Дело близилось к вечеру. И вы, наверное, спросите, почему так быстро? Почему я не рассказал о своих душевных терзаниях, за эти часы. Да потому что они и так понятны. Поставьте себя на моё место и поймёте, как это сложно. Как сложно быть одиноким. Как трудно открывать глаза и понимать, что ни кого нет рядом. Как трудно осмыслить свои действия, которые ты делаешь, и которые ни кто не сможет прокомментировать. Ни кто. Ни одна живая душа. Только ты и твои мысли. Мысли становившиеся твоими друзьями и твоими недругами. Вот так. Так я провёл это время, если кто спросит. Обдумывал себя. А нет ни чего страшнее, чем обдумывать или точнее «уйти в себя». Глубоко…
А когда и вовсе стемнело, пришла новая обезьяна. Я думал это опять смена караула, но ошибся. Они спустились ко мне, отвязали, подняли на ноги, вытолкали изо рва и потащили. Ноги мои заплетались на ходу, и им всё время, приходилось меня подтягивать вверх. Дорогу видно не было. Но было понятно, что мы направляемся в куда-то зловещее место. Место, где что-то произойдёт.
Пройдя первую часть дороги, вторую уже можно было разобрать легко. Мы вошли в очень рослые кустарники. Ветки обвивали меня со всех сторон. Кололи меня. Наносили мне мелкие царапины. Ветки, наверняка, известного растения под название Тёрн.
Идти через этот терновник пришлось совсем не долго – минуты четыре. А когда вышли, глазам моим предстала такая картина, которую я бы в жизни не забыл. Это было что-то.
Это был обрыв. На большой площадки обрыва находились, по-моему, все жившие поколения этих тварей. Их было сотни, от мало до велика. У них были факелы (только откуда интересно). Факелы размером с человеческий рост. От них шёл дым. И он уходил в непроглядную ночь.
Меня заволокли в самый центр площадки. Поставили на место возле…возле людей. Людей в лохмотьях. Многого о них больше не скажешь. Но это точно были люди! Независимо кто они, но люди. Несколько человек. Ни один, ни два, а именно несколько. На душе вдруг стало так приятно, так мило. Мне уже было всё равно, что делают эти животные, я смотрел и наслаждался видом этих жалких, но как я уже сказал – людей.
Вдруг меня кто-то окликнул по имени.
- Джон, Джон…
Я оглянулся, ни кого. Хотя мне показалось, что это был Джеймс.
- Дж…
Вновь, послышался человеческий голос, который был заглушен внезапным ором приматов. Почему они стали так шуметь, вскоре мне стало понятно. К самому обрыву подошла, довольно уже состарившаяся чита с макинтошем на голове из того же растения, через которое мне и моим охранникам приходилось пробираться. И форма его была чем-то похоже на олимпийский венок.
Этот старый начал ходить вприпрыжку (получалось у него это странно) и бить себя, то по груди, то по коленям. Прошагав два круга, он остановился, подобрал дубину у своих ног и стал колотить себя, её по груди. Его публика не стала отставать и начала повторять тоже движение. Потом он повернулся в сторону обрыва, поднял дубину и швырнул её в пропасть.
Повернувшись он смотрел на обезьян и указывал своим указательным пальцем туда, куда она полетела и толпа вновь заревела.
И заметьте, что всё происходящее происходит в кромешной темноте при факелах. Понимаете, как это выглядит с моего ракурса.
Плотность обезьян возле пленников начала сгущаться. Начали проявляться два прохода возле нас. Один с кустарников, другой с обрыва. И так как я всё продолжал смотреть в сторону старой обезьяны, которая шла по направлению ко мне, на новое мне было как-то наплевать.
- Джонатан, суки отвалите от меня, Джон, - на этот раз я понял, откуда доноситься голос. Со стороны второго прохода.
Я повернулся.
- Джон…
- Джеймс, - я начал махать руками, но стражник быстро утихомирил мой пыл.
- Джон я сбежал. Я добрался до лагеря. Там ещё осталась пара… - последние слова он уже говорил возле меня.
- Ты жив, ты вернулся, - прервал я его и обнял как друга, начиная верить, что раз он ещё до сих пор жив, значит, выживем мы с ним вдвоём. С этим и появилась надежда в моём сердце.
- Слушай, слушай, у нас ещё остались две, чёрт как их…мать! Короче, я установил их здесь, но меня схватили после этого. Всего пять минут надо подождать, и мы спа-се-ны, - это последнее слово Джеймс произнес, поворачивая голову в сторону обрыва.
- Чего такое, - спросил я, поворачивая свою.
Возле нас стоял «тамада» приматов и смотрел на нас двоих, как будто выбирая. У меня мелькнула мысль, что он думает на счёт меня «бывшего крайнего в стопке людишек» и «новоприбывшего», которого привели так не вовремя. Примат зарычал и протянул лапу к Джеймсу.
- Эй, старый, ты чего! – говорил мой друг, сделав пару шагов назад.
За его руки быстро вцепились четыре лапы двух охранников и потащили его за тамадой. Я попытался как-то выручить Джеймса, но меня сдержала лохматая рука последнего, третьего старожилы.
- Нет, не хочу! Отпустите меня! – кричал Джеймс, пытаясь вырваться из цепких объятий. Они его тащили к обрыву.
Старая обезьяна взмахнула рукой – это был сигнал. Приматы подняли Джеймса за руки и за ноги и раскачав, швырнули его в пропасть. Сила взмаха была так велика, что несчастный описал дугу в воздухе, прежде чем камнем полететь вниз. Всё это происходило на моих глазах. Я заорал от того, что случилось. И из-за того, что не смог ни чего поделать.
Вся обезьянья толпа, за исключением часового, бросилась к обрыву, замерла там в наряжённом молчании и вдруг разразилась ликующими криками. Обезьяны скакали, как одержимые, размахивали длинными волосатыми руками и выли от восторга. Потом они отхлынули от обрыва и построились прежним порядком в ожидании следующий жертвы. А это был – я.
Вернувшиеся двое часовых схватили меня за руки и толкнули вперёд. Я упал на колени. Подняв меня, поволокли, как барашка на скотобойню, ради кровавого зрелища.
Я пытался отцепиться. Пытался спасти свою шкуру. Свою жизнь. Но всё понапрасну. Выбраться было не возможно.
В моих глазах можно было разглядеть неподдельный ужас. И если бы я посмотрелся бы в зеркало, я бы увидел там отражение человека. Хотя нет, не человека, а жертву весьма не обычного праздника.
Меня схватили за руки и за ноги. Кровь в моих жилах кипела. Душа вырывалось из разгорячённого тела. Жизнь практически заканчивалась.
Начали раскачивать по направлению к пропасти.
Руки и ноги сжались, как белье при высушки. Голова изливалась от пота. Глаза были все красные от прилива крови.
И вдруг грянул гром. Затем весь обрыв осветился ярчайшим светом. Стало ещё жарче. Появилось большое пламя. Дым разнося по всей окрестности…
Приматы испугавшись, начали метаться по поляне обрыва, ни чего не понимая, не зная куда деваться от неожиданного налетевшего на них вихря огня. Они размахивали руками, визжали, падали, спотыкались. Потом, повинуясь инстинкту, толпой ринулись под защиту кустарника, и поляна опустела. Но только сбежавших ждал маленький сюрприз. В терновнике произошёл второй взрыв, положивший всех там по Головно.
Это были две мощные взрывчатки, заложенные Джеймсом К. Но только Джеймсу К. это не спасло жизнь, а Джонатану Астриду спасло.
Джон валялся на самом краю обрыва живой. Не сброшенный. Не повторивший той же судьбы, что и его друг.
Когда шок немного прошёл, Джон встал и пошел…
«Эпилог».
Джон встал и пошёл по склону песчаного холма. Того самого холма, где он нашёл эту самую жизнь. Похожую на жизнь Робинзона Крузо. Только концовка совсем другая. Она отличается всем, чем можно сравнивать конец, кроме одного. Как и Робинзон Крузо, Джонатан Астрид куда-то отправляется. А Джонатан Астрид теперь ли это? Человек ли он вообще. Или животное в человечьем обличие. Неизвестно. И куда он отправляется – это тоже уже неизвестная история, которая будет рассказана неизвестным мне человеком.
КОНЕЦ