Грек вис на палке, злился,
Меняя сотни поз.
А все, чего добился –
В мошонке варикоз.
«Опоры нет», – надулся.
Святая простота!
Тот мир перевернулся
От римского кнута.
Про Захера Мазоха
В Афинах не слыхать:
Кнутом по попке – плохо.
И стали возбухать.
Но дали греку пряник
И спели: «Тру-ля-ляй!»
Лежи, гречара, в ванне
И воду вытесняй.
Шла жизнь. В земле мирились
Холоп и Ваша честь.
Порядки изменились,
А принцип – был и есть:
Везде – на поле брани,
И в банях, и в шинках –
В зубах все тот же пряник
И чресла в синяках.
Но как-то Надин Ленин
(Или наоборот?)
Призвал: «Подъем, тюлени!
Даешь переворот!
Матросы, – крикнул, – стремно!
Все знать, куда ни глядь.
Даешь кухарке темной
Страной поуправлять!»
Идея прокатила,
И семь десятков лет
Кухарка их кормила
Лапшою на обед,
На завтрак, ужин – клизма.
Народ взбледнул с лица.
Два блюда у марксизма,
А хочется мясца.
Тут на язык Эзопа
Я плавно перейду.
Иначе будет жопа –
Уйду и пропаду.
Не люди, нет! – барашки,
Не здесь! – на том лужке
Мечтали среди кашки
О добром мяснике.
Не то чтоб зов утробы
В них разум победил:
Баранам надо, чтобы
Их кто-то разводил.
На лихо лоху пруха:
Баранам послан дар!
«С мандатом!» – мне на ухо
Шепнул ветеринар.
Мясник был идеолог –
То кнут, то калачи,
То гибок, как проктолог,
То вдруг как зарычит:
«Работай мясом честно,
И с бойни – прямо в рай,
Поскольку всем известно,
Что «Арбайт махт фрай»!
«Р-р-няйсь, смирно, поголовье!», –
На зверя гнал ловец.
И объявил (с любовью)
Охоту на овец.
Добру быть с кулаками –
Свисть шашкой наголо!
Куда там Мураками –
В Японии тепло.
Баран, когда в ударе,
Ворота пнуть фанат.
А так… – не карбонарий,
Скорее – карбонат.
Спешит неудержимо
На мясо и руно.
Баран – борец с режимом?!
Помилуйте, смешно.
Ну, как мои бараны?
Похоже? Посмотри!
Как скетчи Антуана
Де Сент-Экзюпери.
И хочется заметить,
Мандатый господин,
Что всем нам быть в ответе
За тех, кого едим.