( все даты в тексте – по старому стилю )
- Богато дил мы с тобою зрОбыли, хлопчик! – говорит кузнец, прощаясь с Данькой. – Богато. И кузнец из тобИ гарный будэ. Гарный.
Сегодня Лазарева суббота, срочный для Даньки день: закончилась «барщина» у кузнеца Григория Кендюха и он теперь – вольный казак. «Барщина» была тяжёлой , поучительной, приятной. Душа Даньки ликует и прыгает, как «зайчики» в весенних лужах. И ещё он запомнил слова кузнеца о ветре.
- В чоловИке должен быть вИтер. Що б гореть. Як в горне. Без вИтру – ты железяка.
- Как это? Где он, ветер, должен быть?
- Ось тут, - Григорий постучал себя по могучей груди. – Ни в головИ, а в душе.
Интересно – а дед Пантелей? С ветром в душе? Нет, он старый. А мама? Нет, ветер – не для женщин. Да? А Даша? А Катя? Да и другие молодые девушки?
Данька мысленно перебирает всех близких и знакомых ему людей.
Похоже, что ветер в душе есть у всех молодых, даже у девушек. Старые не все «горят», потому что – старые.
Данька идёт по улице, расстегнув зипун, ветер схватывает его плотно и знобко. Хорошо! Почки лопаются с шумом, жаворонки купаются в синеве – звенит всё живое и растущее! Всё наполнено ветром.
А почему у вербы - серебристые шишечки, а у берёзы – клейкие листочки? А почему небо синее, а в нём – облака? Вопросы не требуют ответа, они сами по себе интересны. Ответы будут потом. А сейчас – сквози, ветер!
Поработав месяц у наковальни, Данька чувствует себя кузнецом. А уж хлеборобом – давным давно. Взрослый. Мужчина.
Дома он прислушивается к разговору взрослых. Отец с дядькой Федотом, кумом, стоят у погореловской чудо-сохи.
- Да, -говорит Федот. – Теперь ты по пашне скакать будешь, а не тока… Как барин.
- Да так же, тока хОдок меньше, - скромничает отец.
- Овса теперь поболее надо: две коняги во дворе, - то ли завидует, то ли сочуствует Федот.
- Да, конечно. От гречи придётся отказаться.
Ну, да: земли ведь не стало больше. Придётся по картофельному клину гречи присеять. Больше – негде. А без гречки – как?
- В этот раз и «двоить» не буду, - говорит отец. – Рожь по пару пойдёт в одну вспашку. Пшеница по прошлогоднему полю гречи – тоже: после гречки и травы будет поменьше и земля лёгкая. А овёс по ржице пройдёт с одной вспашки.
Хлебороб Данька соображает: по пару – рожь, основной хлеб, по прошлогоднему полю ржи надо сеять овёс, а клин, что был под овсом – под пар вспахать после сева. Троепольная система! Поле, которое под озимой пшеницей – конечно, пахать не надо. А вот лён…
- А вот лён… - Отец будто услышал мысли Даньки. – Повозиться всё равно придётся: и дважды пахать и дважды бороновать.
«Двоить» и «троить» - это дважды или трижды перепахивать поле, в зависимости от того, какая земля, как подготовлена и подо что. Весеннюю страду желательно закончить быстро. Но в любом случае вспашка десятины забирает у пахаря два дня, а боронование – один день. Вот и получается, что вдвоём с Емелей, да с Бубликом, отец еле-еле в десять дней уложится. Это при хорошей погоде. А если – дожди? Или наоборот: долго сухо. Тогда – как? А земля должна просохнуть так, чтобы не резалась пластом, а рассыпАлась под сохой. Об этом Данька от деда знает. А вот сырая земля, говорил дед, даст потом много травы.
- Батя, - говорит Данька, - я возьму Бублика, проедусь.
Гаврила думает. А что? Пусть.
- Ты бы проехал к нашему клину, посмотрел бы.
А Даньке этого и надо было. Он сам хотел.
На весенней страде крестьянин расчётлив, как банкир. Как тот и полушки лишней не ссудит без выгоды для себя, так и крестьянин – ни дня, ни жилочки, ни кровиночки не потратит просто так. Это вам не бублики к чаю ( и то – счётные ) ! Тут – жизнь и здоровье. В какой пучок, в какой жгут надо связать свою силу и своё терпение, чтобы хватило на всю страду, чтобы не истратиться попусту и зазря; ни день погожий не пропустить, ни землю не пересушить, да и себя не сдать лихорадке-погубительнице! А пуще всего надо беречь коня. И даже когда мужик закончит вспашку и сев, а сосед – нет и попросит помощи, мужик может и отказать:
- Нет, Ефрем! Бери меня вместо коня. Бери соху, бери сына – коня не дам. И не проси!
И сейчас крестьянин – как полководец: всё рассчитал, продумал, взвесил возможные потери и готов к битве. С тоской и нетерпением он ждёт подходящей погоды и тёплой земли.
У Погореловых два посевных клина: ближний и дальний. Данька гонит Бублика к дальнему, в семи километрах от села. Он останавливает коня. Вот это простор! В любую сторону нет предела: только земля и небо. Данька спешивается, разбрасывает руки в стороны, поднимает голову и кричит в никуда:
- Э-э-эй!
Не от чего оттолкнуться голосу, чтобы вернуться эхом.
- Я-я! Зде-есь!
Данька идёт по прошлогоднему жнивью. Нога чуть-чуть пружинит. Не сыро. Не сухо. Данька кладёт ладонь на землю, как делал дед, слушает, проникается. Земля – тёплая. То ли от солнца, то ли - изнутри. А ведь кожа на ладони Даньки после работы в кузне – плотная, грубая. И Данька ещё раз проверяет, чтобы не ошибиться в ответе отцу.
Он снимает портки и садится на тёплую землю. Не зябко. Можно пахать и сеять.
С этим выводом он и приезжает домой.
- Хорошо, - говорит отец. – Хорошо, сынок. Только у деда – кровь была старой, холодной. А у тебя – молодая и горячая. Потому и земля для тебя – тёплая. Ты – ближе к весне, а он дальше.
Разумеется!
Ведь Данька – человек ветра!