На темы диффузии в эпоху конвергенции
«...В просторный кабинет владельца ночного клуба Алексея Кожинова распахивается дверь и, скользя спиной по паркету, к столу подъезжает охранник. В след за ним в кабинет быстро входит высокий сухощавый коротко подстриженный в кожаной куртке лет тридцати пяти мужчина. Кожинов, не вставая с кресла, разводит руки:
– Какие люди! Сам начальник уголовного розыска к нам пожаловал!
– Не паясничай, Кожан, признавайся сразу: ты Серого замочил?
– Ты что, Кувалда! Мамой клянусь, не я! Ты ж меня знаешь!
– Да я тебе верю! А – кто?
– Ну, я в твоём околотке не работаю…
– Извини! Вот протокол о задержании сутенёра – твоего кадра!
– Это другой коленкор, согласен.
– Так, кто?
– Мой киллер!
– А где он?
– Разговор у нас с тобой, Кувалда, какой-то несерьёзный...
– Ах, да, извини! Вот протокол о задержании твоей фуры с палёной водкой… Хватит?
– Хватит. Завтра киллера пришлю к тебе.
– Вот, это ты молодец. А как я его узнаю?
– Как все узнают...
– Ты мне «дурку» тут не гони...
– Узнаешь – я тебе гарантирую!
– Ну, смотри, Кожан, ты меня знаешь, я тебя из твоего подвала достану, если обманешь!
– Не боись, Кувалда, всё будет путём – ты ж меня знаешь! Сам-то, где завтра будешь?
– Где-где! В «ювелирку» твою пойду с утра – жене подарок к годовщине свадьбы покупать. Авось, кулончик из правильного золота у тебя найду.
– Обижаешь, Степаныч...
Охранник, прикрывая одной рукой припухшую скулу под левым глазом, а другой потирая вздувшуюся кровоточащую верхнюю губу, почтительно раскланивается перед начальником угро подполковником Иваном Степановичем Кувалдиным и, заперев за ним дверь, поворачивается к Кожинову:
– Шеф, ну, вы бы хоть предупредили, что придёт сам знаменитый Кувалда. Кто мне теперь за выбитый зуб заплатит...
– Ну, извини, вот тебе за бдительность премия – на два зуба хватит… Только в другой раз догадливее будь, кого можно впускать ко мне беспрепятственно… Хотя, вроде уже больше некого...
Конец заключительной серии»
Марья Рощина оторвала пальцы от клавиатуры, глаза от монитора и посмотрела в окно. Небо над Кремлёвской стеной, видимой за Москвой-рекой из её окна, уже розовело.