Самый ранний дневник 1 Эти сумасшедшие волны музыки
1959 г.
Я работала бесплатно в библиотеке на заводе в Лефортово. Познакомилась через Нину Никольскую с Натальей Львовной Дружининой, стала ходить на занятия в Студию художественного слова. Там произошла встреча с Ильёй Ш. Мы подружились, дружили полтора года.
3 февраля. Мы с Ильёй ходили в Консерваторию на вечер альтиста Фёдора Дружинина. Он сын Натальи Львовны Дружининой, актрисы и дивного чтеца. Концерт был пречудесный, на бис Федя много играл. Были наши кружковцы (исполнители стихов и прозы) Зина Игнаткова, Юра Аржанов, Лина Докторович, Лев Аркадьевич, Женя Новгородова.
4 февраля. Мы с Ильёй стояли у грота на отмели в парке. До этого мне хотелось плясать, плакать, рыдать, странное чувство переполняло меня. Что со мной творилось - не знаю.
Я много говорила, всякую чушь и глупость, которые приходили мне на ум. Я долго смотрела ему в глаза. В них было странное выражение. Светлый пар от дыхания застилал его лицо, и я отводила его рукой, чтобы мне отчётливо было видно лицо Ильи. «Откуда у тебя такие жесты? Как у королевы...», - спросил Илья. Я удивилась.
В парке мне представилось, что меня притягивает к земле, к воде, к деревьям. Луна была связана с землёй, она купалась в тающих водах ручейка, серебрила сухой скрипучий снег, усиливала красоту вечера.
Я могла бы неподвижно сидеть над обрывом и смотреть на деревья, застывшие внизу, деревья, причудливо изогнутые, на этот ручеёк.
Через несколько минут очарование исчезло, но преклонение перед красотой осталось. И ещё осталось во мне такое впечатление, что я словно только что побывала в сказочном мире, где всё прекрасно и нереально.
Солнце моё, когда ты устанешь светить мне, мне будет больно, но я не устану любить тебя.
Как иногда больно расставаться с Ильёй. А ему, наверное, всё равно. Илья, мой Илья. Живу только тогда, когда ты рядом. Смеюсь, дурачусь, забывая незабываемое. Каждое мгновение наполнено тобой. Всё время чувствую тебя во всём. Всё сердце, все чувства, все мысли я кладу в твои руки.
5 февраля. Днём катались с Ильёй на лыжах. Вечером Илья поднял меня на руки и спросил: «Куда тебя нести, моя королева?» Мой милый, сказочный король, неистощимый на хорошее.
7 февраля. Ходили с Ильёй в Музей изобразительных искусств. Особенно мне понравился Огюст Роден - изумительные вещи.
8 февраля. Чего я хочу, зачем я живу? Почему проходят дни, не задевая меня и почему один какой-то день памятью вгрызается в душу, а потом опять серость, тоска, скука? Что мне надо? Играть, петь, читать.
9 февраля. Мой девиз отныне - не склонять голову ни при каких обстоятельствах. Помнить, что я не одна. Каждую минуту впитывать в себя новое, изучать музыку и всё, что к ней относится. Стараться не падать, а упавши, подниматься, забывая о боли. Верить, что всё в моих руках.
Верить, верить хочу, что жизнь не кончена, что всё прекрасное ещё будет.
Я так хочу, чтобы кончилась зима, противная, холодная, немилосердная. Нет, она дала мне радость. Напрасно я так негодую. Но холодно бывает даже в душе. Стынет кровь, цепенеют руки, немеют губы.
Верить пению сосен, шуму листвы, вечной красоте неба и солнца. Верить, что придёт весна, закружит и опьянит, понесёт на огромных сильных крыльях, покажет все свои большие и маленькие чудеса, перенесёт в сказку. Она одурманит запахами, зальёт светлыми слезами, забросает фиалками и ландышами.
Весна, весна, скорей! Я жду тебя уже давно. Ты так мне нужна.
Жизнь моя, весна моя, любовь моя.
10 февраля. Люблю, люблю, люблю.
12 февраля. Я учусь в Музыкальном училище, живу в еврейской семье. Бабушка, мама, 15-тилетний Гарик Ал. У меня нет своей комнаты. Я снимаю угол, папа оплачивает.
Я живу в комнате бабушки. Она необыкновенная хозяйка. В доме очень чисто. Ходим в баню, так как нет ванной комнаты. С её внуком мы учимся в одном музыкальном училище. Дом наш стоит во дворе Консерватории, всегда слышна музыка, особенно орган. Мы живём на первом этаже.
Гарик любит со мной драться, читает без спросу мой дневник, на полях пишет замечания. Я гневаюсь на него, иногда дело доходит до ненависти к нему. О, с каким наслаждением я дала бы ему пощёчину. Сколько в нём много желчи, желания досадить, задеть злым словом, опошлить, оскорбить. Но я быстро забываю его гадости и приветливо разговариваю с ним, когда он нормален. Единственное моё оружие — молчание на выходки его.
13 февраля. Ждала Илью у него дома. Со мной был дневник. Я стала писать о го маме. Какое страдание в её глазах. Боюсь, что я отчасти в этом повинна. Матери не любят тех, с кем дружат их дети.
У меня дрогнуло сердце, когда я взглянула на неё. Ничем не прикрытое страдание, невыносимое и дикое, затуманенные от боли глаза. Этот взгляд, брошенный вскользь на меня, этот застывший крик боли, лавина горя и печали.
И тотчас же ожившее лицо, старательная улыбка, маска беспечности и веселья. Я бы многое сделала, чтобы она перестала страдать.
Эти тяжёлые вздохи ежеминутно. Я чувствую холод, исходящий от неё, он столь чувствителен, что мне становится страшно. Я не могу смотреть в её глаза. Щемящее чувство сожаления охватывает меня. Чем я могу помочь ей? Не знаю.
14 февраля. Я часто играю у Ильи дома. Он нашёл прелестную мазурку Шопена. Я играть её готова бесконечно. В ней бездна красоты, трогательности, глубины, мягкой грусти.
Я сочинила стихи о весне, читала своей подруге Ане Череповской, ей понравилось.
16 февраля. Никто после Вана Клиберна так не потрясал меня своей игрой, как пианист Михаил Воскресенский. Я слушала его концерт в Малом зале Консерватории. Музыка буквально схватила моё сердце и повлекла за собой. Я не могла опомниться от удивления. Я судорожно вцепилась руками в кресло, поддалась вперёд, я забыла мир. Эти звуки гипнотизировали меня, со мной творилось что-то непонятное, непередаваемое словами.
Я не могла отвести от пианиста глаз. Повторялось то, что со мной было два года тому назад, когда я слышала пианиста Вана Клиберна. Но только тогда я рыдала, а сейчас сидела, не двигаясь.
Эти сумасшедшие волны музыки, порыв, огонь, страсть, мощь, красота бесконечная. Он играл Бетховена. Я счастлива. Я потрясена силой музыки.
Это было что-то совершенно новое, своё, это был истинный Бетховен, музыку которого я ставлю превыше всего другого, тот Бетховен, та музыка, что сливалась и гармонировала с тем, что я чувствовала.
Это то, о чём я мечтала, о чём думала с сожалением, как о прошедшем наслаждении прекрасным.
Разве трогало меня что-нибудь, кроме исполнения музыки Клиберном? Тогда всё во мне перегорело. Сердце уже ни на что после Клиберна не откликалось. Не откликалось на то, что было иным, чем у Клиберна.
И вот опять этот огонь, разливающийся по жилам. Я счастлива. Du bist meine Seele, du bist mein Herz.*
* Ты моя душа. Ты моё сердце. Так говорил Ван Клиберн
17 февраля. Снова хандра и ничегонеделание, хотя чувствую, что так больше жить нельзя. У меня есть почти всё, чтобы хорошо учиться, а я... В конце концов это отвратительно.
22 февраля. Покорена романом Олдингтона "Все люди - враги". Нахожусь под очарованием этой книги, вспоминаю действия и слова героев. Мудрая, глубокая книга, смесь трагического изображения мира и светлой солнечной мечты об идеале человека, об идеальных отношениях между людьми.
Надо заниматься, не тратить драгоценных минут на всякую чушь.
27 февраля. Хожу, как потерянная. Нет сил и желаний. Не хочется играть на фортепьяно - всё коряво и нелепо выходит. Мой девиз не вошёл в силу.
Сердце, как замороженное, не откликается на музыку. Я чувствую, что слишком груба для неё, что ошиблась, выбрав этот путь.
Руки на первых же тактах устают, спотыкаются, безвольно падают. Злоба на своё ничтожество, ненависть к фортепьяно, отчаянное желание бежать, чтобы ничего не видеть и не слышать. О, мои руки, что, что сделать, чтобы они заговорили?
6 марта. Всё замерло в ожидании весны. В Лианозово, где живёт моя мама, я сидела на крыше на санках и смотрела на солнце.
Мои стихи:
То не был бред души больной,
Огромной, страстной, странной -
Склонилось Небо надо мной,
Мои целуя раны.
*
Но как же нестерпимо странен
Тот вздох, нет — тот волшебный звук,
Что жизнью смертные зовут.
Я называю - ожиданьем.
*
Так вот они — пути любви:
Смешалось всё. В моей крови
Скрестились Небо и земля.
Колеблется весь мир. Поля,
И травы, что на них цветут
За мной таинственно бредут...
Меня фотографировал в Валентиновке мой родной брат Герман. Мне 17 лет на этой фотографии