«..- Какие клятвы вам нужны? Разве вы еще не прочитали их в душе моей, охваченной пламенем любви к вам?..»
Маркиз де Сад. Лауренция и Антонио
Воспитательница. Часть II
Настал очередной родительский день, и приехала мама. Я так долго ее не видел, что стал забывать ее лицо. Мы пошли с ней к морю и сели в тени. Мама привезла столько вкусностей, что у меня разбегались глаза. Клубника в литровой банке, засыпанная сахаром, абрикосы, черешня.
Знаете, как бывает в детстве, стоит уехать из города, как все изменяется. Сколько раз, бегая по пляжу, находишь фантики от конфет и особенно от мороженого, и воспоминания охватывают тебя. Некоторые обертки еще сохраняют аромат того, что в них было завернуто. Подносишь к носу и вдыхаешь. Это не просто бутылка с ягодами внутри. Когда мама уехала, я долго смотрел ей вслед, пока ее платье не слилось с зеленой листвой.
Стояла чудесная погода, августовский вечер обволакивал и успокаивал. Стало как всегда немного грустно. Я заметил нашу воспитательницу. Елена Ивановна шла по тенистой аллее вдоль центрального входа. Она шла медленно, лицо ее было печальным и задумчивым. После таинственного эпизода в ее комнате она более не просила повторить то, что произошло. Иногда вечером мы садились с ней в дальней беседке, закрытой листвой от взглядов посторонних, и подолгу сидели вдвоем. Мне было хорошо с ней, и у нее ко мне были такие же чувства. Она обнимала меня и гладила. Прикосновения ее рук были теплы и нежны, а поцелуи волнительны и трепетны. Я закрывал глаза и забывался, чувствуя тепло и аромат ее тела. Я брал ее руку, ласкавшую меня, и подносил к губам, много-много раз.
Иногда с разрешения (молчаливого согласия) Елены Ивановны приподнимал краешек ее платья и с бьющимся сердцем разглядывал то, что было под ним. Прижимаясь лицом с полузакрытыми глазами, я целовал ее ноги от коленей до самых трусиков.
Когда мои губы прикасались к тому самому месту, она вздрагивала. Я поднимал лицо вверх, ловил выражение ее глаз и мысленно спрашивал: - «Продолжать ли дальше?»
Мягче ее груди не было ничего на свете. Розовые соски теплые и нежные, созданы для нескончаемых ласканий. На все это нельзя было смотреть спокойно, просто невозможно. Между тем у нее был муж. Что был это за человек? Чем он занимался дома, придя с работы? Судя по рассказам Елены Ивановны, он садился на диван, пил пиво и смотрел футбол.
Как можно было жить с таким человеком? Я не понимал.
Наверное, дома у нее была одна жизнь, а здесь другая. Та, что была дома, она там и осталась, а это другой мир.
Когда лето закончится, Елена Ивановна снова вернется в свою жизнь со спящим мужем на диване в гостиной, не мытой сыном посудой и пустыми бутылками из-под пива. От таких размышлений мне становилось грустно, и я еще сильнее прижимался к груди Елены Ивановны. Она, словно чувствуя, что у меня на душе, крепче обнимала меня.
Я всем говорил, что она моя тетя, хотя это было неправдой. Надо же как-то выходить из положения. С другой стороны, всем было наплевать на наши отношения. У них были свои дела: беготня по пляжу, походы в лес с костром и картошкой под пионерские песни.
«Ну-ка, солнце, ярче брызни,
Золотыми лучами обжигай»
Эта песня звучала по радио каждый день. В лагере мне нравилось.
Прошел теплый дождь, мокрая листва сверкала на солнце.
Елена Ивановна в васильковом сарафане вышла после обеда на террасу. Она попала под дождик, и контуры ее тела соблазнительно вырисовывались на фоне заходящего солнца. Увидев меня, она улыбнулась и помахала мне рукой.
Я подошел.
- Пойдем сегодня попозже на море. Вода теплая, и волн почти нет.
- Конечно, - ответил я и в подтверждение согласно кивнул головой.
- Приходи, когда все улягутся, за павильон к калитке, – сказала она изменившимся голосом и строго поглядела на меня.
- Ровно в 11, и не забудь.
- Приду непременно, как можно забыть?
Я проводил ее взглядом, пока ее силуэт не исчез из вида. Хотела ли она испытать наслаждение, отвлечься от однообразной жизни? Несомненно так.
Ах, какая пустота, какая мучительная пустота у меня в груди! Часто мне кажется, если бы я мог хоть раз, один только раз прижать ее к сердцу, вся пустота была бы заполненной.
И.В.Гете. Страдания юного Вертера.
Я подошел к назначенному месту. Елена Ивановна; ждала меня, нетерпеливо прохаживаясь вдоль забора. Услышав мои шаги, она обернулась и погрозила мне пальцем.
- Каждый мужчина должен быть пунктуальным. Опаздывать непозволительно, - произнесла она, четко выговаривая каждое слово.
- Ну ладно, пошли. – Она взяла меня за руку, и мы пошли по тропинке.
- А я не мужчина, - возразил я.
- Еще нет. Сегодня ты им станешь.
Лена повернула ко мне свое лицо и посмотрела на меня загадочным взглядом. Ее черные волосы отливали при лунном свете, а зрачки глаз были темны и глубоки, как два бездонных озера.
Все происходящее казалось странным и таинственным, словно волшебный сон.
С залива доносились крики чаек и шум моря. Мы шли все дальше. Иногда Лена так сильно сжимала мою руку, что мне становилось больно.
- Ты не забыл покрывало? – спросила она, когда мы пришли на место.
- Нет. Вот оно.
Лена стала раздеваться, и я, не отводя от нее глаз, последовал ее примеру.
- Снимай все, здесь нет никого.
Она стояла голая и смотрела на меня. Ждала, пока я разденусь. На ней не было ничего, никакой одежды. Я оробел. Юбка, под которую я так любил заглядывать, лежала рядом, трусики, которые мне так хотелось снять, тоже. Это было так непривычно и странно, что я замешкался.
- Ты еще долго так будешь стоять? – спросила она раздраженно.
Мы сели рядом. Я провел рукой по ее телу. Я очнулся, пришел в себя и полез к ней целоваться. Через минуту мы занимались любовью по-всякому, в разных позах, до умопомрачения. После, обессиленные, заснули в объятиях друг друга. Утром, когда начался восход, мы искупались. Вода была теплая и ласковая. Стоял полный штиль. Волн не было, и спокойная гладь воды отражала восходящее солнце. Лена не хотела мочить голову и вошла по пояс в воду, затем медленно поплыла, разведя руки в стороны. Я окунулся и тоже немного поплавал. Когда мы вышли из воды, я разглядел ее тело, пожалуй, первый раз за все время наших отношений. Ее тело было бронзовым. Такой красоты я никогда прежде не видел, и не увижу, пожалуй, никогда более. Солнце поднималось все выше, и наши безумства продолжились. Время скоротечно. Мне не хотелось уходить, я постоянно думал о том, что руки, ласкавшие меня, перестанут это делать, и надо будет уходить.
Завтра в 11 часов придет автобус. Конец смены, все разъедутся. На мгновение мне стало страшно. «Вдруг я ее никогда не увижу», - думал я.
Она окунется в свой мир и забудет обо мне навсегда.
Лена наклонилась надо мной, заслонив солнце, и теплые губы ее вселили в меня надежду. Она что-то шептала мне, коснулась моего лица кончиками пальцев.
Придя в палату, я лег и проспал обед. Очень устал. Лена прислала двух девочек, они принесли мне какао и бутерброды. Одна из них, многозначительно посмотрев на меня, сказала:
- Елена Ивановна ждет тебя у себя в комнате в 11 вечера.
Ближе к вечеру пошел дождь, усилился ветер, и стало холоднее.
Я хорошо помнил недавнее предупреждение и вошел в ее комнату ровно в 23 часа. Лена стояла у раскрытого окна, свежий ветер шевелил занавески и ее волосы. Ее любимое платье красивыми изгибами плавно и ласково облегало ее фигуру.
- Ты не пришел сегодня на обед, - сказала Лена, не повернув головы.
- Я очень устал.
- Все дети должны обедать. Нельзя нарушать режим дня!
Сказанная ею фраза прозвучала непривычно, резко и больно.
Лена повернула ко мне свое лицо. Ее глаза, как два глубоких озера с темной водой, пристально смотрели на меня. Они были настолько темны и глубоки, что зрачки совершенно не различались.
- Ты боишься боли? – спросила она.
- О чем ты? – удивился я.
Лена, выдержав недолгую паузу, продолжила:
- Ты не представляешь, как мне это нравится. Это просто выворачивает меня наизнанку. Почувствовать боль, ощутить ее всем телом. Любовь, ревность намного слабее. Страх – вот самая сильная из страстей.
Я слушал, затаив дыхание.
- Тебе страшно? – спросила она.
- Да, немного. Скорее непривычно.
Лена достала из сумочки маникюрные ножницы и, приблизившись ко мне, приставила острие к моей груди.
- Теперь ты будешь любить меня еще сильнее.
Сказав так, Лена вдавила лезвие в мою грудь с той стороны, где сердце. Капли пота выступили у меня на лбу, и сердце бешено колотилось. Она прочертила ровную короткую полосу, сделав глубокий надрез, затем выбросила ножницы в мусорное ведро.
Я увидел, что она также сильно взволновалась. Голос ее дрожал, она тяжело дышала.
- Иди в медпункт и скажи, что порезался, когда перелезал через забор.
Я был удивлен и потрясен происходящим. Я не мог понять, зачем она сделала это.
Пока я дошел до медпункта, бинт, который мне дала Лена, совершенно пропитался кровью, и мне пришлось выжать его. Полусонная медсестра, не задавая вопросов, обработала мне рану перекисью и наложила повязку.
«Завтра же надо непременно спросить у Лены со всей серьезностью, зачем она возбуждает себя таким способом? - думал я. – Неужели лишь в этом находит она приятность?»
На следующий день я был полон решимости встретиться с Леной и поговорить о том, что произошло. Тем более, порез на груди сильно болел, и я не мог заснуть полночи.
Я вспомнил, как была она взволнована происходящим, как тяжело дышала, и сердце ее наверняка готово было выпрыгнуть из груди.
Но как только я увидел ее, вся моя решимость пропала. Лена стояла возле автобуса в светлом платье с рисунком из голубых мелких цветочков, именно в том, в котором она приехала сюда в первый день. Она посмотрела на меня виноватым взглядом, но, тем не менее, в нем я прочел решимость и уверенность. Знаком она велела мне подойти.
Когда я приблизился, она сказала:
- Приедешь в город, позвони мне. Свой телефон я положила в задний карман твоих брюк.
«Она приходила ко мне, когда я спал», - мелькнула у меня мысль.
- Я развелась с мужем, и теперь мы сможем встречаться. Или я напугала тебя до невозможности?
- Вовсе нет, просто все это необычно, - ответил я, озираясь по сторонам. На нас никто не обращал внимания.
- Извини за вчерашний вечер, - ласково произнесла Лена. – Не знаю, что на меня нашло. Сильно болит?
- Сейчас не очень, вчера было хуже.
- Бедный мальчик, - почти шепотом продолжала Лена. Она наклонилась и сказала мне почти в самое ухо:
- Я буду ласкать и утешать тебя каждый день, пока не умру от старости, и глаза мои не закроются навеки.
Сказав так, она нежно взяла мою руку и легонько сжала ее.
- Позвони обязательно, - крикнула она на прощание и сделала изящный взмах рукой.
Только сейчас я обратил внимание, что лак на ногтях ее рук стал бледно-розовый.
Я пошел прочь от автобуса. Мне необходимо было побыть одному. Рука моя потянулась в задний карман брюк и нащупала лист бумаги, сложенный в несколько раз.
Я глубоко вздохнул.
В моей голове звучала фраза, сказанная ею на прощание: «Ласкать и утешать…» и потом: «Не закроются навеки…» Все это повторялось бесконечное количество раз. Я развернул лист бумаги. Там был семизначный номер и одно только слово: «Навсегда».