Дом, в котором прошло мое детство, хотя и без удобств, но добротной дореволюционной постройки, стоял на берегу реки Кальмиус. Расположение комнат и служб в доме явно было рассчитано на одну семью, но жили в нем две: наша и семья моей подружки Лили Грицких. Во дворе находился флигель, в котором раньше, по-видимому, располагалась, как это принято на юге, летняя кухня, а те-перь жило семейство Андрющенко: тетя Вера, её муж пьяница Федька и сын Толик, по прозвищу Хрюшка.
Наши соседи – фигуры все колоритные. Лилина бабушка Бойченко Александра Григорьевна служила в кондитерском магазине, что по моим представлениям было высшим проявлениям счастья и удачи, потому что в доме у них всегда были конфеты, и не какие-нибудь, а самые-самые. Лилин отец, или, как я его называла, дядя Коля, был болен туберкулезом и, очевидно, уже в такой форме, что нигде не работал и все время проводил во дворе, гоняя голубей, или сидел на берегу реки с удочками, ловя какую-то рыбешку. Мои родители почему-то не уважали дядю Колю, а из-за его болезни мне не разрешалось ходить к Лиле в гости, но все-таки иногда тайком я бывала у них в квартире. До сих пор помню, как поражали меня некоторые вещи, которые я впервые увидела у них. Так, на шкафу сидела какая-то необыкновенной красоты кукла, одетая в национальный грузинский костюм. Куклой этой никто не играл, она была просто украшеним комнаты. На столе стояла бутылка, внутри которой находился парусник. Было совершенно непонятно, как он мог туда попасть. Ещё у них имелась чернильница зеленого стекла, в виде шара, нравившаяся мне своим совершенством и необычностью. Вообще, у них в доме водились такие вещи, которых у нас не было, потому что Бойченки – “богатые”, а мы – бедные.
Беднее нас только Андрющенки. Они жили во флигеле, в котором был глиняный пол, одна маленькая комнатка, служившая одновременно и спальней, и кухней, и столовой. Тетя Вера работала уборщицей, а её муж где-то на заводе. Он был пьяница и однажды по пьянке обварил ногу расплавленным металлом, после этого случая, по-моему, он получил инвалидность и больше не работал. Как и дядя Коля, он целыми днями торчал во дворе.
Двор наш зарос бузиной, вениками, когда-то плодоносящие деревья одичали, и росшие на них яблочки и сливы были маленькие и какие-то дегенеративные. Но все-таки это был сад, в котором мы, дети, проводили все наше свободное время с ранней весны до поздней осени. Здесь мы играли в самые разные игры, здесь строились качели, здесь был погреб, в который мне строго-настрого было запрещено заходить и который во время игры в войнушку превращался в блиндаж.
Обычно весной в один из дней все взрослые выходили во двор, убирали скопившийся за зиму мусор, белили деревья, красили забор – одним словом, наводили порядок. А как мы, дети, любили эти “субботники”! В такой день обязательно жгли костер, а мы пекли на углях картошку, вкусней которой, мне казалось, ничего нет на свете.
Дом наш, как я уже сказала, стоял на берегу реки, а значит, мы с детства знали, что такое рыбаки, рыбачьи лодки, ужение рыбы.
С речкой связаны разные воспоминания, как приятные, так и довольно страшные. Зимой, когда речка бралась льдом, на ней устраивали каток. Старшие мальчишки, брат Юра в их числе, деревянными лопатами очищали довольно большой участок от снега, как правило, невдалеке от моста, чтобы свет фонарей вечерами освещал этот самодельный каток, и катались там не только днем, но и поздними вечерами. Сюда приходили девушки и юноши с окрестных улиц, всегда было многолюдно и весело. Мы с Лилей тоже там бывали. Коньки тогда были такие: они привязывались к ботинкам или даже к валенкам ремешками из кожи. Время от времени эти ремешки ослабевали и приходилось останавливаться, чтобы вновь затянуть их потуже. На морозе это было нелегко сделать, поэтому катались до последней возможности, пока ноги уже не начинали подворачиваться. Взрослые, девушки и юноши, катались парами, взявшись за руки - тогда мы ещё не видели фигурного катания - и нравилось нам это безумно, мы старались с Лилей кататься так же, как они. Почему-то вспоминаю эти зимние развлечения с неизбывной грустью: хорошее всегда проходит…
Однажды я была свидетелем гибели на реке двух мальчиков. Они провалились под лед почти рядом с мостом, лед ещё не был крепким, набежало много народа, пытались спасти их, но безуспешно. Так возникало ощущение страха перед коварным Кальмиусом. А однажды Лилю чуть не унесло на льдине. Это случилось, по-видимому, ранней весной. На середине Кальмиуса лед уже растаял, а у берегов ещё держалась кромка льда. Мы играли на берегу, бросали камни: кто добросит до чистой воды. Когда и как Лиля стала на кромку льда, я не заметила. Вдруг вижу, что от берега медленно начинает отплывать льдина с Лилей в центре. Нас быстро стала разъединять полоса воды. Я испугалась, кричу что-то, а Лиля от страха, наверно, остолбенела и стоит, не двигаясь. Потом мы одновременно кинулись друг к другу: я в воду, чтобы стащить её с льдины, а она спрыгнула со льдины в воду. Мы схватились за руки: вода чуть выше пояса, а мы в валенках, шубах. Вылезли на берег и мокрые побежали домой. Ух, и влетело же нам за это приключение!
Вообще, река часто в моей детской жизни являлась причиной наказания: мне категорически запрещалось к ней подходить, но как удержишься, если живешь на берегу?
…Первыми покинули наш двор дядя Коля и тетя Нина Грицких, конечно, с моей подружкой Лилей. Они получили квартиру в центре города, на улице Розы Люксембург. Так я осталась без Лили, потому что дружить нам стало неудобно: было нам тогда по 10 лет, и рас-стояние между нашими домами в этом возрасте играло большую роль.
Первое время после переезда Лиля приходила к бабушке каждое воскресенье, а потом все реже и реже. Но о Лиле я расскажу отдельно, потому что она значила в моей жизни очень многое.