Приходим – уходим, прилетаем – улетаем, ложимся – встаем.
Зачем приходим? Почему улетаем?
Она лежала в постели с чужим человеком. Почему? Зачем? Подруга цинично сватала:
- Тебе нужен кто-нибудь, ты же с ума сойдешь, посмотри на себя. Возьми себе любого, вон их сколько.
Наверно, она была права. Их было много – пять, шесть, и все чужие, как на подбор, все сплошь интеллектуалы, отличники, правильные мальчики, послушные сыновья, ни одного «хмыря», как ни ищи, ни одного «холеры».
Вы когда-нибудь лежали в постели с правильным мальчиком?
Циничная подруга сказала:
- Отвези ее к себе, не бойся.
- А вдруг она еще девушка?
- Она?! Девушка?
Они выпили две бутылки и поехали к нему. Она согласилась, потому что он жил рядом с аэропортом. А ей в семь утра нужно было встречать самолет. Ей нужно было встречать чемодан. Поэтому она поехала с ним. И еще потому, что выпила вина. А еще потому, что подруга тогда сказала, сватая. И потому, что он был чужим, но не самым чужим из чужих. И вообще симпатичным. Ясноглазым. И надо было встретить чемодан. Она сказала ему про аэропорт. А он предложил заночевать у него.
А подруга потолковала с каждым в отдельности.
- Не маленький, справишься.
А ей сказала:
- Только больше не пей.
А она сказала:
- Я пить не буду, мне утром в аэропорт.
И подруга сказала:
- Ну, вот и молодцы! Смотри, головой за нее отвечаешь!
Она дремала в такси, дремала в кресле, пока он варил кофе. С хмельной непривычки ее неудержимо тянуло в сон. Видя, что она валится с ног от усталости, он постелил ей. Они легли вместе. К четырем утра, совсем трезвая, она проснулась и посмотрела на своего нового любовника. Он мирно посапывал на правом боку, отвернувшись от нее к стеночке. Два часа она лежала, не шевелясь, одна рука на груди, другая на животе, и думала, думала.
Потом разбудила его и сказала:
- Я ухожу, мне пора в аэропорт.
Он сказал не разлепляя глаз:
- Угу. Пока. Захлопни дверь.
И она поехала в аэропорт, где один посторонний тип, упитанный мальчик из наглой когорты будущих незалежных министров, в восемьдесят втором называвшихся золотой молодежью, с недовольным видом передал ей ее чемодан – гладкий, кожаный, не большой и не маленький, не тяжелый и не легкий. И – отдельно – письмо.
Сглотнула ком в горле. Письмо было от подруги.
“Не знаю, что там у вас произошло и собираешься ли ты возвращаться домой, но твой меня просто заколебал с этим чемоданом. Просто достал! Ты должна его взять, – писала подруга после стандартных приветствий. – А то он отдаст все той шлюшке-пэтэушнице, с которой теперь ходит с горя. Я ее видела. Типичное чмо. Не вздумай отказываться. Это все твое”.
Она дотащилась до общаги, открыла чемодан. Он был полон невиданных заморских вещей. Пластиковые пляжные туфли, зеленый хлопчатобумажный свитерок, белая вязаная шапочка, резиновые сланцы (они же вьетнамки), огромный набор косметики в блестящей коробке, пластмассовые бусы и серьги. А еще – упаковка гигиенических пакетов. Она тупо смотрела на гигиенические пакеты. Поздно, слишком поздно, плакала она, перебирая бусы как четки. Родной мой, слишком поздно. И не нужно. И напрасно.
Вопреки всем приметам и обычаям, она раздарила подарки подругам. У нее было много разных подруг. Подруги ахали и крутили пальцем у виска. Особенно та, которой досталась косметика.
Она оплакала каждый подарок, каждую вещицу, каждую бусинку. Потому что знала, как он их выбирал, бродя по своим заморским базарам. И потому что это были вещи, которых у нее не было, а он знал. Она оставила себе белую шапочку и гигиенические пакеты. Не отдавать же девицам. Стыдоба. Пакетов было десять штук. И она тянула их целый год. То есть почти целый год. По одному в месяц.
Вот так мы уходим-приходим, улетаем-прилетаем, встаем – и ложимся.
Пакеты кончились. Она надела белую шапочку – и легла. С не самым чужим из чужих.