14.Длительный караул, проклятая чача.
К окончанию лета батальон снова совершил переезд. На сей раз под Баграм. Оттуда в Союз уехала какая-то оказавшаяся не особо нужной часть, а мы должны были занять её место. Наша рота, как и в прошлый раз, осталась охранять батальонные склады, которые вывозились постепенно. Старшим над нами был назначен заместитель командира роты лейтенант Иванов.
Ночью мы несли охрану на нескольких постах, а днём выставлялся всего один часовой. Остальные отдыхали или помогали при погрузке вывозимого имущества.
Территорию части стали вновь одолевать целые делегации менял. Нам разрешили отпугивать их выстрелами. Чтобы не попасть в человека, я делал так: целился из автомата в нарушителя, а потом отводил ствол в сторону и нажимал на спуск. Пуля вонзалась в твёрдую почву на безопасном расстоянии от афганца, поднимая пыль.
А менялы, ранее пугавшиеся выстрелов, быстро сообразили, что им ничто не угрожает, видя, что мы палим лишь для острастки и на наши выстрелы не обращали внимания.
Однажды, заметив, что в сторону батальона движется человек, обвешенный товаром, я прикрикнул на него. Он не прореагировал на предупреждение, и тогда я прицелился в него, а потом отвёл ствол автомата не в сторону, как обычно, а опустил ниже. Грянул выстрел и в нескольких метрах перед менялой пуля впечаталась в окаменевшую глину. Я вздрогнул. Ведь кусок металла, выпущенный из АКМ, запросто мог срикошетить в человека.
Слава Богу, этого не случилось. А я больше не стрелял в сторону людей. Отгонял их криками или палил в воздух.
Несмотря на запреты начальства, мы нет-нет, да и выменивали что-нибудь у афганцев. Ну, где мы ещё такие вещи увидим? В пустых магазинах Союза? Или в «Берёзках», на посещение которых у нас не останется чеков из солдатского жалованья?
Один раз нам удалось выменять литровую бутылку, кажется, вьетнамской водки. Пилась она, как вода, после чачи, поставляемой нам местным населением. Афганцы ведь не употребляли спиртное, Коран запрещает, и, стало быть, большими мастерами в изготовлении самогона из винограда они стать не могли. Их чача была слабенькой и довольно противной. А так как мы опасались, что в неё могут подсыпать яд, то всегда просили торговцев сделать глоток их пойла у нас на глазах.
Поначалу те пытались отказываться, но, поняв, что без их дегустации мы спиртное не купим, морщились да пили. А позже эти продавцы уже на подходе к солдатам доставали бутылку из мешка и демонстративно отпивали немного из горла, после чего предлагали приобрести проверенный на качество напиток.
Как-то днём мы с Анатолием Симоновым выменяли у афганцев бутылки три чачи и столько же «Кока-колы». Чачу и «Колу» закопали в песок, решив употребить это дело в позднее время суток. Ночью Толя пошёл к одному тайнику, я к другому.
Я выкопал чачу и засунул её под гимнастёрку. Тут меня окликнули. Ко мне подошли наши бойцы Сахабетдинов по прозвищу Барс и Саро Кочарян. С Барсом мы перекинулись парой слов, а Кочярян стал докапываться до меня, что я делаю вблизи их поста. «Какая тебе разница?» - сказал я ему, но тот не отставал.
Он схватил меня своими ручонками за подбородок. Я не вытерпел и ударил его в тощую грудь. От удара Саро отлетел в сторону на пару метров. "Боже, - подумал я, - ударь я Кочаряна сильнее, запросто мог проломить ему грудину, если от небольшого тумака он чуть не улетел вверх тормашками". Саро тут же бросил автомат в песок и предложил драться. Я знал, что если не сдержусь, то забью до смерти этого человечишку, последнего мерзавца. Почти все презирали его за подхалимаж перед старослужащами и унижение молодых бойцов. Один потом не выдержит придирок Саро, но о том случае ниже...
Когда мы только приехали в Афган, Кочярян постоянно прикидывался больным и целыми днями отлёживался в палатке, пока мы копали окопы и несли службу. Но когда в палатку приносили термосы с едой, из темноты сразу же появлялась рука Кочаряна с котелком, а потом его озабоченное лицо. Болезному в первую очередь. На аппетит "больной" не жаловался. Говорил, что его тревожит сердце. Отправлять солдата на обследование тогда не стали (он, кстати, и не просился; в медсанбате симулянта сразу бы раскусили специалисты). Наши командиры,очевидно, понимали, что солдат «косит», а заняться им было недосуг. Ему просто разрешили отдыхать в палатке. «С какой стати у него болит сердечко?» - недоумевал я. Парня только призвали в армию.
Кто бы его с больным сердцем взял в СА? Это ведь был 1980-ый год, а не нынешнее время, когда такое стало возможным. Позже Саро признался: «Я так переживаль, когда попал на служба сюда. Хотел себе нога стрелять…»
Как-то Саро огрызнулся на своего командира отделения сержанта Павла Яковлева. Тот пригрозил наказать его. В этот же день днём в палатку зашёл земляк Кочяряна из другой роты. Это был здоровенный парень. Кажется, он занимался тяжёлой атлетикой. По крайней мере, у него была фигура штангиста. Парень молча подошёл к сержанту и ударил его в челюсть так, что тот залетел на нары.
Паша лежал и помалкивал. Только Саро запричитал в углу: «Какой итараса человек, гаптвахта меня пугаль. Будет теперь знать»
Я думал, что Яковлев предпримет что-нибудь, для наказания обидчиков и фактически преступников, но он никому не доложил о случившемся. Струсил. Что и говорить, кавказцы стояли друг за друга. А вот наш брат в этом смысле был разобщён.
Кочярян младше меня на полгода по призыву. Тем не менее, он неоднократно осуществлял «наезды» в мою сторону. Я отмахивался от него, пока он не схватил меня за лицо. Подумал тогда: задавить бы гада, чтобы не отравлял людям жизнь. Но мне хотелось вернуться домой, а не попасть в тюрьму. Поэтому я и не стал добивать Саро, лишь разок хорошенько врезал ему.
А он на следующий день в присутствии того же земляка-штангиста, приехавшего с другими солдатами на погрузку складов, нарочито громко сказал мне: «Ты вечера хотель застрелить меня, да?.. Автомат не бросаль на земля, как я». Я ответил, что никогда не кидаю оружие. Земляк Кочяряна слышал разговор, но ни слова не сказал и не вступился за приятеля.
Видимо, он уже понял, что это такое.
Всё же я не обозлился на всех кавказцев из-за одного человека. У меня были приятельские отношения с Грачиком Адомяном из Армении, Арифом Кельбиевым, Аляром Исмайловым из Азербайджана. Из другой роты к нам часто заходил весельчак Муса, азербайджанец.
Он любил подкалывать Витьку Карпова. Как-то довёл его своими подколками и Витька психанул. Так Муса сам потом сказал ему: «Ну что, Карпыв? Мира!», - имея ввиду мир, примирение. И приветливо рассмеялся, а Витька заулыбался и шлёпнул того дружески по плечу.
Знаете, почему я назвал чачу проклятой?
Афганцы её делать не умели, о чём я уже упоминал, (запрещено). И самогонка получалась слабенькой. А если выпить её побольше, не опьянеешь, а пардон, нарыгаешься от души. И тогда понимаешь, что чача из винограда (во рту долго держится вкус изюма). До сих пор противно.
На фото слева: А.Симонов и я на посту у автопарка;
А.Симонов и я за каптёркой (не правда ли, как-будто перед расстрелом?)));
На нижнем снимке у ворот (дембельский аккорд плюс забор вокруг части, сколько успели) Грачик Адомян, В.Бимбаев, я, А.Симонов. Весна 1981 г.
Продолжение: http://www.proza.ru/2011/04/02/995