Любовь-морковь

 
     Всякого влечет своя страсть.
            Публий Вергилий Марон
             (70 -19 гг. до н.э.)

     Каждый рабочий день Эдуард незаметно для коллег наблюдал за Верой. В начале лета она устроилась на работу в технологический отдел, в котором он сам трудился уже давно - с первых дней пуска в эксплуатацию завода стальных конструкций. Ее рабочее место - впереди у окна, в правом ряду кульманов - отлично просматривалось из заднего угла просторного помещения отдела, где обосновался со своим чертежным прибором он.
     Постепенно Эдуард научился одновременно работать и  разглядывать Веру. Каждый раз, когда она прикрепляла кнопками к деревянной доске белоснежный лист ватмана, нагибалась или отходила от кульмана, он отрывался от чертежа и любовался ее телом.  Оно напоминало формой гитару, но в отличие от инструмента имело бесчисленное множество изменяющихся траекторий, по которым бесконечно долго мог двигаться его взгляд. Стоило ему вернуться к своему, исчерченному линиями ватману, воображение сразу же начинало рисовать среди скучных прямых плавные изгибы ее фигуры. Он постоянно ловил себя на мысли, что линии ее тела не поддаются математическому описанию, их невозможно смоделировать даже с помощью всемогущих кривых Безье IV степени – настолько телесные формы были совершенны. Ему доставляло  удовольствие фантазировать на темы этих линий, объемов бедер и груди, пропорций талии и плеч, как бы разглядывая их сквозь одежду.
     Сегодня на ней были короткая светло-серая юбка, перетянутая широким чёрным ремнем, белоснежная блуза и черные туфли-лодочки. Кримпленовая ткань плотно облегала эллипсовидные ягодицы, прикрепленные к широкому тазу, в двух точках которого - он точно знал каких! - прятались таинственные ямочки. Округлые бедра рождали тонкую талию, разделенную сзади неглубокой ложбинкой, которая кверху расправлялась в романтичные, немножко угловатые плечи, увенчанные изящной головкой на гибкой шее.
     Глядя на надёжные, стопроцентно женские бедра и крупный, волнующийся при ходьбе и дыхании бюст, Эдуард мысленно представлял себе, как Вера вынашивала и выкармливала двоих детей. Она ощущала его ласкающий взгляд, он ее возбуждал и заставлял чего-то ждать – ну, хотя бы привычных слов восхищения, но их почему-то не было... Работа никак не шла в голову, поэтому она часто обращалась к Эдуарду с какими-то вопросами или просьбами:
     - Эдуард, у вас есть ГОСТ на электросварочные работы?
     - Эдуард, не дадите карандаш 2Т?
     Сегодня ей показалось, что затянувшееся ожидание знаков внимания не только непривычно, но и обидно.
     - Эдуард, помогите развернуть кульман - что-то света не хватает.
     Освещения в их кабинете всегда было достаточно, а сегодня тем более – еще по-летнему яркое сентябрьское солнце так подсвечивало медовые волосы Веры, что они уподоблялись горящим солнечным лучам. Взглянув на золотистые россыпи, Эдуард неожиданно для себя подумал о том, какого цвета волосы там…
     Он медленно отложил карандаш, сделал несколько мягких  шагов и легко повернул тяжелый металлический станок, как бы невзначай легонько задев локтем ее грудь.  Когда он коснулся нежного полушария,  его сердце учащенно забилось, кровь обожгла жилы. Ощущение было приятным, ради него он согласился бы поворачивать шарнирную раму кульмана бесчисленное количество раз, но рабочий день подходил к концу. «Не хочется расставаться, - поймал себя на мысли Эдуард. – А что если проводить ее?»
     - Вера, давайте пойдем домой вместе, ведь мы живем по соседству.
     - Хорошо…
     Только что прошел дождь. Они шли, огибая, а иногда и перепрыгивая через светло-коричневые, еще пузырящиеся лужи. Ее небольшие, узкие  ступни, которыми оканчивались длинные ноги - стройные, книзу тонкие, с сильными загорелыми икрами -  всегда   очень точно и быстро находили сухие места. Путь в жилой микрорайон пролегал через гаражный кооператив, в котором у Эдуарда в боксе стояли недавно приобретенные «Жигули» только что запущенной в серию шестой модели.
     - Вера, может, зайдем ко мне в гараж? Покажу вам  мою любимицу.
     - Вы, мужчины, машины любите больше, чем женщин.
     - Вы ошибаетесь, это не так.
     Изготовленные на родном заводе ворота легко, без скрипа открылись, и взору предстала во всем великолепии новенькая «шестерка» морковного цвета.
     - Красивая, яркая…
     - Как и вы. Хотите прокатиться?
     - Не знаю…
     Эдуард запустил двигатель и лихо выехал из тесного гаража. «Может, лучше выпить с ней и…»- мысли, одна смелее другой, закружились вихрем.
     - Предлагаю «обмыть» машинку? У меня здесь припасена бутылочка болгарской «Тамянки». Пробовали?
     - Вкусное. Пожалуй, можно, но недолго. Немного времени есть, сегодня очередь мужа забирать детей из  детского сада.
     Эдуард закрыл изнутри ворота и включил свет. Он подумал о том, что ему торопиться некуда: жена вечером собиралась зайти к подруге, да и детей они за семь лет супружеской жизни так и не нажили.
     На ватманской бумаге, расстеленной на верстаке, в мгновение ока появились бутылка, десяток  краснобоких яблок и два гранёных стакана, наполненных янтарным вином.
     Вера обхватила длинными пальцами стакан, повертела его перед прищуренными глазами и, сложив пухлые губы в розовое колечко, мелкими глотками выпила вино до дна:
     - Вы любите стихи? Хотите, я почитаю кое-что из своих?
     - Конечно…
     Читая стихи, она устремилась душой в свое признание перед миром и повела сознание Эдуарда так далеко, что предметы в гараже потеряли свое значение. Легкая улыбка на ее симметричном, круглом лице почти не скрывала печали, немодные широкие брови дугами то хмурились, то разлетались в стороны - в такт декламированию. Ей нравилось, что он ее слушает, что смотрит влюбленными глазами, что они вместе уносятся куда-то ввысь. Оттого голубоватые белки её серебристо-серых глаз блестели всё ярче, полусферы под блузкой ритмично вздымались, не в силах больше хранить тайну, бесстыдно вырывающуюся наружу...
     Сердце Эдуарда учащенно забилось, а руки сами потянулись к вырезу ее кофточки и, мешая одна другой, стали расстегивать пуговицы. Она же продолжала читать, как будто ничего не замечая, только громче, отрывистее, запрокинув голову так, что на белорозовой коже шеи напряглись голубые прожилки вен. Он оттянул и приподнял лифчик, освободив упавшие под своей тяжестью плотные, округлые груди. Горячие пальцы легко сжали торчащие в разные стороны твёрдые, похожие на спелые вишни соски и впились в налитые прохладные груди, которые затрепетали от резкого прикосновения, и, повинуясь глубокому вздоху, вздыбились, почти вырвались из плена, но проворные пальцы уже оставили их и заскользили по узкой талии вниз, к бедрам…
     Эдуард заглянул в широко расставленные глаза Веры - она, как будто не замечая его взгляда, краснея от стыдливости, продолжала все так же отстранённо читать, но ее дыхание становилось все более частым, а голос слабел. Когда он тихонько притронулся губами к её шее и жадно втянул аромат шелковистых волос, она томно вздохнула…
     - Эдик, открой!
     Это был голос Надежды, жены Эдуарда.  Оглушенный до боли знакомым, но каким-то потусторонним голосом, он отпрянул от Веры, ее большущие глаза потемнели и округлились. Она безуспешно застегивала пуговицы кофточки, он негнущимися руками сметал в угол недопитую бутылку и закуску.
     - Эдя, ты в гараже?
     Надежда - невысокая, худенькая женщина - стучала в металлическую дверь все сильнее. Похоже, к ней подошел сосед по боксу:
     - Что случилось, Надежда?
     - Что-то непонятное творится: иду мимо, гараж закрыт, наша машина стоит за воротами, где Эдик - не знаю.
     - Давайте попробуем открыть. Так, закрыто… Эдик, ты там?
     Эдуард зашептал на ухо Вере:
     - Тебе надо залезть в подвал, иначе скандал!
     - В какой подвал?
     - Вот в этот люк, полезай!
     Он поднял крышку люка, Вера со страхом заглянула в темный провал, но всё же решительно спустилась по металлической лесенке вниз. Едва Эдуард открыл ворота, в гараж ворвалась Надежда.
     - Ты здесь! Почему не открывал?
     - Да в подвале был, не слышал…
     - В подвале!? Что ты там делал?
     - Морковь да яблоки укладывал на хранение…
     - Уложил? Тогда пойдем домой! Загоняй машину! Не забудь выключить свет!
     Сначала Вера услышала, как «Жигуль» с грохотом заехал в гараж, потом - как стукнула закрывающаяся дверь. Стало темно, тихо, а оттого страшно. Вера приподняла и сдвинула в сторону крышку люка, но выбраться из подвала мешало днище машины. Она села на какой-то ящик и тихонько заплакала.
      «Все не просто плохо, все гораздо хуже,- сверкнувшая как молния мысль ошеломила её.- Муж с детьми уже дома. Наверное, волнуются. Скажу, что задержалась на работе, пришлось делать срочный чертеж. Тесно, вдоль стены стоят ящики, в них яблоки и морковь. Самостоятельно отсюда не выйти. Ничего, сейчас он вернется и выпустит меня».
      В это время Эдуард не прекращал попыток вырваться из дома, чтобы пойти в гараж и освободить пленницу. Он придумывал одну причину за другой, но жена, как будто чувствуя что-то, всякий раз увязывалась за ним:
      - Эдик, ты куда собираешься?
      - Хочу проверить, закрыл ли я ворота гаража…
      - Вместе закрывали ведь! Уже ночь, и я с тобой.
      - Ну, раз закрыли, значит, не пойдем.
      Когда все возможные варианты ухода были исчерпаны, Эдуард стал обдумывать план признания: «Если Надежде все честно рассказать, она не поверит, что ничего не было, и ославит Веру на весь город. В результате будут разрушены обе семьи. Сплетни, позор и насмешки будут сопровождать всю жизнь! Вряд ли Вере это нужно: раз она согласилась спрятаться - точно нет. Мы не совершили большого греха, поэтому плата должна быть соразмерной».
       «За что я так наказана? За то, что пошла с ним? - мысли цепочкой выстраивались в голове Веры. - Что мне от него понадобилось? Влюбилась? Нет, просто  надоело однообразие: из дома - на работу, с работы - домой, каждый последующий день - калька с предыдущего. Вот и захотелось маленького праздника, каких-то новых ощущений. Всего-то на одно мгновение показалось, что он - добрый волшебник, с которым не страшно чуть-чуть нарушить правила, немножко расслабиться. Господи, как стыдно перед собой! Какая глупая, нелепая ошибка! Вот тебе и «любовь – морковь»! Вроде сладкая должна быть, а на самом деле - горькая… Становится холодно. Неужели  придётся провести здесь всю ночь?»
     Эта ночь была самой длинной в жизни Эдуарда. Он лежал рядом со спящей женой, но стоило ему пошевелиться – она просыпалась. Когда в окно заглянул тихий рассвет, Эдуарда охватило ощущение ясности сознания, резкое и полное осмысление ситуации. Он решительно поднялся с обжигавшей его тело постели.
     - Эдик, куда ты ни свет ни заря?
     - На работу - надо штамп дочертить и к 8 утра сдать работу главному технологу.
     Он бежал,  не разбирая дороги, а в висках пульсом стучала только одна мысль: «Быстрей, быстрей, быстрей…»
     …Как только бойкие оранжевые лучики деловито заглянули в подвал и нежно прикоснулись к бледному лицу Веры, она поняла, что никогда еще так не радовалась утреннему солнцу, которое только-только приступило к своей обычной работе – освещать и согревать. Эдуард протянул ей руку, чтобы помочь вылезти. Их взгляды встретились. В ее влажных, припухших  от слёз глазах он не увидел ничего, кроме боли и разочарования.
     Заявление об увольнении Вера написала в тот же день.
Нет худа без добра - на новой работе, которая как-то кстати и быстро подвернулась (в органах местной власти), Вера  быстро пошла в гору и к концу трудовой карьеры стала большим начальником.


Картинка из Интернета