьма стояла за спиной, обволакивала, ластилась. Вечноживущий чувствовал ее терпкое дыхание на коже, прикосновение ее мягких рук к волосам. Тьма любовалась им, позволяя ему любоваться городом под их ногами. Воздух на верху многоэтажного дома был ледяным и пряным, как воплощенное безумие, как бесконечная ночь.
- Я хотел бы подарить тебе весь этот мир, - улыбнулся вечноживущий.
- Не льсти себе, - засмеялась тьма, в ее смехе был шелест листьев и звук шагов редких прохожих, завывание ветра и скрип веток об оконное стекло, - все, что ты можешь мне подарить – это ты сам.
Тени сходились к ней, как сходятся дети к матери, все нити сплетались в один клубок, и тьма собирала все свои тени, в беспорядке разбросанные по всем мирам.
- Я уже твой, - ответил вечноживущий, - мне нечего дать тебе. Я вечен, но и ты вечна тоже, я живу лишь во тьме, но ты – моя тьма, я из плоти и крови, но тебе они ни к чему. Что такое есть во мне, чего нет у тебя?
Тьма коснулась его уха мягкими губами, прошептала едва слышно, от ее шепота кровь останавливалась в жилах, и замирали на лету опадающие листья.
- Твоя тень.
Ветер утих, и в звенящей тишине можно было различить только хриплое, неровное дыхание вечноживущего.
- Что ты дашь мне взамен?
- Я уже дала тебе свою любовь, - улыбнулась тьма, - разве ты в праве требовать что-то еще?
Вечноживущий покачал головой, неловко улыбнувшись. Он и не собирался ничего требовать.
Когда лучи солнца ворвались в город, обрушившись на плечи мужчины, он лишь улыбнулся, чувствуя, как на асфальт за его спиной падает его невесомая тень. В следующий миг он умер, рассыпавшись горьковатым пеплом. Умер, чтобы навеки стать тенью тьмы.
Когда я открываю глаза, в комнате светло. Я чувствую только запах Ваших сигарет и еще, пожалуй, ощущаю звук дыхания. Или мне только кажется.
- Спасибо за Ваши истории, - тихо говорите Вы откуда-то издалека. – Проводить Вас?
- Не стоит, - я поднимаюсь с пола и медленно иду по этому безумному месту, подобрав подол длинной юбки, и осторожно перешагивая свечи.
- Аккуратнее, - голос у Вас – как у Чеширского кота – сам исчез, а улыбка осталась, - здесь в полу гвоздь, не зацепитесь. Шаг влево – тогда эта стопка книг точно не упадет. Не открывайте дверь слишком сильно, иначе здесь станет слишком светло. Счастливого пути.
- До свидания, - шепчу я.
- До…, - Вашим голосом шепчет мне ветер.