– Вы случайно не на Ольгу Капитоновну работаете?
Оборачиваюсь. Гимназистик в мундире лет пятнадцати плюс-минус год. Смотрит с интересом. Но не то чтобы очень, а так, с небольшим. Удивляется будто не тому, что у меня в руке, а чему-то другому.
– Н-нет… А кто такая Ольга Капитоновна?
– Фальк. А Вы разве не знаете, у неё типография и магазин через два квартала отсюда. Там и печатают, и продают.
Та-ак. По открыткам я не спец. Однако, насколько помню, местные сюжеты на них появились аккурат с началом двадцатого века. Вроде бы их ещё не должно быть, если, конечно, мужичков тех правильно понял. Но год, год какой сейчас?
– Тысяча восемьсот девяносто восьмой.
– А? Что?
– Вы спросили, какой сейчас год. Я и ответил.
Значит, последняя фраза была не в голове, а на языке. Ладно, как-нибудь отговорюсь. Подумаешь, пацан. Не полицейский же.
– Нет, сам для себя. На память.
– Понятно.
Ему понятно! Мобильник в девятнадцатом веке его ничуть не удивляет, будто свой у него в кармане, а в ранце на всякий случай ноутбук! Как же в гимназии без него?! Да у папы в каком-нибудь Волжско-Камском банке прямой выход в инет! Торчит, небось, на службе в социальных сетях, чтобы дома не тратиться. Интересно, у кого из нас двоих крыша поехала?
Вглядываюсь. Пацан как пацан. Ростом даже повыше меня, к своим пятнадцати плюс-минус год с маленьким намёком на взрослость подвытянулся. Лицо, правда, ещё вполне детское, усы-борода и не думают вылезать даже в виде цыплячьего пуха, сидят где-то в глубине души, часа своего ждут, шейка достаточно тощая. Обычный русский типаж. Пройдёт мимо – и внимания не обратишь. Впрочем, что-то в нём такое есть. Непонятное. И дело не в мундире, хотя таковой я впервые вижу.
Замечаю, что и его интерес ко мне понемногу повышается. Не к тому, что у меня в руках, а именно ко мне. И почему он ко мне подошёл?
О господи, наушник в ухе! Провод под куртку сползает! Интере-есно! Вроде бы уже нечему удивляться, а на тебе! Может, действительно кино снимают, а мы с ним случайно в кадр влезли? А дома снесённые тогда откуда взялись? Срочно построили да мост убрали, чтоб не отсвечивал? Наконец, пацан-то не в джинсах и футболке – в мундире! Да и киношной суеты вокруг не видно. Разве что кто-то невидимый снимает, внушил мне всю окружающую картину, дал роль, не предупредив и даже не познакомив со сценарием.
– Что слушаем? – киваю в сторону уха.
– Yesterday, а что?
– Да ничего. Только она ещё не написана. Да и битлы родятся через полвека, а их будущим бабушкам сейчас куда как меньше, чем тебе. Кстати, куда здесь можно зарядник воткнуть?
– Некуда…
– Да знаю, что некуда. Электростанцию только лет через семь построят. А ты где зарядил?
– Есть место…
– Догадываюсь, что есть. А всё-таки?
– В гимназии. Там электрическая машина в кабинете физики. Вот я и приспособился. Могу и Вам зарядить, вот только крутить долго приходится. Но на полчаса хватает.
Ну и ладно. Значит, поснимаю если не вдоволь, то достаточно много. Однако откуда он тут взялся?
– Слушай, а тебе не кажется, что мы о чём-то не о том говорим? Стоим на берегу Волги в тысяча восемьсот девяносто восьмом году от Рождества Христова, слушаем битлов и рассуждаем, где мобильник зарядить. Кстати, дай на минутку послушать.
– Пожалуйста.
Действительно. Знакомые голоса выводят донельзя знакомую мелодию. Вот только нет их ещё. Нет, и всё тут. А сам-то ты есть? Ты ведь тоже родишься чёрт-те когда. Можешь назвать всё это дурацким сном, можешь ущипнуть себя за ухо. Да хоть и не за ухо! Рука чувствует холодную кованую решётку и не нашла Новую биржу. Отдаю наушник.
– Будь другом, ущипни меня.
Он пожал плечами:
– Пожалуйста.
Обычный щипок. Ничего не изменилось.
Однако он вежлив. Пожалуйста и на Вы. Чую, быть нам здесь вместе и достаточно долго.
– Слушай, может, познакомимся и будем на ты. Не такая у нас с тобой разница в возрасте, чтобы выкать. Да и полегче будет. Идёт?
Он протянул руку. Пожатие ещё не очень умелое, но попытался посильнее. Взрослость показывает.
– Идёт. Никита. Для друзей Ник или Кит. И так и так зовут. Звали.
– Ну, для кита ты маловат. Так, Китёнок ещё. Ника – так лучше.
– Ладно, буду под ником Ника. В игре под названием «Жизнь в прошлом». И долго играть будем?
– Да уж как получится. А по батюшке тебя как?
– А батюшка родится только через семьдесят лет. И потом, меня ни там ни здесь по отчеству никто ещё не величал. Впрочем, однажды было. В прошлом году, когда паспорт получал.
– Стало быть, тебе четырнадцать есть. Я так и думал.
– Через месяц пятнадцать. А Вы?
– Ты.
– Извини.
– Михаил. Миша.
– А по батюшке?
– Но мы же решили быть на ты.
– Да я так просто, ещё не привык. Ты же старше меня.
– Батюшку Дмитрием зовут. Слушай, у тебя паспорт с собой.
– А что?
– Да просто посмотреть нездешнюю вещь.
– Пожалуйста.
Действительно, настоящий. Фотография, реквизиты все. Регистрация… Ого, в одном доме живём! С разницей в восемь этажей и два подъезда. Что незнакомы – понятно. Когда я во дворе играл, его ещё не было. А когда он из песочницы вылез, я уже учиться уехал и бывал дома нечасто. Для детей все взрослые на одно лицо, да и я на кучу мелюзги во дворе внимания не обращал. А на молодых мам тем более. Разве что коляску до лифта иногда помочь. Вот только родился паренёк почти через сто лет. Странно фраза выглядит – родился через сто лет – а как иначе сказать? Родится? Да вот он передо мной стоит, вполне себе человек, и немаленький, меня перерос. А сам-то ты через сколько лет родился?
– А у тебя есть что-нибудь оттуда?
– Смотри.
Я приоткрыл торбочку. Ника вздохнул.
– Паспорт показать?
– Зачем?
Пауза. Молчим.
– Ника, а как ты сюда попал?
– Да я и сам не понял. Поехал в мышиный музей обычным рейсовым автобусом. Хотели компанией, но она как-то развалилась, а я уже настроился. На полдороге автобус взбрыкнул и дальше везти не захотел. Ну и мне расхотелось. Одно к одному – сначала друзья, потом автобус… Вместо того чтобы пересесть на обратный, пошёл вдоль Волги по берегу на поезд. А что, время есть. Там всего-то часа два пешком, к вечеру дома буду. По дороге съел пару бутербродов, что в кармане были. Прошёл половину – церковь на берегу полуразрушенная, но крест на шпиле колокольни цел, хотя и сильно накренился. Зашёл – интересно же. Росписи вверху целы, да и внизу кое-что осталось. Какая-то арка, ангелы по бокам. Захожу в алтарь. Смотрю по сторонам. Вышел – а уже стемнело. Но не беспокоюсь – лето, не холодно. Позвонил домой, чтобы не волновались – заночую у знакомых. Ушёл за деревню, всё-таки на кладбище страшновато как-то. Кусты около леса, трава густая. А в траве хорошо, не видит никто. Даже интересно показалось. Ни разу в жизни ещё просто так в траве не ночевал. Июль, тепло. Сел у большой кочки, как в мягкое кресло. Ночь короткая, почти и не дремал. Так, немного.
Совсем рассвело, пора на станцию идти. Потянулся, рука в сосну большую упёрлась – вчера в сумерках её и не заметил. Вдруг вижу – поле выкошено всё. И когда успели? Только вышел – телега с сеном навстречу. Рядом с лошадью пацан какой-то моих лет. Одет уж очень как-то по-деревенски, но я особого внимания на такой прикид не обратил. Смотрю – сена полный воз с горой, и как-то косо навалено, вот-вот упадёт. И точно, всё вниз поехало. Стал он сено опять на телегу забрасывать, меня увидел. Пособи, чего стоишь, помогай! А почему бы и нет? Вместе быстрее. Нагрузили. Хотел было пойти, а он к себе зовёт. Пойдём, говорит, мамка накормит, да и устали, отдохнёшь. Познакомились, его Степкой зовут.
Вдруг замечаю – он как-то необычно на меня смотрит. Будто что-то не то во мне углядел. И не столько на меня смотрит, сколько на мою голову. Показывает пальцем на бейсболку, будто в первый раз видит. Я сначала и не понял. Думал, сено в волосах застряло. Снимаю бейсболку, он к ней руки тянет – покажи. Пожалуйста, экое добро. Примерил, хотел вернуть. Да возьми, говорю, если хочешь.
Потом он на мои кроссовки удивился. Что, говорит, сейчас в таких в городе ходят? Часто бываю, а ничего похожего не видел. Потом его поразили оранжевые нитки на джинсах, да и сами джинсы. Я подумал было, что у него тараканы в голове какие-то особенные. Джинсов не видел! Но по разговору вроде вполне нормальный.
Вошли в деревню. Я ничего такого не замечаю. Заходим в дом, Стёпка матери говорит: вот мол Никита, помог мне сено довезти, дай нам поесть. Я вдруг понимаю, что со вчерашнего дня ничего не ел.
Стёпкина мать подала на стол. Овощи, молоко, творог, хлеб. Но не буханку, а ломти как от домашнего каравая. Аппетит был зверский. Поднимаю глаза, смотрю вокруг – ничего понять не могу. Какое-то всё старое, самодельное. Свеча в подсвечнике заплывшая, будто постоянно горит. А телевизора в комнате нет. Никакого, даже старенького, дешёвого. Удивился – как это в доме ящика нет! Так не бывает!
Знаю, правда, одного отцовского приятеля, так у него телика нет принципиально. Мешает, говорит, только, а новости по Интернету узнать можно. Но это, так сказать, по идейным соображениям.
Смотрю внимательнее. Ни люстры, ни абажура под потолком. Вдруг замечаю – ни проводки, ни выключателей, ни розеток – ни-че-го такого. О компе, стало быть, и говорить нечего. Электричества что ли здесь нет? Да быть того не может! Вечером уличные лампы светили, до деревни от столба к столбу шёл.
А Стёпка из дома зовёт. Побежали к Волге мимо церкви, где вчера был. Что такое? Никакие не развалины, стоит себе новенькая. Люди выходят. И ограда вокруг. Но ведь не было её! Или это у меня тараканы в голове? Вот только вчера или сегодня?
Стою как вкопанный. Стёпка тоже остановился, смотрит на меня. Я – на него. И оба ничего не понимаем.
– Ты чего, – говорит.
– Да вот, вчера здесь развалины были, а сегодня церковь с оградой.
Тут он пальцем у виска покрутил:
– Какие развалины? Ей уж больше ста лет. Сколько себя помню, стоит она. Меня в ней и крестили.
– Давно?
– Что давно?
– Крестили.
– А как родился. Как же иначе?
Понимаешь, Миша, тут я испугался. Не знаю чего именно, но испугался.
Спустились к Волге, побежали по берегу за деревню. Стёпка говорит, купаются там.
По дороге ещё три его приятеля присоединились. Смотрю, пляжик такой небольшой. Песок среди камней.
Раздеваемся. Они на меня глаза таращат, на мои плавки пальцем показывают. Смотрю на них – голые стоят и ничуть не стесняются.
– Что, впервые видите? Это плавки называются, – говорю, и даже вызывающе. Что за идиоты? Не голыми же купаться, всё-таки не маленькие. – А вы что, всегда так? А вдруг девчонки сюда придут?
– А такого быть не может, – отвечают. – Купаемся в разных местах. Разве что подсмотреть дуре какой захочется – так на всю деревню ославят. А вместе никогда не купаемся.
– А взрослые как, – спрашиваю.
– Они в исподнем или если господа, то в длинных рубахах.
И говорят это спокойно, будто так везде и всегда, а я с Марса свалился. Я даже застеснялся своих плавок, будто это я голый среди одетых.
Махнул рукой, скинул плавки и в воду. Что поразило – вода чистая-чистая. Я в Волге редко купался. Чуть ли не с детского сада в бассейне, так что летом только от воды и отдыхал. А тут с мая не плавал, разогнался своим вольным, как-никак кандидат в мастера. Через Волгу не рискнул, решил вдоль. Опять же на тот берег голым не выйдешь. Проплыл метров двести, повернул, а под конец ещё и прибавил. Выхожу из воды, они на берегу стоят, уже обсохли, оделись – и опять глаза таращат.
– Здорово плаваешь, – говорят.
Так, – отвечаю, – восемь зим тренируюсь.
– Зимой – а где?
– В бассейне.
– А что это такое?
Да что происходит? Откуда они такие дремучие взялись? И о каких таких господах говорили?
И тут я выругался. Не со зла на них, а просто так, от удивления. Ну, как обычно у нас на улице, мы и не замечаем давно. Они аж покраснели:
– Да разве так можно, так только пьянь подзаборная говорит. Да и батюшка раньше, когда в школе учились, ругал, да и сейчас нам часто об этом напоминает и строго следит, чтобы не было таких слов. А уж кто скажет чего непотребное, сразу наказание.
Какой батюшка? Какое наказание? Какие такие господа в длинных рубахах? Что это за медвежий угол в двадцать первом веке в часе ходьбы от трассы с машинами? Сам я, вообще-то, стараюсь не ругаться. А тут просто голова кругом, каждую минуту новые непонятки.
– Ладно, – говорю, – больше не буду. Случайно как-то получилось.
Спохватился – голый стою, а они мою одежду внимательно так рассматривают.
– Не видели что ли?
– Нет,– говорят,– такой не видели. Смешно – штаны рыжими нитками сшиты, будто чёрных не нашли.
– Ну, так хоть плавки отдайте, а остальное смотрите себе.
– Да ладно, одевайся.
Пошли в деревню. Стёпка на правах хозяина меня домой зовёт. Иду, по сторонам оглядываюсь. Ни столбов, ни проводов не вижу. Ни одной машины на улице, только телеги. Кино, да и только.
Свернули к дому.
– Слушай, тут у тебя из штанов, пока мы их рассматривали, штука непонятная выпала. Я не стал пацанам её показывать, держи.
И подаёт мне мобильник:
– А что это такое?
– Да так, долго объяснять (да и как я ему это объясню?). Отцу надо передать.
– А не бомба какая?
– С чего ты подумал?
– Да всякое бывает. Не здесь, правда, а в Питере бомбисты по улицам бегают, на царей да чиновников охотятся. Кинут бомбу под ноги – и дёру дают. Отец сказывал, он тогда в Питере у господ служил, года за три до моего рождения царя и убили.
– К-к-какого царя? Тут у меня в голове что-то стало состыковываться.
– Александра Второго Освободителя. Ты что, этого не знаешь? Вроде из грамотных…
– Да нет, знаю.
Чисто механически прикидываю… Ему лет четырнадцать-пятнадцать, как и мне. Да ещё три года… Царя убили в восемьдесят первом. Тысяча восемьсот. Так что, здесь сейчас примерно тысяча восемьсот девяносто седьмой-восьмой? Меня аж в пот бросило. Понял, что попал куда-то не туда. В прошлое. За ночь лет сто назад прошло. Вот тут я испугался по-настоящему.
Всё это Ника почти выпалил, говорил без перерывов, эмоции били через край. Похоже, выговориться хотел, благо шанс появился. Да и я его рассказом увлёкся и не сразу реагирую, когда он замолк.
– Та-ак, понятно.
– Да что тебе понятно! Ты давно здесь? Как сюда попал?
– Ночью сидел на берегу, пиво пил, и всего-то бутылочку. Потом вдруг стемнело, а стало рассветать – и вокруг всё вот это.
– Стало быть, ещё не понял, что ты здесь никто.
– Как никто?
– Очень просто. Ты что сейчас собрался делать?
– Ну, что… Пройдусь по набережной, немного поснимаю, пока аккумулятор не сел…
– Это понятно. А через час, два, вечером, завтра? Ты есть хочешь?
– Вроде бы…
– Именно вроде бы! И куда пойдёшь завтракать? Домой? Найдёшь бизнес-ланч на Крестовой? А платить чем будешь? Что у тебя в кошельке? Кредитка?
Пацан буквально атакует меня, не давая времени хоть что-то сообразить. Чисто механически достаю бумажник.
– Ну да, полуголый Аполлон на квадриге и Ярослав Мудрый с тортом. У меня такие с прошлого года остались. Держу как память. А ночевать где будешь? Поужинаешь под телевизор и к жене под бок?
– Я сейчас не женат, и вообще тебе ещё рано об этом говорить.
– Значит, вечером к подруге собрался? Вообще-то мне почти пятнадцать, и отличие взрослой жизни от моей знаю. А утром опять в девятнадцатый век выйдешь?
Мне остаётся только молчать. И чем я могу ему возразить? Пятнадцатилетний щенок загнал меня, вдвое старшего, в угол. Надо отступать, но как-то достойно.
– Но ты как-то устроился… Надо вместе держаться, разберусь что к чему, там увидим.
– Да уж что с тобой делать… Выручать надо.
Скажи мне что-то подобное такой паренёк ещё вчера – точно бы рассмеялся, да и отшил как-нибудь. Как он меня выручит, чему научит! Молоко на губах не обсохло! Но здесь…
– Значит так. Я сегодня учусь, и опаздывать в гимназию нельзя. Это не наша школа, зачем лишние проблемы. Но в половине второго буду свободен, и мы встретимся.
Он буквально диктует свои условия, видимо, не предполагая, что я могу сказать хоть что-то против.
– У тебя деньги здешние есть?
Я показываю пачку.
– Это не то.
– Да я и сам понимаю. Но что есть.
– Даже рубли пока не трогай, а остальное вообще спрячь. Потом разберёмся. Вот тебе немного мелочи, перекусить хватит. На Мытном рынке или на Торговой всегда найдёшь пирожки, кулебяки и квас. Цены копеечные, позавтракаешь. Когда поймёшь что к чему, будет легче. Встречаемся здесь. Я побежал. Пока.
Пока. Хоть что-то понятно. Где и когда. А вот что – пока что-то.