Болота оживали. Из воды зелёными стрелами начинали прорастать камыши. Молодые ростки камышей дети постарше считали съедобными, заходили в почти ещё ледяную воду, искали руками на ощупь ростки под водой, которые ещё не успели вырасти из воды, срывали эти ростки и ели. Помню, Марусина старшая сестра Надя, зашла в болото, нарвала ростков камыша и вынесла нам на берег. Они были белые, хрустящие, холодные и слегка сладкие. А к ноге Нади, пока она искала ростки, их почему-то называли «бордуны», прицепилась страшная, толстая, чёрная пиявка, она её с трудом оторвала. С того места, откуда она её оторвала, у Нади вытекала кровь, и растекалась широкой красной струйкой по мокрой ноге. Вид вытекающей крови пугал, и желание есть бордуны у меня, как-то сразу пропало.
После зимней спячки просыпались лягушки. Слышался сразу робкий скрежет, а потом дружное кваканье. Через некоторое время лягушки откладывали икру на мели, где вода быстро прогревалась на солнце, и из неё появлялись головастики. Это будущие лягушки, они были как маленькие сомики, с большой головой и маленьким хвостиком. Когда они подрастали, у них появлялись ножки, а хвостики исчезали. И это уже были маленькие лягушечки.
С тёплых краёв возвращались перелётные птицы. Возвращались и наши хуторянские аисты. Они возвращались парами в свои прошлогодние гнёзда. Все им радовались от мала до велика. На крыше нашей хаты тоже было гнездо аистов. Это были наши аисты, мы их любили и ждали возвращения. После зимы они своё гнездо основательно ремонтировали. Целыми днями они важно вышагивали по болотам, высматривая лягушек. Потом мама - аист сидела в гнезде и высиживала птенцов. Потом появлялись птенцы - аистята и аисты мама с папой целыми днями носили им лягушек и рыбок, а они всё пищали, что мало. Потом аистята вырастали и учились летать, начинали высоко подпрыгивать в гнезде и махать крыльями. Но, видно, они боялись высоты, мама – аист сердилась на них и начинала выталкивать их из гнезда. Им ничего не оставалось делать, как полететь. И они летели и начинали бродить по болотам со взрослыми аистами.
Возвращались ласточки и с ликующим щебетом носились в небе. У нас тоже жили наши ласточки. Они тоже ремонтировали свои прошлогодние домики или строили новые. Домики они лепили из глины и соломы. Лепили под свесом кровли старательно и аккуратно. Никто никогда не разорял птичьи гнёзда, это считалось грехом. Была примета, если разорить ласточкино или аиста гнездо, то дом сгорит. Проходило какое-то время и в гнёздах ласточек тоже появлялись птенцы крикливые и прожорливые желторотики. Они постоянно требовали еду и птицы мамы и папы неустанно целыми днями носили им мушек и комаров, а на следующий день всё начиналось сначала.
Домашние курицы превращались в квочек, делали себе гнёзда, несли в гнёздах яйца и садились высиживать цыплят. Проходило какое-то время, и они выводили свой выводок на всеобщее обозрение. Жизнь кипела в движении и заботах.
И я каждый день с утра и до вечера наблюдала ликование весны, смотрела, как просыпается земля от зимней спячки. Как преображается болото. Камыши подрастают, всё покрывается зеленью. По берегу болота зацветают желтые ирисы и небесные незабудки, прорастает осока, это такая трава, по краю листьев которой образуется тоненькая и очень острая пилочка, о которую можно порезать руки и ноги, туда, где она растёт лучше не ходить.
Я приходила на луг за нашим огородом и смотрела, что изменилось за ночь. Все менялось так быстро, что я не успевала уследить. Я наблюдала за ростом каждой травинки, каждого цветочка. Появлялись майские жуки. Они летали с жужжанием в воздухе, как маленькие самолётики, садились на деревья, на кусты. Их можно было просто рукой поймать на лету или снять с дерева. Они медлительные и не пугливые, большие и совсем не страшные, у них усики веером и глаза смотрят прямо тебе в глаза. Можно потрогать за усики, подбросить и он раскроет крылья и полетит. Появлялась уйма бабочек необыкновенной красоты.
У нас был огород возле дома, и мы с бабусей его обрабатывали. По границе огорода всегда в несколько рядов сажали подсолнухи и кукурузу. Бабуся копала лунки а я шла следом и бросала в лунки семена. Семена надо было считать, ошибаться было нельзя. Кукурузу по три штуки, а подсолнухи по две штуки и туда же по две фасолины. Это экономило площадь огорода, фасоль вырастала вместе с подсолнухами, вилась по их стеблям, цвела. Лунки надо было чередовать. Кукуруза и подсолнухи вырастали высокие и получалась зелёная изгородь. А к осени созревали стручки фасоли, которые мы сразу собирали, а потом срезали шляпки подсолнуха, и только после этого корчевали стебли подсолнуха и ставили их по форме юрты для того чтобы они высохли. А сушёные стебли подсолнуха зимой сжигали в печи. А стебли кукурузы зимой съедала корова. За подсолнухами и кукурузой сажали разные овощи, всего понемногу и много цветов. Наш двор всегда утопал в цветех. Росли многолетние разноцветы, ноготки, яркие и высокие маки, к осени зацветали астры и георгины. Всегда росли метеолы. Днём у них цветки закрыты, а к ночи лепестки раскрываются и благоухают.
Я, как только просыпалась, так сразу бежала на улицу проверять свои владения, что там изменилось. Так здорово наблюдать, как все растет, все меняется. Сразу нежные росточки, потом крепенький стебелек, потом появляются бутоны, а потом цветы, буйство красок. Я чувствовала себя частицей этого земного движения, красота этого цветения поселялась во мне. Спустя много лет, когда я стала жить в городе, и у меня появились свои дети, я старалась поехать с ними за город и показать им весну или осень. Мне хотелось, чтобы они увидели их такими, какими их видела я. Хотелось, чтобы они почувствовали себя частицей природы. В городе человек сам по себе, дерево само по себе, даже клумба с цветами растёт сама по себе, а люди только созерцают со стороны. В городе у людей нет чувства единения с природой.