Детдомовки

Е. Лошкова
 
Звонок.  Я слышу, как отбрасывается крючок, а затем – до боли знакомый грудной голос той самой двенадцати-летней Тани, с которой сорок пять лет тому назад мы жили в одном детском доме. В то время наши кровати стояли ря-дом, и мы, конечно, были неразлучны. Обычно вечерами, после того, как воспитательница выключала свет в нашей спальне, мы поворачивались лицами друг к другу и шёпотом делились всеми новостями, произошедшими за день…
– Здравствуйте! Как ваша мама? – слышу я.
– Лежит. Что ей сделается? Здравствуйте! Проходите.
Радостная улыбка невольно расползается по моему лицу, и я приподнимаюсь на локте.
Распахивается дверь. Я вижу сияющие глаза подруги.
– Танюшка! Ты представить себе не можешь, как я рада тебя видеть! Наконец-то вспомнила обо мне! Я уже все жданки поела, ожидаючи тебя!
– Здравствуй, моя родная! – гостья сбрасывает туфли и, раскинув руки для объятий, бежит и тискает меня.
– Хватит! Да хватит же! Раздавишь!
– Не раздавишь, если обнимаешь любя!
Ослабив объятия, Таня всматривается в моё лицо, вздыхает.
– Ноги сильно болят?
– Лучше поговорим о чём-нибудь более весёлом.
– Мама, я ухожу. Сами управитесь?
– Сумеем.
– Таня, поставь чайник. Заварка в шкафу.
Через минуту Таня возвращается, берёт "под козырёк" и рапортует:
– Приказание выполнено!
Подруга садится на край кровати, склоняется надо мной.
– Пока настаивается чай, хочу на тебя насмотреться. Мы не виделись почти шесть лет, а кажется – вечность. Вы-глядишь почти на ять.
Таня резко выпрямилась и стукнулась о металлическую перекладину, протянувшуюся от одной спинки кровати к другой, при помощи которой я переворачиваюсь с боку на бок. Замечаю, что Таня внимательно рассматривает её.
Подруга поворачивается ко мне, наши взгляды встречаются, и я вижу в её карих глазах не пролившиеся слёзы.
– Давно не садишься на коляску?
Я машу рукой.
Таня вздыхает, встаёт и приносит чайник с чашками, достаёт из сумки конфеты и печенье. Помешивая ложечкой чай, она молчит. Внезапно её лицо становится загадочным.
– Люба, как ты думаешь: откуда я заявилась?
– Из дальнего зарубежья?
– Не-а.
– Не думаешь ли ты, что за шесть лет твоего отсутствия я превратилась в ясновидящую?
– Не дай, Боже! Они, как наши большие и маленькие начальники, размножаются с неимоверной быстротой, как простейшие! И те, и другие обещают золотые горы. Но не успеем мы довериться им, как сладкоречивые обещалкины очистят наши карманы, да так, что приходится удивляться!
– Значит, не такие уж они простейшие… У тебя всё в жизни нормально? Как дети, внуки?
– Спасибо. У меня, слава Богу, всё хорошо. Лена мне подарила внука Сашку. Ему скоро исполнится два года. Он начинает говорить и характер проявлять. Хочешь помочь ему, а он вырывает руку и твёрдо так заявляет: – "Я сам!" – Его самостоятельность меня радует.
– Весь в маму.
– Мы такие, – улыбается подруга.– Жизнь есть жизнь. Не всегда в ней всё гладко, как хотелось бы. До недавнего времени, если и возникали какие-то трудности, я сразу вспоминала тебя. И поверь, Люба, все мои невзгоды тот час превращались в мелочи, о каких и говорить не стоило бы…
– Что? У тебя неприятности?
– Ещё какие! Помнишь, я говорила тебе, что хочу переехать туда, где твои ножки бегали, а мяч из твоих рук точ-но попадал в цель, выбивая противника из круга?
– Неужели переехала?
– Да.
– Оставила дело своей жизни!? Как ты могла? Ты же работала, как вол! Столько сил отдала! За границу несколь-ко раз летала. И вот – на тебе!
– Было дело. Летала. Теперь всё быльём поросло.
– Неужели разорилась?
– Нет. Захотела мечту своего детства воплотить в жизнь. Ты же, Люба, знаешь, что я ещё в детском доме мечтала стать воспитательницей.
– Ещё бы не помнить! Как можно забыть? С твоим приходом в детский дом всё завертелось! Мы стали лепить из папье-маше сказочных героев, ставить спектакли, сочинять стихи и сказки. С тех пор детский дом стал нам по-настоящему дорог… Рассказывай, Танюша!
– Ты знаешь, что после окончания школы я уехала в Барнаул, жила в семье тёти. Родственники отговорили меня от поступления в пединститут. Сказали, что на заработок педагога прожить невозможно, особенно если нет квартиры. Я поступила в политехнический институт. Но потом всю жизнь об этом жалела. Через много лет закончила педагогиче-ский заочно. После перестройки несколько месяцев я, как и все мои коллеги, не получала ни копейки. Пришлось риск-нуть: продала квартиру и стала предпринимателем.
– Да ещё каким!
– Моя старшая дочь выучилась на инженера. Вышла замуж и уехала в город нашего детства. Я довольно часто ездила к ней. И, конечно, заходила в наш дом. Он притягивал меня словно магнит! Чем старше становилась, тем роднее для меня был дом и вы... Иной раз сама не замечала, что ноги ведут меня к этому дому. Сердце замирало, когда видела его. И чем ближе подходила, тем медленней становился мой шаг. А когда оказывалась рядом, обязательно приостанав-ливалась, гладила стенку, прислонялась к ней. Стояла и вспоминала всех наших. Иногда, когда спиной касалась стены дома, в котором прожила семь лет, мне казалась, что я слышала голоса ребят, с которыми вместе воспитывалась. Но, когда подходила к дверям, сразу понимала, что это голоса нового поколения, живущего в нашем доме… Около входной двери прислушивалась к приглушённым звукам … Вздыхала и с благоговением входила…
– Как сейчас обеспечены дети в детских домах?
– Если говорить о материальной стороне, то они живут, как у Христа за пазухой. Нам такая жизнь и не снилась. Но это для них не является главным. Почти каждый ребёнок поменял бы теперешний рай на прежний ад. Это, по-видимому, оттого, что детям нужна материнская ласка. Им хочется, чтобы мама хотя бы иногда погладила их по голов-ке и сказала, что лучше моего ребёнка в целом мире никого нет.
– Интересно, сейчас в детских домах готовят детей к самостоятельной жизни?
Таня машет рукой.
– Что ты! Воз и ныне там! Конкурсы, соревнования, поделки, выставки. Одним словом – показуха. А на подго-товку детей к реалиям жизни времени не хватает. Моя дочка Даша, когда мы жили в Барнауле, сдружилась в пионер-ском лагере с Галей – девочкой из детского дома. Во время каникул мы пригласили её к себе в гости. Однажды, когда мы с Дашей были в бассейне, Галя перемыла посуду, навела марафет в квартире. Прихожу домой – любо-дорого по-смотреть! Ну, – думаю, и я угощу тебя на славу! К ужину испеку курник, а детишкам из детского дома – пирожков с мясом. Заглянула в холодильник, окинула взглядом кухню, а литровой банки с кислым молоком нет. Спрашиваю: – "Галинка, где молоко?"
– А она отвечает: – "Татьяна Петровна, молоко прокисло. Я его вылила в раковину, а баночку вымыла". Вот и от-вет на твой вопрос… Объяснила я девчушке, что к чему. А потом вместе стали заводить тесто и стряпать пироги… По-сле обильной трапезы наша гостья говорит:  – "Вкуснее этого пирога я в жизни ничего не ела!"
– "Как же иначе! Он же сделан твоими руками!"
Откусила она и от пирожка.
– "Очень вкусные, – заявляет. – Татьяна Петровна, можно я несколько пирожков возьму с собой и ребят угощу".
– "Конечно! – отвечаю.– Для этого мы и настряпали так много…"
– Так что, моя дорогая, как не учили ничему детей в наше время, так и сейчас всё по-прежнему.
– Жаль, что детей не готовят к самостоятельной жизни. Хорошо, что сейчас в школе есть уроки труда. Всё-таки там кое-чему их учат.
– А у нас – помнишь – в школе не было уроков труда…Ребёнка четырнадцати лет выбрасывали в жизнь с авось-кой в руках. А в ней – одна смена белья и одно пальто – на выбор.
– Да… Одно пальто. Зимнее или демисезонное... Будто у нас в Сибири нет зимы! Или осени, весны…Просто чудо какое-то, что мы выжили!..
– Чудо здесь ни при чём!.. Выкарабкались только потому, что поступали в детский дом уже не маленькими. И ещё дома прошли настоящую школу выживания.
– В детском доме нас никто не старался подготовить к самостоятельной жизни. Не учили даже тому, как сварить кашу или картошку. Учили только наводить чистоту в помещении, вышивать, салфетки вязать, да ещё картошку чис-тить.
– Это не всё!
– А что же ещё?
– Ха-ха-ха! Молдаванеску отплясывать! Ты что, Любаша, забыла?
– Точно! – рассмеялась и я. – За это же призы дают!!! А за призы – работникам – премии… А помнишь, Танюш-ка, как некоторые наши бывшие воспитанники приходили голодные. И мы украдкой выносили им хлеб?
– Чему удивляться?
– Квалификации никакой. Заработок – "с гулькин нос".
– Да и сейчас то же самое. На минимальную зарплату, как ни крути, выжить невозможно. Поэтому многие быв-шие детдомовки идут на панель.
– Что им остаётся делать? Большинство заканчивают ПТУ. Заработанного не хватает даже на оплату снятого угла и проезд на автобусе…
– Да. Это так.
– Ты-то откуда знаешь?
– Что я живу в безвоздушном пространстве? Хотя я бывшая предпринимательница, но я знаю как живут простые труженики?.. Кроме того, я часто общаюсь с нашими. Всего наслушалась.
– И как они живут?
– Слава Богу, наши как-то сумели выжить в этом бедламе. Никто не бедствует. Большинство живут не хуже, чем при Советской власти. Но редко кто благоденствует. Приятно удивило то, что никто из них не зарабатывает чем-то не дозволенным. Думается, что большинству из нас заранее готовилось место на нарах. Только Миша Околелов, вскоре после ухода из детского дома не сумел приспособиться… И оказался на нарах.
– Это неудивительно: кроме красок, кисточек и бумаги ему ничего не нужно было… Жаль его. И радостно за ос-тальных.
– Та-нюш-ка, да мы же жизнестойкие, как пырей!.. Только Миша – не пырей.
– Я уверена в том, что безнаказанность и всёдозволенность превратила наших правителей в завоевателей-грабителей. В результате бесстыжей прихватизации честные и трудолюбивые люди оказались на обочине. Если бы ни это, жизнь за время перестройки могла бы измениться гораздо быстрее в лучшую сторону...
– Нашим в первые годы самостоятельной жизни пришлось натерпеться и голода и холода…Так что ягодок им хватило, а цветочки теперь никому из них не страшны.
– Ха! Ха! Ха! Не в бровь, а в глаз! Люб, ты знаешь, что больше всего радует меня?
– Что же?
– Ты, конечно, имеешь представление в каком бедламе сейчас мы живём. Но появились и новые ростки. Они ра-дуют. Хотя еле заметны… Я тоже захотела изменить хоть что-то в этой жизни. Решила перебраться в город нашего детства. Сделать  это было нетрудно. Тем более, что дочь, зять, внучка-подростосток и  внук Дениска постоянно звали меня к себе. Вот я и подумала: – "Почему бы и нет?" Переложила свой груз на плечи дочери Лены. Теперь она мотается по заграницам. А я шестой год живу там, где прошло моё детство. Пришла в отдел образования. Заведующая, как узна-ла, что я бывшая воспитанница детского дома, да ещё познакомились с характеристикой, выданной мне в детском до-ме, – приняла меня с распростёртыми руками… Очень трудно было начинать… При близком знакомстве дети показа-лись более разобщёнными, чем мы когда-то. Между воспитанниками не было и намёка на сердечные отношения…В последние годы дети в детских домах стали нервозными.
– Таня, это же естественно!..
– Да, конечно. Мы были сиротами, а они – тоже сироты, но при живых родителях. Многие из них прошли через настоящий ад.
– Жизнь и нравы в нашей стране неузнаваемо изменились.
– Конечно, перемены в стране не могли не сказаться на детях, тем более – в детских домах. Дети, словно, лакму-совая бумажка…
– Иначе и быть не может!
– Ужасно!..
– По воскресениям по телевизору сказки для детей показывают ранним утром! А  "Спокойной ночи малыши" – в десять часов вечера. Канал "Культура" – не про нас. В остальное время – убийства и мордобой. Но и этого мало. Теле-видение развращает народ со дня рождения. Ребёнок ещё грудь сосёт, а уже приобщается к этому безобразию. Почти все артисты разговорного жанра, о чём бы ни говорили, обязательно переходят к месту ниже пояса.
– Господи! Когда этому беспределу придёт конец?
– Недавно я прочитала в "АиФ" о том, что ежегодно из детских домов выходят сто пятьдесят тысяч человек. Пять тысяч – попадают за решётку. Столько же становятся бездомным. А полторы тысячи – кончают жизнь самоубийст-вом!!!
– Ужас!!! Было бы всё иначе, если бы в детских домах детей учили распоряжаться деньгами. После изобилия де-ти-подростки выталкиваются в такие условия жизни, когда часто не на что купить кусок хлеба.
– Кому-то выгодно выращивать быдло.
– Кому? Конечно, тем, кто присвоил столько средств, каких хватит большому городу для нормальной жизни. А что народ нищенствует, никому дела нет.
– С быдлом-то легче управляться… – Таня долго молчит, а потом с горечью добавляет. – Американские миллио-неры нажили богатство на протяжении нескольких поколений. А мы…
– Мы как всегда впереди Европы всей…
– В первые месяцы работы приходилось трудно. Кто-то сказал, что человек счастлив тогда, когда идёт на работу, как домой, а домой – как на работу. Именно так было со мной. Я летела в детский дом, словно на крыльях! Дети люби-ли меня! Я любила их! И всегда, что бы ни делала, была окружена детворой. И, как когда-то, сочиняла пьесы, ставила с детьми спектакли. Писала для малышей стихи. Они настолько нравились им, что каждое новое стихотворение детишки буквально выхватывали из рук друг друга. И с удовольствием разучивали. Но, счастье не бывает долговечным…
Татьяна умолкает, ставит стакан на столик и прячет в ладони погрустневшее лицо. Мне никогда не приходилось видеть её в таком подавленном состоянии, поэтому я смотрю на подругу, не зная, как утешить.
– Я слышала и читала много негативного об отношении к детям в детских домах, – продолжает она, – поэтому решила помочь детям, о судьбе которых не волновались даже собственные родители… Брошенные дети, по каким-то неизвестным нам причинам, как никто другой, чувствуют показную любовь… Поэтому они гораздо несчастней полных сирот. Знаешь, Люба, я любила детишек и хороших, и не очень. Но больше всех я привязалась к Милочке Соколовой. Когда я пришла в детский дом, ей было около двенадцати лет. Она, когда была свободна, вертелась около меня или же подбирала на фортепьяно полюбившуюся мелодию. Я как-то спросила её: – "Мила, в каком классе музыкальной школы ты учишься?"
– "В музыкальной школе никто из детского дома не учится".
– Я решила поговорить о Миле с директрисой: – "Мария Ивановна, вы заметили, что Мила музыкально одарён-ный ребёнок?"
– "Заметила. И что? "
– "Скоро первое сентября. Надо, пока не поздно, определить её в музыкальную школу".
– "Зачем? Кому это надо? Почему мы должны пополнять ряды безработных музыкантами-наркоманами?"
– "Почему наша Мила должна непременно стать безработной? Да ещё наркоманкой?"
– "Потому что она не умеет преодолевать трудности. По математике за год ей, с большой натяжкой выставлена тройка…"
– "У Пушкина тоже были не блестящие знания по математике. Если бы его заставляли долбить математику, то он никогда бы не стал величайшим поэтом".
– "Татьяна Петровна, вы из своего кармана будете оплачивать расходы на музыкальное образование Милы"?
– "С удовольствием бы это сделала. Но оклад у воспитателей, вы сами знаете какой… Вчера в детском доме на окнах меняли шторы. Они, мне кажется, ни разу не были стираны. У меня дома уже четыре года висят шторы такого же качества. Однако выглядят они не хуже новых. Давайте их менять, хотя бы через четыре года. И денег, расходуемых на новые шторы, с лихвой хватит на обучение Милы в музыкальной школе. Дети быстро привыкают к роскошной жизни. Они не умеют беречь вещи".
– "Вам жаль потраченных денег на сирот? Вы хотите, чтобы их посадили на хлеб и воду? А двоечников сразу – в академию наук? С подобными предложениями обращайтесь в вышестоящие органы, вплоть до министерства! – губы директрисы скривились в насмешливой улыбке. – Вы воспитатель. Ваша обязанность учить детей беречь вещи. А не в своё дело не лезьте! Разговор окончен. У меня много дел".
Рассказывая, Татьяна разволновалась, глаза её горели гневом. Помолчала…
– Я поняла, что с этим равнодушием мне не справиться. Всю ночь не спала: Думала. А к утру пришла мысль, как помочь Миле… На следующий день зашла в кабинет директрисы. После приветствия, спросила:
– "Мария Ивановна, можно я попрошу какого-нибудь предпринимателя оплатить обучение Милы в музыкальной школе?"
– "Пожалуйста. Хоть сейчас!"
– "Спасибо".
– "Бог в помощь".

– После обеда я попросила воспитательницу другой группы присмотреть за моими ребятишками. А сама побежа-ла к предпринимателю. Прихожу. Секретарь встала.
– "Вы к кому? По какому вопросу?"
– "Я к Алексею Романовичу".
– "Нельзя. Он занят".
– "Я тоже очень занята!"
–– "Ждите".
– "Не могу".
– Распахиваю дверь. Вскакивает человек лет сорока. Глаза горят. Желваками играет.
– "Что вам угодно"?
– "Простите за вторжение. Я воспитательница энского детского дома".
– Предприниматель поднял руку, как бы останавливая меня.
– "Я три дня тому назад был в вашем детском доме. Привёз детям всё, о чём просила директор. Видел, что дети прекрасно обеспеченны. Может быть, для вашего детского дома луну с неба достать?"
– "Луна не нужна. Простите, господин Ядренцев, но дело в том, что в нашем детском доме есть девочка Людмила Соколова. Она обладает необыкновенными музыкальными способностями. Её нужно определить в музыкальную шко-лу. А на это деньги не предусмотрены".
– Гляжу, у предпринимателя глаза потеплели.
– "Присядьте. Ваше имя?"
– "Татьяна Петровна".
– "Я рад, Татьяна Петровна, с вами познакомиться. Пусть вашу Люду проверят специалисты. Если, как вы гово-рите, у девочки действительно необыкновенные способности, то все расходы на её обучение я возьму на себя".
– "Спасибо вам, дорогой Алексей Романович".
– "Это вам спасибо", – сказал он, и его голубые глаза почти ласково посмотрели на меня. – Из работников дет-ских домов вы, Татьяна Петровна, первая, кто не просит всё больше и больше рыбы. Вы просите научить девочку ло-вить её. Я рад этому. Пусть поможет вам Господь".

– А через два дня, представляешь, моя Мила пошла в музыкальную школу!
– "Мила, Милочка", – с необыкновенной теплотой шепчет Татьяна, глядя на свои руки, лежащие на коленях и продолжает тихо. – Мила не была похожа на остальных детей. Молчалива. Любила уединение. Иногда я замечала, как она смотрит своими огромными глазами в одну точку. Мне она казалась не от мира сего…
– Как сложилась её судьба?
– Отлично. Но не сразу. Пришлось за неё повоевать. Эта девочка стала одной из лучших учениц музыкальной школы. Она жила в мире музыки и, возможно, постоянно слышала мелодию, которую не могли слышать другие дети. Она играет так, что, когда я слушаю её, невольно мои глаза застилают слёзы…Хорошо, что спонсор нашёлся. Иначе у этой девочки судьба была бы незавидна.
– Слава Богу, и среди богатых людей иногда встречаются достойные люди!
– Да. Это так.
– В каком классе учится Мила?
– Она за четыре года окончила музыкальную школу. Сейчас учится в Новосибирске в музыкальном колледже.
– Вот как? Я рада за вас!
– Но прежде, чем Мила поступила туда, хлебнули мы много горя. К сожалению, в обычной школе Мила нередко получала неуды по математике. И за это её наказывали. Причём чаще, чем других за такие же отметки. И дети её не любили. После работы я оставалась и объясняла ей то, что она не усваивала в школе.
– Почему Милу никто не любил?
Таня будто не слышит вопроса. Долго и отрешённо глядит куда-то в сторону. А потом, как бы спохватившись, говорит:
– Мне кажется: причина в том, что воспитателей, а особенно директрису раздражало то, что дети меня любили, как ни одного из них. А Мила – больше, чем кто-либо из других детей. Она во мне души не чаяла. И почти с первого дня моего появления в детском доме стала называть мамочкой. И я эту девочку всем сердцем, как родную полюби-ла…Дети сразу же это заметили и завидовали Миле. Произошло это потому, что большинство из них никогда не знало ласки. Родители Милы погибли во время аварии, когда ей было всего лишь три годика. У большинства детей были ро-дители, а Мила была сирота.
Жизнь девочки могла бы превратиться в ад, если бы её под свою опеку не взяла Дина Верёвкина, – подросток с острым как бритва языком. Верёвкина попала в детский дом восьми лет, после того, как её мать и отца посадили на шесть лет за грабёж. Эта не по годам рослая сильная девочка с дерзким взглядом серых глаз, не давала в обиду тихую хрупкую Милу. Их кровати, как и наши с тобой, стояли рядом. Дина довольно часто получала от матери письма. Она в укромном уголке, дрожащим от волнения голосом, читала эти письма Миле или рассказывала содержание, когда де-вочки лицом к лицу лежали в постелях. И Мила жадно впитывала ласковые слова, будто они не подруге, а ей были предназначены. Она страдала не менее Дины, что её мать из-за сострадания к другой женщине попала в ад, только по-тому, как говорилось в письме, – "взяла всю вину подруги на себя"… А сделала она это, – Таня усмехнулась, – Из-за то-го, что у подруги был грудной ребёнок".
– Дина гордились ею, как героем. Мила по-хорошему завидовала подруге.
Последнее письмо этой женщины я помню дословно. – "Милая, ненаглядная, моя доченька! Ты и представить не можешь, как я люблю тебя! Что бы я ни делала, чем бы ни занималась, все мои думы только о тебе, моя родная! Одно меня огорчает: это то, что когда тебе передают письмо от меня, то тебе, я думаю, стыдно, потому что штемпель выдаёт откуда оно прибыло. Не стыдись, моя хорошая! Таких как я, безвинно осуждённых, тысячи. И, если ты смот-ришь телевизор, то знаешь об этом не хуже меня. Даже с телеэкрана открыто говорят о таких вещах. Ты же, Ди-ночка, наверное, помнишь, что жили мы не богато, особенно после того, как твой папа совершил наезд на человека и тот умер…Как назло, самой лучшей моей подруге, у которой был грудной ребёнок, предъявили нелепое обвинение в преступлении, которого она не совершала. Мне было жаль малютку. Я взяла вину на себя. Нам нечем было заплатить адвокату. А сейчас прав тот, у кого много прав. Или тот, у кого толстый кошелёк. Доченька, что бы обо мне ни го-ворили – не верь. Я чиста как перед тобой, так и перед Богом. Я, по-прежнему, люблю тебя, моя хорошая. Сейчас все спят. Я лежу на твёрдых нарах и вспоминаю, как читала тебе про птичку Пеночку, которая очень любила своих де-ток. Помнишь, моя родная, как она постоянно повторяла: – "Чьи, чьи эти маленькие крылышки? Чьи, чьи эти хоро-шенькие глазки?" То же самое говорила тебе я, когда ты была малышкой. При этом я перебирала каждый твой паль-чик и целовала тебя от макушки до розовых пяточек. Сейчас мысленно, как когда-то, целую каждый твой пальчик в отдельности. И представляю: какой большой и красивой ты стала. Отсчитываю дни и часы до нашей встречи. Пи-сем мне больше не пиши. Диночка, скоро мы будем вместе. Осталось ждать не более двух-трёх недель. Наконец, мы с тобой станем самыми счастливыми людьми в мире. Мы встретимся. И никто не посмеет разлучить нас!
Жди меня, и я вернусь. Только очень жди!
Крепко обнимаю и целую тебя, моя ненаглядная девочка!
Твоя мама".

– Прошло более месяца после последнего письма Верёвкиной. Первые две недели Дина, как на крыльях летала. Потом, с каждым днём становилась всё сумрачней. Она вздрагивала от каждого хлопка двери, от каждого телефонного звонка. Наступил момент: Дину будто подменили. Она стала нервозной, раздражительной и агрессивной. Я старалась внушить девочке, что её мама молода, не приезжает только потому, что старается заработать на приличную одежду. Хочет выглядеть перед ней и детьми красивой и успешной…Дина, выслушав меня, на некоторое время становилась более спокойной. Однако, через месяц с небольшим после последнего письма матери, она заподозрила её в том, что та лжёт.
Дина стала наблюдать за почтальонкой, которая обычно носила почту тогда, когда дети обедали. Из окна столо-вой Дина увидела, как та открывает калитку. Девочка, не доев банан, стремглав выбежала из столовой. Юркнула в за-ранее облюбованный уголок, где стоял огромный фикус, росший в кадушке в полутора метрах от стула, на котором си-дела вахтёр. В ту же минуту вошла почтальонка. Она покопалась в тощей сумке и достала оттуда три письма. Дина увидела верхний конверт и сразу же узнала почерк матери. Выбежав из своего убежища, она молниеносно выхватила письмо из рук вахтёра и скрылась. Девочки, сидевшие недалеко от Дины, обо всём догадались и покинули столовую.
Увидев взволнованную вахтёршу, побежали в спальню. Там  лежала на кровати и горько рыдала Дина. На полу валялось измятое, далеко отброшенное письмо. Мила подняла его и прочитала, то же самое сделала, стоявшая за её спиной Вика. Ей в последнее время особенно часто попадало от Дины. Вика выхватила письмо из рук Милы, подняла его высоко над собой и, бегая по спальне и извиваясь, запела:
– "Сижу на на-ра-х, как король на имени-ина-ах".
– Дина упруго оттолкнулась от кровати, резким движением вытерла кулаками глаза и ринулась за обидчицей. Но Вика, громко смеясь и прыгая с кровати на кровать, ускользала от разъярённой Дины.
Наконец Дина поймала обидчицу. Она с кулаками накинулась на неё и стала жестоко избивать. Мила кинулась оттаскивать Дину от Вики и со слезами на глазах упрашивала подругу:
– "Диночка, миленькая, перестань! Не обращай внимание на эту дуру! Дина, умоляю тебя, перестань!"
– "Так ты заступаешься за неё!? Предательница! Так получай и ты!"
– Дина с ещё большим ожесточением накинулась на Милу и когда та упала, стала с остервенением пинать её. К счастью, кто-то из ребят позвал меня. Мне кое-как удалось вырвать мою Милочку из цепких рук Дины…Вечером, ко-гда все ужинали, я отвела Милу в столовую и посадила её подальше от Дины. Вдруг слышу злобный шёпот Дины, об-ращённый к подруге:
– "Что смотришь на меня коровьими глазами? Радуешься, да?"
– У Милы задрожали губы.
– "Диночка! Что ты говоришь!? Ты и представить не можешь, как мне больно за тебя!!!"
– "Те-бе-е? С чего бы это!? – саркастически рассмеялась та".
– Мила сжала в замок маленькие ручки и, уткнувшись подбородком в стол, глазами полными слёз, смотрела на Дину.
– "Не притворяйся! Я знаю: вы все ненавидите меня! А я ненавижу вас! Слышите? Ненавижу!!! Ненавижу!!! А тебя, Милка, ненавижу больше всех!!!"
– У Милы закатились глаза, и она рухнула на пол.
Все засуетились. Я послала за фельдшером. Та вскоре пришла и дала девочке успокоительное. Мы отвели Милу в спальню и она уснула. Я не отходила от неё ни на минуту. Сидела и думала о том, что смысл жизни девочек, особенно в последний год, состоял в ожидании писем от Дининой мамы. Мила, как и Дина, верила каждому слову Верёвкиной. Она ждала от неё писем с не меньшим нетерпением, чем Дина. Девочки жили ими и верили каждому слову. Поэтому жестокая действительность не только убила все иллюзии девочек, но чуть не окончилась трагично… Я поняла, что Ми-ле оставаться в детском доме нельзя. И решила уволиться с работы и посвятить свою жизнь ей и своим внукам. Поэто-му в тот день, когда Дина избила Милу, написала заявление в отдел опёки и попечительства с просьбой разрешить мне взять Милу на патронат. Разрешение было получено… Прошло больше года. В один из чудесных предновогодних дней мы с Милой и маленьким Денисом гуляли по аллее парка. На одном из поворотов показалась стайка ребятишек. Они приветливо замахали нам руками, и я узнала своих бывших воспитанников.

– "Мила, узнаёшь?"
– "Ещё бы!"
– Улыбающиеся детские лица окружили нас. Воспоминаниям и взаимным расспросам, казалось, не будет конца. Я подумала, что у Дины от прежней ненависти к подруге ничего не осталось.
– "Татьяна Петровна! Приходите с Милой к нам на Новый год!" – предложила Дина, а вслед за ней запрыгали и загалдели, как сороки и остальные девочки, стараясь убедить нас в том, как будет нам весело вместе.
– "Спасибо, мои хорошие! Я бы с удовольствием пришла,  но в этот день мой будущий солдат, – показала я на Дениса, держащего в руке игрушечный автомат, – именинник. Данный господин – всеми уважаемый. И к нему на юби-лей просто невозможно не явиться. Иначе он не на шутку обидится. Поэтому прошу прощения, но к вам, при всём моём желании, прийти не смогу".
– Пока я объяснялась с ребятами, заметила, как Дина отвела в сторонку Милу, и они о чём-то долго и убедитель-но говорили… К нам они подошли, держась за руки и довольно улыбаясь, а затем, не сговариваясь, перебивая друг друга, попросили одновременно:
– "Мама, можно я встречу Новый год с ребятами?"
– "Разрешите, пожалуйста, Миле побыть у нас!" – попросила Дина и тут же загалдели остальные девочки:
– "Разрешите!"
– "Пожалуйста, разрешите! Пусть она встретит Новый год с нами!"
– "Хорошо. Я разрешу. При одном условии: если мне позвонит Мария Ивановна и попросит Милу отпустить к вам".
– "Мы обязательно уговорим Марию Ивановну пригласить Милу к нам на утренник!"
– "Ура!!! Мы всю ночь не будем спать!"
– "Будем гадать! Я знаю! Я помню, как у нас в деревне гадали!"
– На следующий день директор детского дома позвонила мне и пригласила Милу встретить праздник в кругу братьев и сестёр, как выразилась она. И Мила была несказанно рада!.. Как только мы испекли огромный мясной пирог, приехал зять, с которым мы должны были поехать за ёлкой. Зять торопил меня… Аппетитный пирог, лежавший на кра-сивом блюде, я быстренько уложила в пакет, туда же отправила несколько мандаринок и кулёк конфет, дала Миле пятьдесят рублей и наказала купить пепси-колу. Мы высадили Милу у ворот детского дома. И я со спокойным сердцем уехала. А зря… Любонька, Любонька, ты и представить не можешь сколько бед наделали эти пятьдесят рублей!.. Всю оставшуюся жизнь я с ужасом буду вспоминать тот кошмар.
– Я не понимаю, что плохого в том, что ты дала Миле деньги, тем более, что сейчас детям дают небольшую сум-му на карманные расходы?
– Вот и я думала так. Но на следующий день – это было первого января – зазвонил телефон. Подняв трубку, я ус-лышала резкий голос директрисы:
– "Немедленно приезжайте!"
– "Что случилось?" – от предчувствия беды, у меня отяжелели ноги.
Раздавались тревожные сигналы. Я быстренько оделась и с колотящимся сердцем побежала в детский дом. Всю дорогу думала только о том, чтобы с моей доченькой ничего не случилось. Стрелой пролетела мимо вахтёра и распах-нула двери директорского кабинета. Сразу же увидела бледную с поникшей головой Милу. Она стояла рядом с важно восседавшей за столом Марией Ивановной. Я поздоровалась, но директор не только не ответила на моё приветствие, но не подняла головы от чистого листка бумаги, лежавшего перед ней. Она сидела, как истукан, и хорошо отточенным ка-рандашом зловеще выстукивала дробь по столешнице, а по щекам моей девочки текли крупные слёзы. Я убрала стул, преграждавший к Миле путь, и обняла её.
– "Доченька, что случилось?" – но Дина молчала. Я повернулась к директрисе.
– "В чём дело? Почему моя дочь так безутешно плачет?"
– В полнейшей тишине прозвучал ехидный голос директрисы.
– "Это вас надо спросить: зачем вы дали Миле деньги?.. Поздравляю, мать-Тереза, – в голосе директора слыша-лась неподдельная издёвка. – Вы на редкость заботливы. Ради праздника не жалеете для дочери даже деньги на водку? И ваша дочь организовала пьянку".
– "Неправда! Я не устраивала пьянку!!!"
– "Мария Ивановна, вы о чём? О какой водке идёт речь? Да, я действительно дала дочке пятьдесят рублей на по-купку для ребят пепси-колы".
– "Мила, – я немного приподняла подбородок дочери и попыталась заглянуть в её опухшие от слёз глаза. – Ска-жи, доченька, на что ты истратила деньги?"
– Мила молчала, продолжая плакать.
– "Хорошо, расскажи всё, что было вчера".
– Мила, не поднимая глаз, заикаясь и всхлипывая, проговорила:
 – "Вчера, когда я пришла в детский дом, вернулась Дина со школьного утренника. Она немного покачивалась и громко хохотала. Вика сказала: – "Не обращай внимания на Дину: Она с одноклассниками пила пиво. Дина это часто делает. Однажды в лагере она напивалась до бесчувствия. Но никто из воспитателей не знал об этом…"
– "Ты зачем врёшь?" – прошипела директриса.
– "Я не вру. Когда начался утренник. Я поставила пирог на стол. Все обрадовались, захлопали в ладоши. А вы принесли несколько бутылок безалкогольного шампанского, а потом ушли. Ко мне подошла Дина и спрашивает: 
– "У тебя есть деньги?"
– "Есть, – отвечаю. – Мама дала на пепси-колу".
– " Замётано! Деньги в кармане?"
– "Да".
– "Здорово! Можно я их возьму? Я быстренько сбегаю в магазин и куплю всё, что надо".
– "Бери".
– "Дина позвала Вику. Вскоре они вернулись. Дина подозвала меня и говорит:
– "Одевайся".
– "Зачем?"
– "Сейчас мы по-настоящему встретим Новый год".
– "Как это, по-настоящему?"
– "Увидишь. Идём с нами!"
– "Как же мы выйдем?"
– "Не боись. Я стибрила ключ у вахтёрши. Взрослые все на втором этаже. Они тоже встречают Новый год".
– "Врёшь, бесстыжая, девчонка!" – в бешенстве закричала Мария Ивановна.
– "Я говорю правду".
– "Не перебивайте! Дайте договорить дочери до конца!"
– Мила посмотрела на разгневанную директрису, а потом на меня и продолжила:
– "Дина взяла меня за руку и я поняла, что мы идём в подвал. Мне нисколечко не хотелось туда идти. Я стала вы-рывать руку, чтобы вернуться к ребятам. Но Дина крепко держала меня. Вика открыла подвал. Мы спустились по сту-пеням. Дина из пакета достала сухарики и три кружки. А потом, торжествующе глядя на нас, – бутылку водки. Она всем поровну разлила по кружкам всю водку и спросила:
– "Что стоите? Давайте хлобыстнём по одной за Новый год! До каких пор мы будем пить безалкогольное шам-панское? Мы, что первоклашки? Берите, берите! Ты, Милка, поди, ни разу ещё не нюхала этого?"
– "Я взяла кружку и приложила к губам. Несколько капель попало в рот. Водка мне не понравилась. А в это вре-мя Дина выпила всю водку из своей кружки".
– "Я уже пробовала эту дрянь", – сказала Вика и вылила в угол всё из своей кружки.
– "И тут мы увидели, что Дина стала падать. Мы испугались, взяли Дину под руки и повели в зал. Там её стало рвать. Медсестры в кабинете не было. Мы не знали, что делать. Отнесли Дину в спальню, раздели и обтёрли мокрым полотенцем. Но её всё равно продолжало рвать. Кто-то постучал в кабинет Марии Ивановне. Оттуда вышла Валентина Семёновна. Она позвонила в скорую и Дину увезли в больницу. Затем пришла Мария Ивановна, поставила меня перед строем ребят и закричала:
– "Ты, Соколова, разлагающе действуешь на воспитанников! Я сожалею, что попросила Татьяну Петровну отпус-тить тебя встретить праздник в кругу твоих братьев и сестёр. Ты, живя у неё, сильно изменилась в худшую сторону. А теперь убирайся в спальню и ложись спать. Завтра будет серьёзный разговор и с тобой, и с твоей, так называемой, ма-мой. Тебя необходимо изолировать от её тлетворного влияния и вернуть в нашу дружную семью"
– "Она долго ещё что-то кричала, но я ничего не помню. Я ушла в спальню и всю ночь проплакала…"
– "Фантазия у тебя, как я погляжу, работает за троих. Я никогда не думала, что ты настолько лживая девочка!"
– Мила со страхом посмотрела на директрису, и по её щекам покатились слёзы.
– "Мамочка, ты меня не вернёшь в детский дом?"
– "О чём ты говоришь, доченька!? Как тебе могла прийти в голову подобная мысль!"
– Рассказ дочери меня взбесил. Я попросила Милу уйти в спальню и, как только закрылась дверь за дочкой, дала выход скопившемуся гневу:
– "Мария Ивановна, кто вам позволил издеваться над моей девочкой? Кто позволил устроить над нами судили-ще? Это не нас судить надо, а вас! Вы спровоцировали детей на выпивку и тем, что оставили их без присмотра! И тем, что в рабочее время отмечали праздник. А чтобы дети не мешали вам веселиться, вы принесли целую батарею безалко-гольного шампанского! Дети сразу же поняли чем вы занимаетесь, закрывшись в кабинете. Так что у них был пример для подражания! Не перекладывайте вину с больной головы на здоровую! Иначе я пойду в попечительский совет и рас-скажу о ваших методах воспитания!"
– "Вы поверили этой лгунье!?"
– "Моя дочь не лгунья. Она говорила правду. Я верю ей! Мила хорошая девочка. Это вы сегодня преподнесли ей наглядный пример того, до чего могут дойти взрослые, чтобы удержаться на доходном месте! Разве не так? Вы посме-ли оболгать ребёнка! Не вам говорить, что я плохой воспитатель!!! Девочку никому не удастся забрать у меня! Когда я пришла на работу в детский дом, Мила Соколова была изгоем. Её обижали дети! И никому до этого не было дела. Вы, Мария Ивановна, тоже не находили для неё ни одного тёплого слова только потому, что у девочки по математике была плохая отметка. А Мила – необыкновенная девочка – добрая, любому всегда готова прийти на помощь! Перед этой де-вочкой открывается широкая дорога. Наш город будет гордиться ею!.. Вы знаете, что я, когда взяла Милу к себе, сразу же перевела её в другую школу. Теперь у моей Милы твёрдая четвёрка по математике. Почему? Да только потому, что никто на неё не смотрит уничижительным взглядом! Мало того, её хвалят за малейший успех! И девочка старается не подвести тех, кто в неё верит. Вот вы, Мария Ивановна, говорите, что заберёте у меня Милу. Вы спросите её: захочет ли она вернуться в детский дом? Да и большинство детей не хочет жить в детском доме только потому, что вы работае-те там!"
– "Что?"
– "То, что слышали! А теперь прощайте. Хочу надеяться, что мы расстаёмся навсегда!"
– Я вышла из кабинета, пошла в спальню. Взяла Милу за руку. И мы ушли, чтобы никогда в детдом не возвра-щаться. Никто за Милой не пришёл. Никто не предъявлял мне претензий. Мила окончила среднюю школу на четыре и пять. И уже второй год учится в Новосибирском музыкальном колледже…

Мы слышим приглушённый звонок. Таня достаёт из сумочки мобильник, и оттуда раздаётся взволнованный де-вичий голос:
– "Мамочка, здравствуй! Это я – Мила! Скорей включай первую программу! Идёт трансляция выступления сту-дентов нашего колледжа. Через пятнадцать минут на фортепьяно буду играть я! Всё! Целую! Потом перезвоню!"
Я включаю телевизор, и мы слышим виртуозную игру юноши, а после него к фортепьяно подходит красивая взволнованная девушка и начинает исполнять Шопена.
Действительно, слушать без слёз  игру Милы было невозможно…
Сцена пустеет… И сразу же начинается реклама… Таня, выключает телевизор.
– Что б этим телевизионщикам пусто было! Впервые за многие годы дали послушать хорошую музыку, но не могли удержаться, чтобы не добавить ложку дёгтя в бочку мёда. Когда же будет этому предел? – затем она встаёт и, горько улыбаясь, говорит. – Любаша, к сожалению, я вынуждена с тобой проститься. По просьбе дочери меня ждут в офисе предполагаемые покупатели её товара.

Мы обнимаемся. Через минуту за подругой закрывается дверь, и я снова остаюсь одна…