Когда Женька пришла домой, на кухне горел свет. Она раскачала на длинной ручке тяжелую матерчатую сумку и кинула подальше от двери, чтобы не замарать: наступила весна, и около входа вечно грязь, если не мыть полы несколько раз в день. Девушка разулась, и, расстегивая пальто, подошла к двери кухни. Отец сидел к ней спиной за столом, без рубашки, нагнувшись, как будто рассматривая что-то. На столе были расстелены газеты, пахло селедкой. У отца на спине шрам во всю длину. Он всегда говорил, что в Афгане упал неудачно, проехался по камням. Женька почему-то подумала, что если бы такой был у ее любимого, она бы провела по нему подушечками пальцев сверху донизу.
-Паа!- протянула, неуклюже прислонившись в проеме двери,- я вернулась.
Отец повернулся, кивнул, улыбнувшись, и продолжил чистить рыбу.
-Па, ты чего так рано? На заводе забастовка? Или все-таки землетрясение? - подлая верхняя пуговица никак не хотела расстегиваться, и стоять в квартире в пальто было уже жарко,- Ты всегда к ночи приходил совсем,- и, чтобы отец не подумал, что ей это не нравится,- Так странно…
-Да…меня сегодня пораньше отпустили, Женек. Как институт?
-Да все так же,- Девушка наконец разобралась с пуговицей, устало сняла пальто прошла в кухню и, не глядя, кинула пальто мимо стула. Села напротив отца, положив голову на руки. Отец улыбался - тихо и чуть-чуть хитро, будто подмигивая.
-Доча, подними пальто, у меня руки в рыбе.
Женька немного посидела, согреваясь после улицы, потом вздохнула, нагнулась, не вставая, за пальто, и, волоча его по полу, пошла переодеваться.
- Через полчаса будем ужинать,- сказал куда-то в рыбу, не поднимая глаз, отец.
-Мммм… - неопределенно промычала Женька. Она проволокла пальто за собой, в прихожей подхватила сумку и, таща за ручку, провезла в свою комнату и бросила у двери. Пальто повесила на одну из перекладин лестницы: когда Женька была маленькой, отец поставил в комнату турник, кольца, шведскую стенку, но дочь занималась мало, и через несколько лет осталась одна лестница. Зато не надо было и шкафа: вся одежда быстро перекочевывала на перекладины. Убирала Женька их редко - раз в месяц или два, когда отец, приходя домой, пытался подтянуться на турнике и все вещи скидывал на кровать.
Войдя, Женька даже не включила свет, повалилась на кровать и стала машинально расстегивать блузку, неподвижно глядя в темный потолок. Из кухни она услышала шипенье крана, с ненавистью выплевывающего воду, потом - негромкое пение отца, что-то вроде «Белые кораааблики, белые кораааблики…», а потом она заснула.
Проснулась, когда отец внезапно громко заявил у ее дверей:
-Ужин готов, Женек, иди кушать!
Женька со стоном села, натянула первое попавшееся под руку домашнее платье и, покопавшись под кроватью, нашла себе тапки. Шаркая, пошла на кухню.
Отец там уже сидел, и на лице у него было все то же странное выражение - торжественное, с хитринкой. На плите стояла кастрюля, но тарелки на столе были пустыми: оба любили суп горячий, прямо с огня. Папа достал половник и налил в тарелки.
- Спасибо, пап, - тихо буркнула Женька и достала из ящика в кухонном столе пару ложек. Зачерпнула супа. На дне лежали крупно нарезанные картофель и морковь, на поверхности, как медузы, плавали кольца лука. Несмотря на неприглядный вид, суп был вкусным. Сколько Женька помнила себя - всю жизнь ей готовил отец. Точнее, пока она сама не научилась более-менее - тогда они начали чередовать: завтраки, например, готовила дочь.
- Женек…- окликнул ее отец.
-А?
-Женек, мне тут… медаль хотят дать.
Женька прыснула, разбрызгав суп.
-Ага… За ударную работу слесарем? Какую медаль- то?
- Орден Красной звезды.
-Клёво, а за что?
-За Афган.
Женька положила ложку, посмотрела на папу в упор, будто пытаясь понять: вдруг он шутит.
-Ты что, серьезно?
-Правда,- отец говорил уже, будто оправдываясь, будто мальчишка, который соврал и его разоблачили.
- Слушай, их же не выдают же уже… Советский Союз распался и все такое… мы по истории проходили…
-Так она у них где-то в подвалах лежала, их куча валялось в ящиках. Кто в войну нас разыскивать будет? Потом половину перестреляли - медали, стало быть, уже все, не нужны… А тех, кто живы - вот теперь ищут…
- Слушай, па, ей же, медали этой, как мне, лет двадцать, небось,- с недоверием сказала Женька
- Больше, доча, она тебя на год старше,- усмехнулся отец.
Женька улыбнулась, перегнулась через стол и, стараясь не перепачкать одежду в супе, обняла отца за шею.
- Ну ты крут… Это отпраздновать надо.
Отец подержал ее обеими руками за кисти, потом расцепил ее руки и встал. Открыл холодильник, пошарил там, потом вышел из кухни, и Женьке было слышно, как заскрипела дверь кладовки. Через минуту отец вернулся, неся в одной руке темную бутылку, всю в пыли.
-Мне тут на новый год подарили вино, - объяснял он, протирая стекло вафельным кухонным полотенцем. Потом повесил его обратно на крючок, но оно стало все серым от пыли, и он с негромким вздохом повесил его на спинку стула,- потом постираем.
Женька открыла настенный шкафчик над раковиной и, приподнявшись на цыпочки, достала с верхней полки две белые кружки с васильками по ободку. Включила воду - по привычке сразу открыв до отказа - ополоснула чашки. Холодная вода, ударяясь о дно, расплескивалась на стены и теплое женькино платье.
-Ну что, - сказал папа, наливая вино. Налил по полкружки и себе и дочери, прикрыл бутылку пробкой; подумал, долил себе еще.
-За тебя, папка, ты у нас сегодня герой,- улыбнулась Женька. Она встала, легонько чокнулась с папой и отпила. - А неплохое вино, кстати!
- Так я ж и говорю, это… друзья на новый год подарили, не ерунду ж всякую… - смущенно, но радостно ответил отец. Он сел, поставил осторожно кружку на стол, придерживая за тонкую, тоже выписанную васильками, ручку. Женька тоже села. Повертела в руках вино.
-Красивые все-таки кружки,- задумчиво проговорила она.
-Да, неплохие. Мать твоя выбирала,- отец сразу немного помрачнел.- От нее, пожалуй, и остались только эти кружки… да ты, рыжая…- он потрепал дочь по коротко остриженным волосам,- вот еще глаза у тебя серые, наверно, тоже от нее.
-Не-не, папка, у тебя тоже серые, это у меня от тебя, - веселым голосом возразила Женька. Она встала, поставила кружку на стол, подошла к отцу сзади и обняла его, уткнувшись носом в затылок. Редкие волосы, русые с сединой, пахли шампунем и чем-то машинным.- А твоя мама была рыжая, так что это у меня тоже наверняка от тебя. И вообще,- Женька тряхнула головой, и заглянула отцу в лицо,- хватит пить, я пошла спать. Поздравляю тебя, папка, еще раз, но я помру завтра на парах, если сейчас не лягу. Да и тебе пора.
Отец улыбнулся, легонько притянул ее голову за уши и чмокнул в щеку.
-Иди спать, доча, я сейчас пойду. Допью только.
Женька отпила еще немного из своей кружки и ушла к себе в комнату. Отец допил одним глотком вино, потом взял дочкину кружку - там осталась еще половина – допил и ее. В тишине стукнул выключатель- Женька потушила свет в своей комнате. Отец подошел к ее двери, она была чуть приоткрыта. Вполголоса сказал:
-Я это... завтра мне медаль выдавать будут, у нас на заводе в четыре часа. Ты это… приходи, если захочешь.
-Угу, хорошо, пап…- донеслось из темноты.
-Спокойной ночи, Женек…
-Доброй ночи, пап…
Отец прикрыл поплотнее дверь, крадучись, чтобы не нашуметь, пробрался в кухню. Там сел на прежнее место. Покрутил в руках кружки, потом встал, положил обе в раковину. Налил воды, поставил чайник на плиту. Чайник скоро зашумел.
На парах Женька спала. Особенно, на философии: в этой аудитории были ряды мягких стульев, можно было упереться лбом в стул соседа и заснуть. Женя проснулась уже под конец лекции, встряхнула головой, огляделась. Половина аудитории все еще спала, лектор что-то бубнил за кафедрой. Рядом, откинувшись на спинку стула, дремала староста курса.
-Лен, а Лееен?- шепотом позвала Женька, толкнув в плечо. Соседка открыла глаза и, тоже шепотом, шикнула:
-Чего?
-Ленка, отметишь меня на следующей паре? Если спросят, где я, скажи, я к отцу поехала, хорошо?
-Ок, а чего с ним?
-Да не, все хорошо, потом скажу.
Лена кивнула, снова засыпая.
Женька подождала конца лекции и первой выскочила из аудитории. Натягивая на бегу пальто, бежала по лужам к подходящему автобусу, подскальзывалась на недотаявшем льду, морщилась от солнца. В автобусе было пусто. Прислонившись лбом к грязному стеклу, Женька смотрела, как проезжающие машины швыряют брызги на окна, и они растекаются разводами. Когда автобус только подъезжал к заводу, девушка уже встала, и теперь ждала остановки, прислонившись к железке у входа и неудобно встав на лестнице: одна нога выше другой. Она смотрела в лобовое стекло, как мимо проезжают подсвеченные весной дома, магазин «Модная европейская одежда»- на огромных красных буквах названия повисли сосульки, и теперь мерно скапывались вниз, пара ларьков с фруктами, лавка «Мороженое», которую всегда закрывали первого сентября, и вот, наконец, после маленького перекрестка начался кирпичный забор, давным-давно крашеный в серый. Это и был завод - единственный в городе, делали там какие-то станки, Женька в них все равно ничего не понимала, поэтому особенно не интересовалась.
Перед проходной была огромная лужа, под слоем воды блестел лед. Женька осторожно перешла ее, еле наступая побитыми носками сапожек, и улыбнулась - она когда-то видела, что так лужи переходят многие кошки - брезгливо отряхивая каждую лапку. Достала, вслепую пошерудив в сумке, мобильный. 15:56, она как всегда вовремя.
Проходная. Охраник лысый, но с большущими усами. Женька первый раз пришла на завод - если не считать раннего детства, когда отец часто водил ее посидеть, пока он работает - поэтому сразу нагло ткнулась в турникет. Удивилась, почему ее не впускают.
-Пропуск…- устало протянул охранник.
-У меня нет пропуска, у меня там отец работает,- с уверенным видом заявила Женька и снова ткнулась в турникет. Турникет не трогался.
-Проопуск…- повторили ей так же устало, но уже настойчиво. Женька зло обернулась. Толстый подбородок охранника расплылся по застегнутому наглухо форменному воротнику. Девушка подумала, что если снять с него эту черную с пришлепнутыми желтыми буквами форму, тело растечется по полу киселем и останется там лежать.
-Мой отец сегодня получает медаль. Пропустите меня, пожалуйста.
- Не было приказа… -хмуро ответил охранник и пожевал губами. Женька отметила, что у него усы большие, но драные какие-то, как лапа новогодней елки, которая вот уже неделю стоит в комнате, соря иголками. А вот остальная голова совсем лысая. Даже бровей нет. Только серенькие ресницы и усы.
-Ну пустите, пожалуйста, очень надо…
-Не было приказа без пропуска.
Женька вышла из проходной, сунула руку в сумку, поискала мобильник, не нашла. Подняла ее одной рукой повыше, заглянула, потом снова перевернула вверх дном учебники, тетради, ключи и использованные билеты. Наконец, на самом дне отыскался мобильник. Женька набрала номер отца. Долгие гудки, потом противный женский голос ответил: «Вызываемый абонент недоступен, перезвоните позднее». Конечно, отец ведь всегда оставляет мобильник в куртке…
Женька посмотрела под ноги, увидела лужу и вдруг почувствовала, что ужасно промокла. Она хотела сесть в обиде на ступеньки, но они были слишком грязные, и она передумала. Зашла еще раз внутрь, спросила:
-Может, все- таки пропустите?..
Охранник только покачал головой. Женька встала к желтой, до половины заляпанной грязью стенке. Прислонилась. Отодвинулась, проверила рукав - не заляпался, значит, можно. Снова облокотилась. Посмотрела на противоположную стенку, на пол. Пол был из мелких коричневых квадратиков, неплотно пригнанных друг к другу, между ними вылезал серый цемент. Напротив, за стелянной перегородкой, не доходящей до потолка, восседал в драном кожаном кресле охранник. За его спиной не было снова ничего кроме такой же желтой стены. Охранник зашелестел страницами, потом поднял на уровень глаз. Это был журнал «HotCats». На обложке красовалась смазливая мордочка и было что-то написано большими желтыми буквами, но Женька не могла рассмотреть, что: охранник закрывал половину слов короткими толстыми пальцами. Изредка он шевелил ими, и тогда они были похожи на объевшихся дождевых червей. Потом он послюнявил палец, перевернул, чуть отодвинув журнал от себя, страницу, и увидел, что Женька за ним наблюдает. Он недовольно нахмурился положил журнал перед собой так, чтобы девушка не видела, и, сильно щурясь, продолжил читать. Смотреть на него Женьке скоро стало скучно, и она закрыла глаза и стала ждать.
Минут через двадцать она услышала два мужских голоса, переговаривающихся вдалеке: один говорил удивленно и громко, другой тоже громко, но как-то конфузясь и растягивая гласные. Девушка поглядела туда, где за турникетом открывался двор, точнее, маленькая улочка, идущая между больших серых четырехэтажек с маленькими окошками. От дальнего здания шли двое, оба без курток. Один - военный, с перекинутым через руку пальто, в форме и фуражке, высокий и прямой. Другой – в джинсах и свитере, пониже. По голосу и походке Женька узнала отца. В руке он нес большую неудобную бутылку. Мужчины шли быстро, и вскоре оба были у проходной.
-Женька! – изумился отец.
- Привет, па. Меня не пустили, но все равно поздравляю. Ты чего так рано?
- Да все уже. Познакомься, Геннадий,- обратился он к своему спутнику,- Это моя дочь, Евгения. Женя, это, так сказать, мой боевой товарищ, однополчане мы. Мы тогда на операцию вместе ходили, только Гена получил свою звезду тогда, а я вот сейчас.
-Рад познакомиться,- поклонился военный. Он посмотрел на Женьку внимательно и, обернувшись к отцу, тихо добавил: - Как похожа…- Отец кивнул.
Женька посмотрела на погоны. Генерал. Потом - в лицо. Геннадий выглядел много моложе отца. Возможно, из-за выпрямленной спины и улыбки. Его черные волосы вились и вихрами вылезали из-под фуражки. Он был весь подтянутый, возраст выдавали только обильные морщины на шее.
- А где ваша Звезда?- спросила Женька и смутилась, будто ляпнула что-то не то. Но Геннадий спокойно обернулся к ней и, как маленькой, объяснил, говоря медленно и четко:
-Дома оставил. Неужели я ее буду каждый день носить? Да и на службе не положено.
-Правильно- правильно,- затвердила Женя, чтобы не подумали, что она совсем уж дура.
- Ну что, я пойду, Юрий Михайлович,- обратился военный к отцу.
- Иди, что уж… Хорошо, что мы снова… ты заезжай ко мне как-нибудь на чай. Расскажешь хоть, что ты и как. Светке привет от нас.
-Обязательно. Она и сама как узнала, что я к тебе еду, не хотела сперва, а потом вот вино передала. - Улыбнулся Геннадий. Он прошел турникет- охранник, очнувшись, нажал скоро какую-то кнопку - обернулся на входе и, отсалютовав отцу, подмигнул Женьке. Потом повернулся и вышел, как вывалился наружу.
-Это еще кто?.. Откуда? Почему я не знала, что у тебя такие друзья?- сразу же бросилась допрашивать дочь.
-Это… ну, Геннадий… Мы раньше большими друзьями были, еще до твоего рождения. Потом поссорились. Теперь вот, вроде, все получше… хоть и не исправишь ничего, конечно.
-А чего он на меня так зырился?
- Я ему сказал, что ты на его жену похожа. Светка красивая такая у него, нас моложе лет на десять…
-Ну что, пап, праздновать?- прервала его Женька. Отец только покачал головой.
-А работать за меня кто будет? Вот доработаю день, тогда можно и праздновать.
-Блин. Ну, жалко. Я тогда домой поеду, приготовлю ужин. Ты не задерживайся, хорошо?
-Хорошо.
-Медаль-то хоть покажи…
-Да я это…- замялся отец,- в кармане ее оставил. Я тебе дома покажу.
- Ну ладно,- разочарованно пробормотала Женька. Потом снова кинула через турникет: - Поздравляю тебя еще раз, пап. Жду!- и, не оборачиваясь, выскочила из проходной.
Она стояла минут десять, поджидая автобуса. Ноги в осенних сапожках совсем замерзли. Хотелось поскорее стащить их или, хотя бы, обломать каблуки. Серкалось, а с вечером пришел мороз. Одинокими пушинками начал падать снег. Сперва он спускался медленно, кружась, потом полил потоком, и уже не казалось странным, что он не тает, касаясь земли. Лишь кое-где среди белого поля темнели лужи. Женька подумала, что они цвета портвейна, и что глупо поступили там, сверху, так истратив портвейн.
-Блин, а ведь красивый какой, хоть и старый - пробормотала Женька, вспомнив друга отца,- не то, что мой отец. Хотя папка тоже ничего,- и, внезапно поймав себя на том, что даже уже ревнует Геннадия к его неизвестной жене, засмеялась.
В конце улицы показался автобус, и Женька заметила, что уже совсем стемнело: когда машина подпрыгивала, фары мигали, как глаза. Автобус остановился, утонув одним колесом в луже, девушка зашла, и ступеньки почему-то казались очень большими, как в детстве. Женька упала в холодное кресло и вытянула ноги. Ехать надо было почти до конечной, но лучше не засыпать. Девушка уткнулась взглядом в окно. За стеклом была темнота и – изредка - фонари и люди.
Когда мимо проехала подсвеченная только одной лампой над входом серая школа, Женька попросила водителя остановиться. Автобус недовольно зафырчал и зашуршал по обочине, будто специально переворачивая камешки. Женька вышла и тут же наступила в лужу, но это было уже не важно: через дорогу уже дом. Девушка устало перешла пустую дорогу. Белая разделительная линия различалась почти до дальнего поворота, и где-то там тонула в снегу и темноте. Тропинка, по которой обычно ходили до остановки Женька и ее соседи, превратилась в совершенную кашу, так что пришлось обходить по асфальтированной, хотя тоже нечищеной, дорожке. Домофон сломался, и девушка вошла в подъезд, потянув за холодную железную ручку двумя пальцами, с трудом открыв тяжелую дверь. Внутри, как всегда, было темно: лампочки с лестничных площадок всегда кто-то крал. Не забирали только тогда, когда лампы специально покрывали лаком или краской: тогда около месяца подъезд был в зеленом, или красном, или синем сиянии. К себе, на второй этаж, Женька всегда поднималась пешком. Между этажами - площадка с трубой мусоропровода и выходом на балкон. Стекла балкона исписаны фразами «Здесь были Пупс и Костик» и «FG и KD = любовь». По мусоропроводу ветер шелестел пластиковым пакетом куда-то вверх. Дверь с номерком «8», прибитым одним гвоздем посередине. Иногда, если сильно хлопали дверью, восьмерка переворачивалась, изредка становясь знаком бесконечности. Вот и теперь она была повернута набок. Женька поправила ее, отыскала на ощупь в сумке ключи и открыла дверь. Из-за двери пахло теплом.
Девушка зашла, по привычке сразу наступив на маленький придверный коврик, бывший когда-то ее детским свитером, провела правой рукой по стенке, нащупала выключатель и включила свет. Раскачала сумку и бросила подальше в комнату, благо вход в нее прямо напротив двери. Сразу же сняла сапоги, чтобы не разводить грязь. Оставила их валяться у входа и, расстегивая пальто, прошла на кухню. Поставила чайник, потом скинула пальто и, открыв оба крана, долго держала руки под бьющей водой. Когда из чайника пошел пар, Женька достала кружку, пакетик черного «Ахмата» и залила кипятком до краев. Потом, думая, сидела и пила чай.
- И где только его носит?- думала Женька.- Вчера пришел рано, а сегодня… Работать, видите ли, остался. Хотя пусть, имеет право. Пусть отпразднует с друзьями. – Про друзей девушка добавила наверняка: она никогда не была знакома ни с кем из приятелей папы, но была уверена, что они, как у любого нормального человека, есть.
Достала из морозилки замороженные овощи, пожарила. Сковородка была без ручки и очень большая.
Женька посмотрела на часы. Уже восемь. Обычно в это время отец уже возвращается с работы. Она посидела еще минут десять, потом достала тарелку и положила себе овощей. Хотела помыть посуду, но махнула рукой. Залезла еще раз в холодильник, достала большой помидор и огурец. Сделала салат и сварила рис. Сидела, ждала, ела, беря прямо пальцами кусочки из салата. Потом вздохнула, и пошла в свою комнату. Включила свет. Лампа бесстыдно показала весь бардак: везде одежда, книги, у окна - незаправленная постель, рядом с которой стоит пустая пачка сока и валяется несколько оберток от шоколада. Она стянула джинсы и рубашку, повесила на лестницу слева от двери и легла с книжкой на кровать. Прочла несколько страниц, потом положила ее прямо на пол, встала, выключила свет и залезла под одеяло. Она лежала и смотрела, как по стене и двери изредка проезжают тени от машин, как качается дерево, подсвеченное фонарем; слушала, как шумят ветки за окном и как переговариваются и ходят соседи сверху. Потом в двери щелкнул замок, и отец заглянул в ее комнату.
- Доча, спишь?- шепотом спросил он.
-Мммм… Привет. Покажешь медаль? - сонно промычала она в ответ.
- Завтра тогда. Спи лучше, спи.
Слышно было, как отец громко расстегнул молнию на куртке, потом прошел на кухню и включил там свет. Загремели крышки кастрюли и сковородки, звякнули тарелки. Потом зашумела вода: отец мыл за дочерью посуду. Потом Женька услышала, как он негромко затянул: «Белые кораааблики, белые кораааблики по- не- бу- плы- вууут…» и оборвал строчку. Стукнул по плите чайник.
Женька улыбнулась.