Левая рука, согнутая в локте за спиной, неимоверно затекла. При малейшем движении пальца в нее словно впиваются тысячи шприцев, и под кожу начинает струиться ледяная жидкость.
-Не шевелись, а то я пришью тебя к стене. - Тихо и убийственно спокойно произносит за спиной голос, а в спину, услужливо напоминая о незавидном, в общем-то, положении, тычется дуло глока сорокового калибра.
[Наверное, когда начинаешь узнавать оружие по одному прикосновению, это значит, что ты слишком заигрался во взрослые игры.
И это плохо, парень, очень плохо.]
-Рука затекла. - Полушутливо пробую пожаловаться я, всем видом изображая покорность, а взгляд мечется в поисках выхода из сложившейся ситуации.
-Потерпишь. - Невозмутимо отвечает мой надзиратель. Путей к отступлению нет, а рука все также немилосердно ноет.
Плюнув на возможные последствия, с лёгким полустоном чуть разгибаю руку и тут же оказываюсь прижатым к стене. Он мне по плечо, поэтому налегает всем телом.
-Ты что, мать твою, захотел мозги свои на стенке увидеть? - шипит злобно. - Я тебя в последний раз предупреждаю, не двигайся!
А сердце так гулко стучит, отдаваясь где-то у меня в спине, что кажется, сейчас порвет тонкую джинсовую рубашку. Страшно, наверное. Еще непонятно, что страшнее, быть застреленным или спустить курок.
-Слушай, ты же не хочешь это делать... - внезапно произносят мои губы. - Тебя же заставляют. Тобой пользуются.
Ощутимо напрягается, это чувствуется даже через одежду : непроизвольно в памяти всплывают другие моменты, связанные с этим хрупким телом. Из разряда тех, что записывают на кассеты, а потом продают с пометкой «ХХХ» в метро.
-Это ты мной пользовался. – Медленно, будто с усилием.
А голос слегка дрожит, будто тот, кто держит меня на мушке, сейчас заплачет.
-Я могу задать вопрос и надеяться на честный ответ?
Он слегка колеблется, но затем кивает. Чуть поворачиваю голову, чтоб видеть его хотя бы боковым зрением.
-Ты жалеешь о времени, которое провел со мной?
-Нет.
-Ты любил меня?
-Нет.
Позволяю себе улыбнуться.
[Лгать ты так и не научился.]
В это время в комнату входят чёрные блестящие ботинки: лица их обладателя мне не суждено увидеть, но это и не нужно. По одному голосу можно понять, что это холёный мужчина лет тридцати-тридцати пяти. Его новый папочка. Твой новый папочка.
-Долго же ты от нас бегал. - Широко улыбаясь – это слышно - произносят чёрные ботинки. - Думал, что мы легко поведёмся на некачественное дерьмо?
Мы оба молчим.
[Видишь, что со мной стало. Не я виноват. Ты.]
-Порадуйся напоследок, какого волчонка я воспитал. Ты сдохнешь от его руки. - Доносится голос уже с лестничной клетки.
Где-то внизу хлопает дверь.
Никто не заботится о том, что его услышат. Этот город прогнил уже давно. Я тоже умер уже давно - слишком давно, чтоб сейчас сожалеть.
-Ну что, прощаемся? - безрадостно пытаюсь пошутить, но встречаю лишь тяжелое молчание.
-Ты идиот.
-Так ты любил меня?
-Я уже отвечал на этот вопрос.
-А теперь я хочу услышать правду. Серьезно. Последнее, о чём прошу, и..давай, делай свою работу. - Последний раз поворачиваю голову, чтобы навсегда унести с собой твой образ.
[Сердце стучит громко, больно ударяясь в грудную клетку]
Ты устало улыбаешься.
[Первые признаки тахикардии - стук сердца напоминает рёв турбин]
Ты приоткрываешь губы.
[Рёв в ушах перерастает в ультразвук.]
...Три слова тонут в оглушительном выстреле.