В пыльном сумраке кухонного дна,
Сыт, напоен и с собою в ладу,
В тесной клетке он сидел у окна –
То ли ара, то ли, там, какаду.
Снизу зелен, будто желчь на ноже,
Сверху красен от известных идей,
И считал, что он не попка уже,
И тихонько ненавидел людей.
Но когда входил хозяин в барак,
Грозно спрашивал: «Чего не поешь?»,
«Сашка – душка!», – он орал. – «Я – дурак!»
Просто гены коготком не заткнешь.
Луща зернышки, привычно бубнил:
«Нет войны – спасибо, папик родной!»
А хозяин это сильно любил
И подкармливал его беленой.
А над крышами порхал соловей,
Пел чего-то вольнодумное всласть.
И ни клетки у него, ни рублей,
А свистел, босяк, что жизнь удалась.
Не боялся ни дождя, ни пурги.
Ишь: «Не должен ничего никому!»
Не иначе – отморозил мозги.
И сказал красно-зеленый ему:
«Ты чего, смутьян, не в общем строю?
Ты пошто народ мутишь, соловей?
Пусть мы «попки», но живем, как в раю!
Ты же в жопе со свободой своей.
У свободы есть хозяин – закон.
Осознай необходимость терпеть!»
Тут блаженный залетел на балкон
И пропел, с тоскою глядя на клеть:
«На таких, как я, мещане плюют.
От таких, как я, худеют цари.
Несвободу я нутром узнаю,
И от этого свободен внутри.
Но болит душа за тех, кто затих
В тюрьмах-клетках, и влачит свои дни…»
И подумал попугай: «Точно – псих!»
Так не поняли друг друга они.
В спорах я теперь статист: так – разнять…
Мне молчанье – золотой капитал.
Аксиомы ни к чему объяснять,
А свой бисер я давно разметал.
Если станет кто свободу бранить,
На голодную свободу пенять,
Или просит ее смысл разъяснить –
То не надо ничего объяснять.