Мосбасса блудный сын повесть в новеллах

Русич 2
                Слово к читателю
               
       Умирает Мосбасс. Обезлюдел. Зарастают рудничные дворы бурьяном. В самих шахтах, на штреках, раньше светло было,  как в метро. Лампы дневного света висели через десять метров. И не дай Бог - перегорит  какая. Инспектор Госгортехнадзора тут как тут. А сейчас темнота, хоть глаза коли. Редко мелькнет  в глубине выработки шахтерский аккумулятор.  А еще реже, порожняк прогромыхает по откатке.
Лавы нарезаны. Мощные очистные комплексы смонтированы. Только вот работать некому. Разбежались горняки. Кто помоложе в Москву, на стройки подались. И там неплохо пристроились. Теперь их назад калачем не заманишь. А кто постарше, дни до пенсии считают. Не дай  Бог, прикроют. Не в Воркуту же ехать,  стаж «добивать». Платить не платят, ни «ГРОЗУ», ни проходчику. Не нужен уголь стал  государству нашему. А раз уголь не нужен, то шахтер и подавно. Вот и бежит молодежь из шахт на столичные стройки. Разваливаются некогда знаменитые коллективы. Спиваются не нашедшие себя ни в чем прославленные подземные специалисты. Утрачиваются профессиональные навыки. Вымирают  когда-то  многолюдные, а теперь напрочь  забытые  сегодняшней властью шахтерские поселки. А ведь мастером своего дела, в той же лаве не так-то просто стать. Тут характер нужен, выдержка. В рыхлых пластах работаем. Без грамотного крепления  шагу не ступишь. Над головой-то «гиря» в миллионы, миллионы тонн висит.               

          Я когда в очистной забой с монтажного  перевелся, кожей, каждой клеточкой своей это прочувствовал. Начнешь в лаве «горбуши» двигать,  деревянную крепь в завале  как спички, ломает. Кругом  трещит все. Где-то высоко над головой, в толще кровли, гул пойдет, мощный такой, грозный. Я хоть мужик здоровый, но и мне по началу жутко было. Потом  привык. Человек  ко всему привыкает.               
          Работали  на южном крыле шахты. Лава никудышняя  попалась. В смысле условий. Прослоек породный, под самые «козыря» вышел. Забой не стоит, валится. Метров на пять вперед уходит. Уже к запасному штреку с комбайном подъезжали. Кровля  ка-а-к затрещит! Ка-ак ухнет песком на восьми секциях! Хорошо, что  никого в этот момент в том районе не было. Все бы там остались. Тонн триста этого песка в вагоны насыпали. «Купол» в кровле такой  образовался, что  луч света от лампы в нем теряется. К нему не то что подойти, смотреть   страшно. А заделывать, крепить, все равно надо. Натаскали мы леса, досок, тонкомера. Бригадир постоял, послушал «купол» и полез в него. ОДИН. Мы только материал ему  подавали. Полтора часа клеть выкладывал. Вылез мокрый весь. Спецовка – хоть отжимай. Я еще тогда подумал - «Это же, какие нервы надо иметь, каким мужеством обладать, чтобы  вот так, целый час работать со смертью на плечах. Она (кровля) не предупреждает ведь, когда рухнет. Железный мужик наш бригадир»
И только много, много позже – понял! не с бухты-барахты полез мой  «бугор» тогда, в  таящую в себе мучительную смерть, «черную дыру».
С годами, с опытом, приходит   что – то такое, что всегда  подскажет, сколько времени отвело тебе «Его Величество Горное Давление» на аудиенцию. Успел - хорошо.   А не успел…               

        Где же ты теперь мой первый бригадир? Где вы друзья, мои чумазые герои? В лучшем случае, арматуру на столичных стройках вяжут. Наверное.
                Обезлюдел Мосбасс. Умирает.