(Фрагмент романа "Арийский цикл")
«Великое Похолодание принесёт ветер да Арийский
на землю сию, и Морена1 на треть Лета укрывать
будет её своим Белым Плащом.
Не будет пищи людям и животным во время сие,
и начнётся Великое переселение потомков Рода
Небесного за горы Рипейские…»
Русские Веды2
1.
По крутому заснеженному склону медленно поднимался небольшой отряд, экипировкой напоминавший группу альпинистов, которая рискнула совершить восхождение на Монблан в разгар зимы. Пятеро участников экспедиции вытянулись цепочкой, связанные друг с другом тонким и прочным тросом. Поверх многолетнего льда лежал толстый слой свежего снега, насыпанного вчерашним снегопадом, напомнившим участникам экспедиции, что полярная зима стоит на пороге. Слой рыхлого, ещё не слежавшегося снега ничуть не уменьшал скольжения. Лишь грубые ботинки альпинистов с шипами позволяли удержаться на ногах и не скатиться вниз.
Впереди темнели скалы, среди которых чернел небольшой проём, напоминавший вход в пещеру. До него оставалось ещё метров двести, но люди выдохлись, и Гофман дал знак сделать остановку для отдыха.
Воронцов взглянул на Баренцево море – огромный кусок Ледовитого океана, свободный в это время года ото льда. Отсюда, с расстояния более чем в километр, море казалось тихим и спокойным, разливаясь густой синью до самого горизонта. В нескольких километрах от них в просторном пустынном заливе застыла субмарина U-NN капитан-лейтенанта Шварца, казавшаяся отсюда игрушечным макетом, установленным на гладком синем стекле. Погода после вчерашнего снегопада пока была великолепной. Низкое полярное солнце, поднимавшееся из-за горизонта в это время года всего на несколько часов в сутки, освещало холодными лучами панораму заснеженной горной цепи, круто обрывавшейся к синему океану.
Прикладывая время от времени к глазам окуляры бинокля, Воронцов рассматривал величественную панораму тянувшейся в сторону полюса белой земли и синего океана, поверхность которого пока была чиста ото льда. За его спиной ещё на добрый километр возвышалась самая крупная на архипелаге гора, которую отряд исследовал уже третий день. Подняться на полуторакилометровую высоту без дополнительного снаряжения они были не в состоянии, тем более, что погода начинала портиться. И то, что сейчас ещё светило солнце, ничего не значило. На западе, куда оно стремительно закатывалось, виднелся тёмно-серый фронт облаков, который вот-вот накроет оранжевый диск, и в насупившей мгле разразится новый снегопад.
Заведовавший в отряде провизией и питанием унтерштурмфюрер Фриц Лич, которого чаще называли по-армейски – лейтенантом, в связи с малой значимостью его фигуры, раздал всем по плитке шоколада, подкрепить силы.
– Ну, что, герр Воронцов, – жадно грызя шоколад прокуренными лошадиными зубами, начал свою старую песню штурмбанфюрер Гофман, воинское звание которого соответствовало майору, но Воронцов чаще называл его по-армейски, раздражая шефа. Но такая уж у них повелась взаимная неприязнь.
– Это и есть гора Меру?
– Весьма возможно, герр майор, – нехотя ответил Воронцов, подкрепив силы шоколадом и отхлебнув глоток чая с лимоном и коньяком из своей личной фляги, которую хранил на груди под меховой курткой и белой маскировочной штормовкой, чтобы не замерзала.
– Отто, какая здесь широта? – обратился Гофман к равному ему по званию майору Клюге, единственному из членов экспедиции, которого Гофман запросто называл по имени.
– Что-то около семидесятипяти с половиной градусов северной широты, герр Гофман, – ответил Клюге, гораздо реже называвший по имени равного себе по чину штурмбанфюрера.
– А как называется эта гора?
– На русских картах она не имеет названия. Просто высота 1547.
– А та, что осталась позади, которая пониже?
– Та гора тоже не имеет названия.
– У этих русских кругом непорядок. Отхватили чуть ли не половину Евразии, но даже назвать такие высокие горы не удосужились! – Чувствовалось, что Гофман был не в духе, а настроение старшего в экспедиции неизбежно передавалось и остальным её участникам.
– Ты прав, Гюнтер. Места эти безлюдны, – согласился Клюге, прикладываясь к своей фляге, в которой коньяка было заметно больше, чем чая. Иначе не согреться, а Отто Клюге был не мальчик, и ему уже перевалило за сорок.
– Шутка ли! Третий день кругом снег да лёд, так и простудиться не долго! Хорошо сейчас в долине Рейна, откуда Клюге был родом. Созрел прекрасный виноград рейнских и мозельских сортов. Девушки и молодые женщины собирают тяжёлые ароматные гроздья, а потом давят виноград прекрасными загорелыми ножками в огромных дубовых чанах. Шесть недель брожения – и можно пить душистое молодое вино! – От таких мыслей старина Отто улыбнулся и отхлебнул глоток побольше.
Он покосился на Гофмана с Воронцовым, которые старались держаться друг от друга подальше.
Воронцов был неплохим парнем, и Клюге, как и прочие участники экспедиции, ничего против него не имел. Но Гофман сразу же невзлюбил Воронцова, очевидно за то, что тот был русским. Других причин как будто не было. Так и повелось. Не лады начались у них с самого начала, а словесные стычки случались чуть ли не каждый день. Причём Гофман всё время бурчал что-либо оскорбительное в адрес русских и всего СССР, по территории которого тайком, вёл свой отряд из пяти человек в поисках следов праарийской цивилизации, которая, согласно древним письменным источникам – ведам, сохранившимся в Индии и Персии, должна была находиться где-то в этих краях.
Был конец сентября. Подходил к концу второй месяц экспедиции. Погода начинала портиться, ночи становились всё продолжительнее, и временами температура воздуха на леднике опускалась ниже десяти градусов мороза. Да и до наступления полярной ночи оставалось всего пару недель. В высоких широтах день в это время года стремительно тает.
Правда, ледовая обстановка в этих краях в сентябре была самой благоприятной, гораздо лучше, чем в июне или июле, к тому же тёмное время суток было необходимо для того, чтобы скрыться, на случай обнаружения экспедиции самолётами советской полярной авиации. Экспедиция была секретной, и посвящать в неё русских, которые хоть и стали «союзниками» после 23 августа3 и последовавшего за этим раздела польских земель, не следовало. Тем не менее, теперь для них были открыты ворота лучших авиационных и прочих военных заводов Германии и двери многих лабораторий, но только не тех, за которыми стояло всесильное СД.
*
В район Новой Земли U-NN прибыла к середине августа, но перед этим тайно зашла в финскую гавань Петсамо4, где пополнила запасы горючего, а капитан-лейтенант Шварц сходил на берег и принёс несколько бутылок финской и даже русской водки, которая очень пригодилась в пути.
Воронцов за время похода сдружился с Паулем Шварцем, их компанию дополнил капитан-лейтенант Карл Земан, которого Шварц немного знал прежде.
За вторую половину августа и сентябрь субмарина обошла сначала восточное побережье архипелага, проникнув в Карское море через пролив Вайгач. В нескольких пунктах на Южном и Северном островах архипелага были произведены поисковые высадки. Здесь, по большей части, трудились майор Клюге и капитан-лейтенант Земан. В круг их задач входил поиск подходящих, хорошо защищённых с моря бухт, которые в дальнейшем могли стать базами для Кригсмарине. Земан подбирал бухты, а Клюге проводил геодезические работы с уточнением имеющихся карт побережья и составлением новых. Матросы проводили промер глубин в бухтах и следили за морем и воздухом.
В районе пролива Вайгач в перископ наблюдали ледокол и несколько сухогрузов, шедших на восток, а немного севернее заметили небольшое деревянное суденышко поморов-зверобоев, промышлявших, как и сто лет назад, морского зверя у восточного побережья Матки.
С суденышка, тип которого определили как большой карбас5, субмарину заметили. Но Шварца это не сильно обеспокоило. У промысловиков радио не было, да им по большому счёту не было дела до неизвестного судна. А через полчаса подлодка растворилась в тумане.
В тёмное время суток и в тумане шли в надводном положении – экономили аккумуляторы, а днём часто уходили под воду, опасаясь самолётов полярной авиации, но пока плавание в чужих водах проходило благополучно.
Ледники на более холодном восточном побережье Северного острова местами обрывались в море, и участники экспедиции могли наблюдать образование небольших айсбергов, отколовшихся от ледяного щита и сползавших в море. В этой части побережья крупных возвышенностей и тем более гор не наблюдалось, и на берег участники экспедиции сходили, сопровождая майора Клюге, проводившего геодезические изыскания, вооружившись карабинами, чтобы отгонять выстрелами обнаглевших белых медведей.
Обогнув в темноте северную оконечность архипелага – Мыс Желания, возле которого разместилась советская полярная станция и склад ГСМ, вошли в Баренцево море. Красивейшее из когда-либо виденных Воронцовым морей было названо так в честь голландского мореплавателя Виллема Баренца, плававшего в этих местах в конце XVI века в поисках пути через Ледовитый океан на восток в Китай и Японию и зимовавшего после крушения корабля недалеко от Мыса Желания в доме, выстроенном из обломков.
Интересно, что хижину Баренца, после того, как голландцы покинули её, и в утлой лодке на вёслах, совершив поистине подвиг, добрались до Кольского полуострова, обнаружили спустя триста лет русские поморы. Хижина хорошо сохранилась, и в ней удалось обнаружить остатки товаров, предназначенных для торговли с китайцами.
Вдоль западного берега архипелага тянулась цепочка невысоких, покрытых льдом горных хребтов, увенчанных вершинами, которые и стали объектами поисков. Если откровенно, то Воронцов не рассчитывал на серьёзные находки при столь незначительном времени, которое отводилось на поиски. О том, чтобы вести раскопки во льдах, за тысячи лет покрывших наибольший, северный остров архипелага, не могло быть и речи. Так что можно было рассчитывать только на то, что ещё сохранилось на поверхности.
Первая удача им улыбнулась неподалёку от глубоко вдающегося в сушу залива, где размещалась передвижная полярная метеорологическая станция. Субмарина обошла этот район, где приводнялись редкие гидросамолёты, высадив участников экспедиции в десяти милях западнее на обширном полуострове, по большей части оттаявшем за полярное лето и пока свободном от снега.
Здесь ещё оставались небольшие колонии диких гусей, не улетевших в южные края, и любитель охоты Лич подстрелил из карабина несколько жирных птиц для экипажа субмарины, а кок приготовил вкусное жаркое для офицеров и наваристый суп для матросов.
Десятикилометровая прибрежная полоса тундры, свободная от снега и льда, была покрыта каменистыми россыпями и лужайками из мхов, а также лишайниками всех цветов и оттенков, от тёмно-зелёного и голубого, до жёлтого и красного. В редких местах, где скопилось хоть чуточку почвы, среди тощих пожухлых злаков радовали глаз последние полярные маки, гревшиеся в лучах низкого солнца. А дальше начинались вечные ледники.
Уже в тундре нашли несколько замшелых каменных плит, выглядевших так, будто их подвергали обработке, а когда дошли до ледника, то увидели каменные блоки, торчавшие изо льда вертикально, словно врытые в землю, а также большую плиту, уложенную на двух вертикальных блоках. Несколько подобных плит, одна из которых, очевидно, разбилась при падении на землю, лежали внизу, наполовину скрытые в толще ледника. Температура воздуха возле ледника редко поднималась выше нуля, и здесь заканчивалась каменистая тундра.
Эта находка была первой удачей экспедиции, не считая работ Клюге и Земана, которые наметили немало перспективных мест для устройства секретных баз. Земан как-то посвятил Воронцова в задачу, которую перед ними поставило руководство Кригсмарине. Однако, чужие базы на русской земле, несмотря на обиду на большевиков, которую он затаил с детства, не могли радовать Воронцова.
Он часто вспоминал первый, самый трудный и голодный год жизни в Германии, которая только что капитулировала перед западными странами, взорванная, как и Россия, изнутри германскими социалистами, лидеры которых – Карл Либкнехт и Роза Люксембург были тогда у всех на слуху. Двенадцатилетний Серёжа с мамой и бабушкой бежали из России от революции и поселились в грязном и нищем рабочем пригороде Берлина. Мама и бабушка сняли небольшую отапливаемую комнатку в доме барачного типа. Была зима. Мама работала с раннего утра до позднего вечера, убирая за гроши дома немногих состоятельных граждан и ухаживая за их детьми, а постоянно болевшая бабушка пыталась что-то продать из старых вещей на «блошином рынке», а потом бродила по продуктовым лавкам, стараясь купить что-нибудь подешевле.
Серёжа часто оставался дома один. Закрывал дверь на все запоры и, расстелив на полу возле железной печки с тлеющими углями большую карту мира, наклеенную на марлю, которую в комнате забыли или бросили прежние жильцы, путешествовал по огромному миру. Перед ним раскрывались океаны, полные островов, и континенты с большими и малыми странами. По правую руку лежала огромная, уже в прошлом, Российская Империя, которая на карте называлась «Russland» и где теперь шла Гражданская война. В центре была Европа, а в ней Германия. А дальше, почти по всему миру, разливались зелёные и лиловые цвета – владения Британской Империи и её союзницы Франции, только что победивших в войне и деливших добычу, занимая немногие колонии Германии в Африке6 и разрывая на части Россию. Но русский народ уперся и, стойко отражая натиск многих держав, сохранил целостность страны и создал могучий СССР.
А тогда, в далёком восемнадцатом году, центральная Россия была в кольце фронтов, и Серёжа, затаив дыхание и разглядывая маленькие и большие города, которые были нанесены на карту, нет-нет да и вытирал горькую слезу, упавшую на бумагу. С тех пор он полюбил рассматривать атласы и карты, даже в зрелом возрасте и собрал немалую коллекцию географических изданий.
И вот, после более чем двадцатилетнего перерыва он впервые оказался на русской земле, но как-то не по-человечески, с чёрного хода, да ещё, что самое страшное – с врагами своей Родины! Он был не из тех, кто считал, что «Родина – это там, где лучше», и любил свою Матушку-Россию несмотря ни на что. Уже по пути в Советскую Арктику в нём укоренилось стойкое желание скрыть от остальных участников экспедиции её самые значительные результаты, если такие будут.
И вот, перед его глазами первая находка огромной важности!
Таинственное сооружение, некоторым образом напоминавшее древнюю обсерваторию в Стоунхендже на равнине Солсбери к западу от Лондона сфотографировали с различных точек и составили топографический план прилегавшей местности.
Затаив дыхание, Воронцов тщательно обследовал одну за другой колонны-блоки, несомненно, установленные людьми, в поисках каких-либо знаков, начертанных на них. Большая часть колонн находилась в леднике, а на поверхности торчали лишь их вершины, да и то далеко не все. Часть колонн повалил ледник, но заглянуть вглубь векового материкового льда у экспедиции не было ни средств, ни сил, ни времени.
– Ну, что, герр Воронцов. Вас можно поздравить с первой находкой? – Присоединился к нему Гофман, тщательно рассматривая поверхность камня.
– Да, герр Гофман. Эта находка – первая и, надеюсь, не последняя наша удача. – От открытия мировой величины захватывало дух, но вслух Воронцов сдержанно посетовал, что в будущем сюда следует направить большую экспедицию со специальным оборудованием для раскопок во льдах, а пока трудно сказать, что это за сооружение – антропогенного оно происхождения, или же так «пошутила природа»?
– Но, но! – остановил Воронцова Гофман.
– Даже мне ясно, что эту плиту возложили на блоки, вкопанные в землю, наши далёкие арийские предки! И скоро мы проведём здесь масштабные поиски и первые в мире археологические раскопки во льдах! – патетически восклицал штурмбанфюрер Гофман, сняв перчатки и потирая затёкшие руки.
– Мы непременно это сделаем, когда этот и многие другие архипелаги будут принадлежать нам!
– Что Вы имеете в виду, герр Гофман? – насторожился Воронцов.
– Германии не хватает жизненного пространства, в том числе и в Арктике, через которую в недалёком будущем пройдут кратчайшие пути с Запада на Восток. А России эти земли не нужны, как и многие другие.
Вас, герр Воронцов, вместе с мамой и бабушкой, большевики вышвырнули из России, отобрав дом, имущество и земли. Вы ведь граф, насколько я осведомлён? – Гофман ухмылялся, раздражая Сергея свой гадкой кривой улыбкой.
– И заметьте, Германия Вас приняла, дала хорошее образование, отправила на стажировку в экзотическую Индию. Словом, стала для Вас второй Родиной – новым фатерляндом! – не правда ли?
– Вам хорошо известна моя биография, герр Гофман. Однако, в ней есть неточности. Моя семья не владела землями с начала века, а отец служил в Русской армии.
– Да, все мы, и русские и немцы, расплачиваемся за прошлую войну, когда воевали друг против друга, вместо того, чтобы вместе раздавить англо-американскую «гадину», нашпигованную деньгами банкиров с Уолл-Стрита – этих потомков менял и ростовщиков, которые, как им вздумается, назначают и снимают премьеров и президентов, призванных защищать только их интересы.
Но Германия освободилась от этого спрута, и теперь нам предстоит освободить от него и другие страны, в том числе Россию. Россию к тому же следует освободить и от ига большевиков.
– Освободилась ли? – засомневался вслух Воронцов, но чуть остыл, решив не связываться с Гофманом, который частенько становился в последнее время просто сумасшедшим. Особенно заметно это стало с тех пор, как радист принёс весть о начале войны с Польшей и развернувшимися военными действиями на море, после объявления третьего сентября о вступлении в войну Великобритании, а затем и Франции.
Один из старых знакомых Воронцова по «Аненербе», теперь трудившийся на научной ниве во всемогущем СД, шепнул Сергею, что Гофман прежде состоял в германской компартии, но потом, почуяв куда дует ветер, вступил в НСДАП, где в жесточайшей борьбе со своими недавними соратниками-коммунистами зарекомендовал себя «бескомпромиссным бойцом» и сделал карьеру вначале в СА, а потом и в СД, дослужившись до чина штурмбанфюрера.
В общем, тварь порядочная, таких перебежчиков многие ветераны движения не любили, и за глаза называли «бифштексами»7 или, если помягче, то «maerzveilchen»8.
– Насколько я знаю, в СССР нет банковской олигархии, – всё же попытался возразить Воронцов.
– Какая разница, есть она или нет! – начал повышать голос Гофман.
– Большевики ничем не лучше!
– Но ведь немцы сами помогли Ленину пробраться в Россию и совершить революцию! А когда он был смертельно ранен летом восемнадцатого года, и русских врачей не допускали до операции, то кайзер Вильгельм на литерном поезде прислал личного хирурга, чтобы спасти Ленина, – напомнил Гофману Воронцов.
– Это была ошибка, стоившая, в конечном итоге, короны и нашему кайзеру, – поморщился Гофман.
На сей раз словесная дуэль, к счастью, была исчерпана, и вовремя.
Натянуло свинцовых туч, и разразился снегопад, временами переходивший в дождь. Все поспешили в обратный путь к берегу, и через два часа, выбившиеся из сил и промокнувшие до нитки, немцы согревались в тесной кают-компании субмарины водкой и чаем с коньяком.
*
И вот, последняя точка на побережье, которую было решено обследовать более внимательно. Перед участниками экспедиции возвышалась самая высокая гора архипелага удивительно правильной формы, покрытая ледяным панцирем. Лишь скалистая вершина, до которой было не менее километра тяжёлого пути, да несколько уже близких голых скал, обрамлявших хорошо просматриваемый через окуляры морского бинокля вход в пещеру, таинственно темнели, озаряемые кроваво-красными лучами погружавшегося в тучи солнца,
Передохнув четверть часа и подкрепившись чаем с шоколадом, участники экспедиции направились к видневшемуся входу в пещеру, намереваясь в ней заночевать. Гофман опасливо посматривал на фронт тяжёлых низких облаков, в которых уже скрылся багровый солнечный диск.
– Отто, наверное, будет сильный снегопад?
– Думаю, Гюнтер, что да. Давление падает, – подтвердил Клюге, взглянув на барометр.
В абсолютной тишине, которая бывает в Арктике, когда ненадолго стихает ветер, вдруг послышалось жужжание авиационных моторов. Из-за скалистого хребта, запорошенного свежим снегом, показался низко летевший вдоль берега самолёт. Курс его пролегал неподалеку от застывшей в заливе субмарины.
– Этого нам ещё не хватало! – забеспокоился Гофман, да и прочие участники экспедиции. Воронцов припал глазами к окулярам бинокля. Подводная лодка, несомненно, замеченная с самолёта, летевшего, по-видимому, на ближайшую полярную станцию, которая разместилась километрах в ста севернее, спешно погружалась.
По приказу Гофмана все попадали в снег. С самолёта могли заметить и их группу на пустынном склоне горы. Русский самолёт сделал разворот и ещё раз пролетел над тем местом, где погрузилась субмарина, и, очевидно, увидел её ещё раз, уже под водой, спешно уходившую в сторону открытого моря, где можно было погрузиться на глубину, недосягаемую для наблюдений сверху.
– Сбить бы его сейчас, да нечем! – заворчал унтерштурмфюрер Лич, стряхивая рукавицей с лица снег.
– Был бы у меня в руках старый добрый «МG-34»9, и русский самолёт уже лежал бы на дне залива!
Но вместо пулемёта у унтерштурмфюрера был лишь карабин, а самолёт взял курс на север, торопясь до начала метели долететь до станции и приводниться в заливе, пока не стемнело. Потеряв самолёт из виду, Лич заткнулся и отправился в конец цепочки. По приказу Гофмана, он шёл замыкающим.
Немцы поднялись, стряхивая с себя снег, и спешно двинулись в гору вслед за Гофманом, обсуждая случившееся.
– Шварц отведёт субмарину в море на тот случай, если русские начнут поиски неизвестного корабля, – поделился с Воронцовым своими соображениями капитан-лейтенант Земан.
– Впрочем, в темноте и в снегопад не то что субмарину, но и крейсер отыскать непросто.
В экспедиции Земан отвечал за связь, и за его плечами висел на широких лямках ранец с армейской рацией и запасными батареями. Через три часа, в условленное для связи время её следовало развернуть и включить на поиск. В это время, если субмарина находилась под водой, Шварц выбрасывал радиобуй, и, в случае запроса, следовало подтвердить связь и указать свои координаты.
– Стало совсем темно, и следует прибавить шаг. Ещё неизвестно, насколько велика пещера и сможем ли мы в ней разместиться и переждать снегопад, – поделился своими мыслями с Земаном Воронцов, обеспокоенный налетевшими после штиля порывами ветра, которые крепчали с каждой минутой, обещая если не ураган, то сильную метель.
– Герр Земан! – окликнул капитан-лейтенанта Гофман.
– Да, герр Гофман! – прервав разговор с Воронцовым, откликнулся Земан.
– Рация в порядке?
– В порядке, герр Гофман.
– Хорошо. Идите вслед за мной. За Вами Отто, дальше герр Воронцов. А Лич, как всегда, замыкающим.
На преодоление двухсот метров подъёма в насупившей темноте ушло полчаса. И едва немцы достигли входа в пещеру, разразилась сильная метель.
К большой радости участников экспедиции, сравнительно неширокий вход в пещеру вёл в просторный зал, свободный от снега, площадью не менее трёхсот квадратных метров, с высоким, до двадцати метров, сводом. Дальше, постепенно сужаясь, пещера уходила на несколько десятков метров в глубину горы, где распадалась на две узкие вертикальные расщелины, засыпанные обломками камней. Куда вели эти расщелины, было неясно. За ними царил абсолютный мрак.
Лич снял с натруженных плеч безразмерный рюкзак, включил фонарь и принялся разбирать его содержимое. Скоро зафыркал компактный примус, и Лич установил на него пятилитровый котелок с крышкой, в который остальные участники экспедиции подкладывали комья снега, приносимые снаружи, где свирепствовала метель.
Воронцов включил свой фонарь и принялся осматривать пещеру. Первое, что привлекло его внимание, так это остатки большого кострища в центре зала.
Гофмана также заинтересовало кострище, возле которого можно было собрать остатки несгоревшего хвороста и даже куски стволов от некрупных деревьев.
– Похоже, что в этой пещере недавно останавливались альпийские пастухи. Как вы думаете, герр Воронцов?
– Шутите, герр Гофман. Никаких пастухов здесь никогда не было. Разве что на заре арийской цивилизации, тысяч двенадцать лет назад, когда в этих краях находился ведический рай и созревали виноградные лозы, здесь останавливались охотники на оленей и коз.
– Тогда в этой пещере останавливались русские путешественники. Вот и дрова где-то собрали для костра.
– Это ближе к истине, герр Гофман, – ответил Воронцов, поднимая кусок дерева и освещая его фонарём.
– Мне кажется, что этому куску сотни лет. Он не истлел потому, что в пещере всегда холодно и сухо, но в то же время древесина тяжёлая, пропитанная морской водой и замёрзшая.
Воронцов попробовал поверхность древесины на вкус. Она была солоноватой.
– Хворост и куски древесных стволов для костра неведомые нам люди принесли с берега океана. Там немало плавника.
– Вот и воспользуемся найденными дровами для нашего костра, – заключил Гофман.
К ним подошёл Земан.
– Нам повезло. Отличная пещера, к тому же уже обжитая. Майор Клюге обнаружил в дальнем углу топчан, связанный их жердей, обглоданные кости и кусок каменной плиты с несколькими знаками по виду начертанными человеческой рукой. Отто утверждает, что камень из той же породы красных гранитов, что и тот образец, который Вы, герр Воронцов, привезли из Индии. К доводам майора следует прислушаться. По основной гражданской специальности он геолог.
От этой неожиданной вести сердце Воронцова забилось.
– Неужели, удача? – В это трудно было поверить.
*
Расположившись возле костра, который по распоряжению Гофмана, не мешкая, разжег Лич, участники экспедиции с удовольствием пили горячий чай, ужиная галетами с холодным беконом, и радуясь, что обнаружили такое замечательное убежище, за порогом которого бушевала метель, а температура опустилась ниже пяти градусов по Цельсию. Дым, между тем, не скапливался у поверхности свода, а куда-то уходил, следовательно, наверху был выход, и пещера проветривалась.
Отхлебывая горячий чай из кружки, Воронцов при свете костра рассматривал кусок найденной Клюге плиты, которую совместными усилиями, а весил он не меньше ста килограммов, принесли в центр пещеры поближе к огню.
Сомнений не было. И толщина, и качество обработки, и цвет камня были точно такими же, как и та плита, вынесенная на натруженных плечах древними арийцами, покидавшими арктическую прародину, на которую пришли невиданные холода, и ныне хранимая в храме доктора Сунавари! Воронцов не мог скрыть своей радости на лице.
– Ну что там, герр Воронцов? Я вижу, что Вы сияете от счастья. – Гофман был тут как тут, почуяв поживу.
– Осколок от плиты той же породы? Отто прав?
Теперь уже и Клюге с Земаном присоединились к осмотру находки.
– Порода та же, что скол. Ручаюсь! – ещё раз подтвердил Клюге.
Очевидно, под ледником залегают такие граниты, и, возможно, где-то рядом находились каменоломни. Следует обыскать пещеру. Кто знает, что ещё хранится в ней.
– Герр Гофман. Через полчаса я выхожу на связь и попрошу помочь мне развернуть внешнюю антенну за пределами пещеры. Боюсь, что внутри антенна не примет сигнала за экраном из гранитных и ледяных толщ, – напомнил Земан.
Гофман и Клюге на время оторвались от визуального изучения находки и направились к выходу из пещеры, раздумывая, как лучше натянуть и закрепить антенну на поверхности, где бушевала метель, а завывания ветра были слышны даже в глубине пещеры.
На некоторое время Воронцов остался один. Здоровяк Лич не интересовался находкой и, вытянувшись возле костра на хворосте, отдыхал, положив руки под голову и прикрыв глаза. Он был самым младшим в отряде и по возрасту, и по званию, а потому выполнял самую тяжёлую и неблагодарную работу. А рюкзак его, наверное, весил больше, чем рюкзаки у всех остальных участников экспедиции вместе взятых.
– Пусть возятся с антенной, а пока меня не трогают, я лучше отдохну, – здраво рассуждал Лич. Не интересовало его и то, чем занимается русский Воронцов, которого он, как и его шеф, также недолюбливал за «неполноценность расы», хотя уж если Воронцов не ариец, то уж сам Гофман… – Далее, из опасения получить нагоняй, недалёкий Лич не додумывал.
Воронцов взял мощный фонарь Клюге, оставленный вместе с рюкзаком у костра, и направился в глубину пещеры.
Луч света вырывал из мрака очертания постепенно сужавшегося свода.
Было глубинное предчувствие, что он стоял на пороге возможно одного из величайших открытий. Вот и первая расщелина, слишком узкая, чтобы протиснуться через нее. Мешали обломки скал, очевидно, вызванные обрушением горных пород. Однако расщелина имела явно рукотворное происхождение и напоминала формой узкий проход, вырубленный в скале. Воронцов оглянулся. Земан, Гофман и Клюге занимались рацией и антенной, а Лич недвижно лежал возле костра. На него никто не обращал внимания. Он двинулся к другой расщелине-проходу и осветил завалы фонариком. За неглубоким тоннелем угадывался большой зал – свет не отражался от стены, а уходил в свободное пространство. Здесь обломков было поменьше, и Воронцов решился на опасное действие, попытаться протиснуться через завал, рискуя в нём застрять, если обломки вдруг сдвинутся с места. Вынув несколько тяжёлых камней, он осторожно, ползком, принялся пробираться через завал, который был вызван обрушением верхних частей расщелины, но когда это случилось, установить было невозможно.
Вот щель между двумя плоскими обломками скалы, каждый из которых весил по несколько тонн. Воронцов лег на живот, пригнул голову и с трудом, рискуя застрять, пролез между ними. Что заставляло его смертельно рисковать в этот миг, Воронцов не знал. Возможно, само Провидение вело его этот миг! Он совершенно не думал об опасности, а когда луч фонаря осветил пустынное пространство огромного зала, много большего, чем тот, первый, в котором остались его коллеги, сердце Воронцова тревожно и в то же время радостно забилось. Мешали куртка и маскировочная штормовка. Он пожалел, что не снял их перед расщелиной. Однако голова и одна рука с фонарём протиснулись в зал, и Воронцов, затаив дыхание, осветил стены и свод. Стены, гладко обработанные неведомыми работниками, были испещрены древнейшими знаками, предшественниками рун и санскритического письма10. Воронцов направил фонарь на свод зала и едва не вскрикнул. На своде были начертаны огромные символы, точно такие же, как на печати потомственного жреца долины Нила, которую ныне хранила его дочь! В центре зала, каменный пол которого был засыпан мелкими обломками, возвышалось грандиозное сооружение из многотонных плит, напоминавшее ступенчатую пирамиду или зиккурат, какие возводили в междуречье Тигра и Евфрата во времена шумеров11.
В этом не было ничего удивительного, так как шумеры были индоевропейцами, а значит, происходили из общего арийского корня, древнейшие следы которого обнаружены их экспедицией на арктическом архипелаге, а вся пещера, возможно, была храмом, перенесённым во времена резкого похолодания из-под открытого неба вглубь горы.
Воронцов осветил фонарём дальнюю стену зала. Там, возле ступенчатой пирамиды стояли открытые и закрытые саркофаги! Именно они! Воронцову показалось, что в одном из открытых саркофагов лежит человеческое тело, нетленное при неизменной отрицательной температуре и высокой сухости воздуха, царивших в пещерном зале. Напротив ступенчатой пирамиды, на вершине которой тысячелетия назад неизвестный ныне Великий жрец-брамин приносил богам жертвы, взывая о помощи и моля о спасении для остатков своего рода, был высечен огромный символ Сокола-Рерика, падающего с небес. Тысячелетия спустя, вместе с Князем-Соколом, символ-герб рода Рюриков пришёл на Русь Новгородскую, а позже стал гербом киевских князей12!
Воронцов ещё раз окинул взглядом гладкие стены с высеченными на них текстами и приставленные к ним плиты, где размещалось продолжение текстов.
– Вот она, Матрица древнего Арийского Мира! – Хотелось кричать от восторга.
– И ведь не случайно русские поморы называют Новую Землю Маткой! Матерью всех прочих земель! Да ведь и «Новая» – это наименование часто носят самые древние названия. Ведь не секрет, что Новгород, из которого происходили его предки, один из древнейших городов России, если не самый старый.
Потрясённый увиденным, Воронцов принялся нехотя выбираться из завала. Скорее всего, эти обрушения были устроены искусственно. Двигаясь ногами вперёд, он разрывал об острые края камней маскировочную штормовку. То, что он видел, следовало сохранить в тайне от других участников экспедиции, пока занятых развёртыванием рации и попытками установить связь с субмариной капитан-лейтенанта Шварца.
– Это открытие должно принадлежать только России! – радостно билось сердце Воронцова.
Внезапно камни зашевелились, и он замер. Не дай бог, если вся многотонная конструкция из скальных обломков сдвинется, меняя конфигурацию. Тогда его раздавит! Но, кажется, пронесло, камни остановились.
Ещё несколько метров Воронцов прополз по узкой щели ногами вперёд, раздирая руки и остатки штормовки. Наконец, выбиваясь из сил, он вырвался из каменных тисков и в изнеможении упал на пол переднего зала.
– А, это Вы, герр Воронцов? – Над ним стоял, широко расставив ноги, и ухмыляясь, штурмбанфюрер Гофман.
– Ну что там, несметные сокровища древних арийцев? По Вашему взволнованному, перепачканному пылью лицу я вижу, что Вы обнаружили что-то весьма интересное. Вот и Отто потерял свой фонарь, а он оказывается у Вас.
– Спасибо, герр Клюге, – беря себя в руки, поблагодарил майора за фонарь Воронцов.
– Мне удалось пролезть несколько метров через эти завалы, освещая путь Вашим замечательным фонарём. Впереди есть пустоты, но что там, мне рассмотреть не удалось, солгал Воронцов. Камни движутся от малейшего к ним прикосновения, и ползти дальше, рискуя быть раздавленным, я не решился, да и комплекция моя этого не позволяет.
– Вы довольно стройны, герр Воронцов, и при росте в сто восемьдесят сантиметров весите не более восьмидесяти килограммов, оценил Гофман физические данные поднявшегося с пола Воронцова.
– У вас точный глаз, герр Гофман. Сто восемьдесят один и восемьдесят два, было прежде, а сейчас чуть меньше, в виду скудного питания.
К ним подошли Лич и Земан.
– Как связь? – воспользовавшись паузой, спросил Воронцов, облизывая ссадины на кистях рук.
– Шварц на связь не вышел. Работала только русская радиостанция. Передавали морзянкой и немного открытым текстом, но, ввиду скудности наших познаний в русском языке, мы ничего не поняли. Новый сеанс связи через четыре часа. К этому времени попрошу Вас, Серж, послушать эфир, возможно, русские будут что-либо передавать открытым текстом, – попросил Воронцова Земан.
– Непременно, Карл.
– Вот герр Земан ниже Вас ростом, герр Воронцов, и весит килограммов на десять поменьше, – оценил Гофман взглядом комплекцию моряка.
– Не желаете, герр Земан, слазить вот в эту расщелину и взглянуть, что там, а то герр Воронцов едва в ней не застрял, – предложил моряку штурмбанфюрер.
– Нет, герр Гофман. Я не мастак лазать по таким узким щелям. Это не моё дело.
Гофман не стал связываться с Земаном, зная, что тот не подчинится даже приказу.
– Эсэсовец моряку не указ! – как-то в жёсткой форме оборвал Гофмана капитан-лейтенант Земан. С тех пор Гофман затаил к нему неприязнь и старался без надобности не связываться.
Гофман взглянул без всякой надежды на упитанного Клюге и здоровяка Лича, весившего не менее ста килограммов.
– Жаль, что среди нас нет более стройного офицера, чем я. А всё потому, что мало времени уделяете спорту. Бег и гимнастика делают человека стройным и сильным. А такой человек лучше переносит невзгоды и лишения, – сохраняя начальственное лицо, рассуждал Гофман, снимая штормовку и меховую куртку. Свитер было жаль тереть о камни, и поверх него Гофман снова натянул штормовку.
– Дай свой фонарь, Отто, – попросил штурмбанфюрер майора Клюге.
– Не советую Вам, герр Гофман, лезть в эти завалы. Камни движутся, я это слышал собственными ушами. Взгляните, верхняя плита вся в трещинах! – пытался предостеречь эсэсовца Воронцов, ужасаясь тому, как несколько минут назад сам решился на такой отчаянный шаг.
– Ерунда, я на десять килограммов легче вас, а кроме того снял куртку. Пролезу и, дай бог, увижу то, чего не смогли или не захотели увидеть вы, герр Воронцов!
При этом штурмбанфюрер с открытой неприязнью посмотрел на Воронцова, словно хотел сказать:
– У меня нет оснований доверять Вам, герр… русский!
Гофман решительно влез в расщелину между двумя гранитными плитами и зажег фонарь.
– Пролезет, мерзавец! – подумал Сергей. – А после составит рапорт о том, что капитан Воронцов пытался скрыть важные находки от руководства СД!
В этот момент Воронцов так ненавидел Гофмана, что будь в его руках «Люгер»13, который остался в сейфе оружейной комнаты Морского госпиталя в Киле, он, не задумываясь, разрядил бы обойму в штурмбанфюрера, несмотря ни на какие последствия.
Дальше произошло то, о чём прилюдно предупреждал Воронцов. «Люгер» не понадобился.
– Видно, в дело вмешались арийские боги! – Иного объяснения частичному обрушению в завале Воронцов, который только что выбрался оттуда поцарапанным, но не раздавленным, дать был не в силах. Он вновь вспомнил о камне, завещанном Латой, и ощутил жар у сердца в том месте, где под изодранной штормовкой, меховой курткой и свитером, в кармане шерстяной рубашки лежал заколотый на две булавки бумажник с фотографией любимой женщины и её камнем-оберегом.
– Какой же я дурак! Полез чёрт знает куда, и не посоветовался с камнем! – подумал про себя бледный, словно мел, Воронцов, растерянно наблюдая за дергавшейся правой ногой штурмбанфюрера.
Из-под камней раздались душераздирающие крики Гофмана с последующими стонами. Через несколько секунд штурмбанфюрер затих.
– Кончился! – ахнул Лич.
– Потерял сознание, – с дрожью в голосе предположил Клюге, уставившись на правую ногу Гофмана, которая осталась не втянутой в лаз, между тем, как левую, похоже, раздробил кусок гранита весом не менее двухсот килограммов, отколовшийся от верхней покрытой трещинами плиты всего лишь от удара каблуком ботинка. Оттуда тонкой струйкой стекала кровь.
– Что же мы стоим, надо попробовать разобрать завал. Может быть, ещё не поздно! – призвал майор остальных членов экспедиции. Надо отдать должное майору Клюге. Он был сильно испуган, но не растерялся, бросился к вещам и через несколько секунд вернулся с ломиком, геологическим молотком и зубилом.
– Лич, все надежды на вашу силу! попробуйте приподнять ломиком этот кусок, а я подложу под него зубило!
– Jawohl, Herr Мajоr! (Слушаюсь, господин майор!) – рявкнул Лич, которого от случившегося пробил пот.
С удвоенной энергией Лич принялся исполнять распоряжения Клюге. Он ни минуты не мог находиться вне подчинения старшему по званию, будучи отличным офицером СС. Лич поддел ломиком кусок плиты, раздавивший левую ногу Гофмана, и навалился на него всем своим весом. Отличная крупповская сталь не согнулась. К усилиям Лича присоединились Воронцов и Земан. Втроём, напрягая все силы, они сдвинули камень, а Клюге заклинил стальным зубилом следующий кусок растрескавшейся плиты. Наконец это ему удалось, и огромный кусок гранита, раздавивший стопу левой ногу штурмбанфюреру, совместными усилиями был извлечён. В освободившуюся расщелину, куда пролез Гофман, посветили фонариком. Штурмбанфюрер, потерявший сознание вследствие болевого шока, очнулся и слабо застонал. К счастью, тело и голова его не пострадали, лишь на левой руке были раздавлены два крайних пальца.
Гофмана осторожно вытащили из расщелины за здоровую правую ногу, и Лич с Воронцовым отнесли его к прогоравшему костру. Клюге принёс длинную хворостину и попытался поддеть и вытащить свой фонарь, но в этот момент зубило выскользнуло из щели и плита раскололась на несколько кусков, сломав хворостину, и окончательно закрыла обломками вход в таинственный зал, в который на несколько мгновений успел заглянуть Воронцов. Непогашенный фонарик и зубило так и остались заваленные камнями, предоставив пищу для размышления тем последователям немецкой экспедиции, которые пойдут по их следам и, разбирая завал, найдут эти предметы. Позднее к таинственным предметам добавится и оставленная в пещере ампутированная раздробленная нижняя конечность штурмбанфюрера СС образца 1939 года.
Но пока участникам экспедиции было не до разбора завалов. Гофман был плох. Вся левая нога от середины голени и ниже, включая стопу, была раздроблена. Необходима была срочная ампутация. До субмарины было далеко. В настоящий момент с ней не было даже связи, а воспалительный процесс начнётся через несколько часов.
Все с надеждой посмотрели на Воронцова. Операция была несложной в условиях госпиталя, но здесь, в ледяной пещере, у него не было ни инструментов, ни наркоза, ни ещё много чего, необходимого для успешной операции.
– Отказаться, значит погубить человека, пусть и неприятного для тебя, но больного, ждавшего помощи. Долг врача сделать всё, что возможно в любых условиях. Так поступил бы каждый хирург, оказавшийся на моём месте, – успокаивал себя Воронцов, посовещавшись к Клюге и Земаном и попросив у них совета.
– Надо ампутировать раздавленную ногу, иначе он умрет. Нам не удастся даже остановить кровотечение, – согласился с такими же доводами Земана майор Клюге.
На ровном месте расстелили плащ-палатку, на которую уложили стонавшего Гофмана. Лич извлёк из своего безразмерного рюкзака бутылку со спиртом и аптечку с обезболивающими препаратами, бинтами, ватой и раствором йода. В хозяйстве Клюге, помимо ломика, лопатки, молотка и зубила, была небольшая пила-ножовка. У каждого было по ножу. Других инструментов не было.
Земан и Лич освещали место операции фонарями, Клюге был ассистентом. Сделав Гофману несколько обезболивающих уколов, Воронцов сначала обработал левую руку, лишившуюся двух пальцев, продезинфицировал раны йодом и туго перевязал, а затем, прокалив на огне и протерев пилу спиртом, приступил к самой трудной части операции.
Дико орал Гофман, которого удерживал могучий Лич, и отвратительно хрустела пила…
******************** СНОСКИ *****************************
1. Богиня смерти в русской ведической традиции, часто отождествляемая с холодом и зимой.
2. Русские или славяно-арийские веды. Древние тексты, составленные на заре формирования древнерусской (славянской) общности.
3. 23 августа 1937 г. между СССР и Германией подписан «Пакт о ненападении», который позволил СССР отодвинуть дату нападения Германии и лучше подготовиться к неизбежной войне.
4. Посёлок и гавань на Кольском полуострове, после Гражданской войны отошедший к Финляндии. Возвращён в состав СССР в 1945 г. Ныне город Печенга Мурманской области.
5. Поморское деревянное судно.
6. Имеются в виду Танганьика, Камерун, Того, Юго-Западная Африка (Намибия) и Руанда-Бурунди, которые разделили между собой Британия, Франция и Бельгия.
7. Бифштексами в Германии презрительно называли беспринципных коммунистов и социалистов, которые, предав свои недавние идеалы ради выгоды, и желая успеть к «раздаче хлебных постов», в массовом порядке перебегали в НСДАП. Про них презрительно говорили – «коричневые снаружи и красные внутри» (как это похоже на наши дни!). Уже в июле 1933 г. из таких «коммунистов» были сформированы целые подразделения штурмовиков СА.
8. Марцфейльхен (Душистые фиалки), так в Германии называли всех, не только коммунистов и социалистов, кто, поддавшись всеобщей панике, поспешно вступали в НСДАП сразу же после прихода А.Гитлера к власти.
9. Универсальный ручной пулемёт фирмы «Маузер» образца 1934 г. Имел дальность стрельбы до 3500 м. Прицельную дальность стрельбы до 2000 м. Один из лучших пулемётов Второй мировой войны).
10. На основе древнейшего санскритического письма, усовершенствованного в течение тысячелетий, создан современный индийский алфавит.
11. Древнейшее население междуречья Тигра и Евфрата. Расцвет шумерской державы приходится на III тысячелетие до Н.Э. По всей стране шумеры возводили усечённые ступенчатые пирамиды – зиккураты, являвшиеся элементами храмовых комплексов.
12. Герб Украины, ошибочно называемый в течение последних веков «Трезубцем». Был гербом первых киевских князей из династии Рюриковичей, позже герб Запорожских казаков. На самом деле в глубокой древности изображал сокола-Рерика, падающего с небес на жертву. Сокол-Рерик был тотемной птицей княжеского рода Рериков (Рюриков), пришедших на Русь в IX веке с юго-западного побережья Балтийского моря, из славянской Руянии, Известно, что князь, прозванный на Руси Рюриком, был сыном новгородской княжны Умилы и внуком новгородского князя Гостомысла. С Рюриком на Русь и пришёл герб, ставший с 1992 г. официальным Гербом Украины. А вот Россия, упустила возможность сделать своим гербом символ единения Новгородской Руси и западного славянского царства.
13. Самый распространённый немецкий пистолет Первой и Второй мировых войн, созданный Г. Люгером (1849 – 1923). Получил также другое название – «Парабеллум», которое возникло от латинской пословицы «Si vis pacem, para bellum» – «Хочешь мира – готовься к войне».