Его голубые глаза буквально завораживали своим ангельским выражением. Под стать им оказался и глубокий бархатный голос, которым он вежливо произнес:
- Здравствуйте!
И, видимо, по инерции:
- Можно войти?
Конечно же, можно! Разве перед сказочным принцем не открываются приветливо все двери? Разве найдется кто-либо, способный устоять перед очарованием этой, по-детски чистой, улыбки? Перед аристократической грацией необыкновенно красивого подростка? Перед загадочным танцем изящных длинных пальцев, не желающих неподвижно покоиться на краешке стола?
Я не могу оторвать взгляд от его выразительных рук. Рук, которыми он хладнокровно подсыпал крысиный яд в еду своим родителям и потом заклеил им скотчем рты, чтобы стоны умирающих случайно не привлекли внимание соседей. Рук, которыми он неумело, кромсая и уродуя, перерезал горло шестимесячному брату.
- Антон! Зачем ты это сделал?
Смотрю на него, утопая в бездонных голубых глазах. Пальцы его правой руки немедленно приходят в движение, словно посылая мне ответ странной морзянкой.
- Антон! Ты меня слышишь?
Взмах длинных ресниц – конечно же, слышит. Да и судебный психиатр подтвердил полную вменяемость подростка.
- Антон!
- Не знаю… Не помню… Просто так…
Я молчу. Я почти раздавлена необъяснимой нелепостью всего произошедшего и происходящего. Это дитя с внешностью ангела совершенно нормально, адекватно, интеллектуально развито, у него много друзей и масса увлечений. Ребенок не наркоман, не игрок, не сектант. Он такой же, как и тысячи его ровесников…
И одновременно – до жути другой. Не знаю, что там говорит судебная психиатрия, но у этого подростка начисто атрофированы понятия Добра и Зла. И если мы говорим о существовании Души, то, видимо, придется признать и существование тех, кто этой самой Души лишен.
Он глядит на меня своими ангельскими глазами и неожиданно произносит:
- А мне ничего не будет… Мне еще нет четырнадцати…