Из цикла "Филологи за границей"
Ужин аристократа, или как студент Страннолюбский съел английского голубя.
Промучившись некоторое время на Родине в качестве школьного учителя, бывший студент Страннолюбский сбежал в Англию. Хитрые чиновники из визового отдела посольства пытались ему внушить, что его туристическая виза действует всего две недели. Но Страннолюбский, прибыв в Лондон на перекладных, первым делом удостоверился, что имеет полгода законного проживания в стране своей мечты.
Позади остались Гамбург, Амстердам и Оостенде. Лондон был прохладен, даже промозгл, несколько обшарпан и тяжеловат. В первый же день Страннолюбский с ужасом узнал, что один хот-дог в Лондоне стоит, как неделя питания шницелями на Хауптбанхоффе в Гамбурге. Все имущество, которое он собирался выгодно продать (пятьдесят пластинок – «миньонов» группы Everything But The Girl и двадцать «лонг-плеев» группы UB40 от фирмы «Мелодия», да еще всяких значков вроде «Победитель соцсоревнования – 1980»), не стоило и недели проживания в самом жутком сквоте. Проблема работы в столице мирового капитализма встала перед ним со всею неизбежностью, со всей жестокостью приговора к голодной смерти или к изгнанию восвояси.
Один мудрый друг (хотя Страннолюбский вскоре познал цену английской дружбе) посоветовал закинуть свое «Си-Ви» в разные колледжи, обучающие местных жителей русскому языку. В принципе, идея эта была без особого расчета на успех, поскольку англичане были совершенно равнодушны к любым иностранным языкам. Бум моды на все советское уже лет пять как миновал, и русские в Лондоне перестали быть сколь-нибудь интересной экзотикой, со всей своей культурой, шапками-ушанками, Достоевским и «командирскими часами». К тому же, Страннолюбский был туристом, и виза его была без права легальной работы. Но, разослав писем пятьдесят, он уже на следующий день получил ответов двадцать, из которых было восемнадцать отказов и два предложения должности профессора русского языка. Среди предложений был знаменитый Лингафон Институт, где срочно требовался преподаватель для интенсивных курсов. Страннолюбский сходил в благотворительный магазин «Королевский Рак», купил себе пиджак за один фунт стерлингов, брюки за два фунта и галстук-бабочку за двадцать (но уже не в «Королевском Раке», а в бутике, поскольку предметы роскоши в благотворительных магазинах не продаются), постригся, впервые после третьего курса филфака сбрил бороду, и явился в Лингафон Институт. Куратор отделения иностранных языков, с тяжелыми признаками пивного похмелья, предложил Страннолюбскому сделку: он не спрашивает, а Страннолюбский не говорит ему о том, что разрешения на работу у него нет. Страннолюбский понял, что его судьба решилась самым замечательным образом, и извлек свой самый главный «НЗ» - бутылку армянского коньяка, провезенную через все границы и зеленые коридоры абсолютною контрабандою. Куратор несказанно оживился, они ударили по рукам, и Страннолюбский принял должность.
Первым делом надо было осмотреться. Главное – не ударить в грязь лицом. На всякий случай, наш герой привез из России пособия по обучению иностранцев русскому языку, и всерьез собирался их использовать. Но, покрутив их так и эдак, он понял, что хваленый «Темп-3: Ускоренный курс Русского как иностранного» до того нафарширован идеологией, что его можно только бросить в топку истории. Надежды выкинуть вздор про КПСС и взять только грамматику разбились о саму суть данного учебника, которая так и называлась: «Основы грамматики. Ленин. Октябрь». Впрочем, в магазинчике на Оксфорд-стрит оказалось такое количество учебных пособий по русскому языку, что у Страннолюбского даже закружилась голова. «Темп-3» и «Старт-2», или как они там назывались, отправились в ближайшую урну.
- Вот ведь, все руки отмотал, пока вез этот книжный хлам сюда, - негодовал он, - Лучше бы больше консервов взял.
Консервы у него были отменные, эту тушенку еще дедушка с войны принес, трофейную, и в семье Страннолюбского все откладывали торжественный момент ее поедания, пока он, наконец, не унаследовал эти банки вместе с комнатой в коммуналке, и не увез их, нарушая все европейские законы об импорте мяса, в царство Бешеной Коровы. В то время еще ходил такой английский анекдот:
Стоят две коровы на лугу, пасутся. Одна корова говорит другой:
- Дорогая, ты слышала об этой ужасной инфекции, коровьем бешенстве?
А другая ей отвечает:
- Слышать-то слышала… Но знаешь, подруга, меня это совершенно не касается… Потому, что я – МАЛЕНЬКИЙ ВОРОБЫШЕК!!!
Страннолюбский организовал Клуб русской словесности, который неожиданно стал приманкой для молодых русских дам, одуревших от своих пьющих-пиво-под-футбол-по-ящику английских мужей, и набрал несколько учеников на интенсивно-продвинутый курс. Самым прогрессивным методом погружения в язык был сеанс фильма «Ирония судьбы, или С легким паром». Фильм длился как раз одну «академическую пару», которая оплачивалась из расчета 70 фунтов в час. Из них, правда, преподавателю причиталась лишь половина. Еще отпускалось пятьдесят фунтов на обед, которые проесть было невозможно, но и сдачу в карман было не положить. Китайское бистро обходилось в три фунта, итальянское – в пятнадцать, французское – в двадцать. Впрочем, один раз Страннолюбский истратил всю отпущенную сумму, еще доплатил из своих, при этом остался голодный и злой. И больше решил в японский ресторан не ходить никогда.
В общем, дела шли неплохо, и однажды куратор вызвал его, чтобы сообщить о новом ученике:
- Это молодой человек из аристократической семьи. Очень серьезный заказчик. Вам надо провести ему тестовый урок, и если ему понравится – он закажет целый курс.
Страннолюбский приветливо улыбнулся и заверил, что его тестовый урок не понравится только мертвому.
Следующий день начался с того, что Страннолюбский немного опоздал, а когда вошел в аудиторию – там его уже ждал курчавый юнец с благородным идиотизмом на лице. Ясные голубые глаза, неоправданно высокий лоб и позитивный настрой, сочетающийся с полным непониманием методики преподавания Страннолюбского, основанной на абсурде и хаосе.
- Этот юноша из аристократической семьи! – напутствовал его куратор, - Нам очень важно, чтобы вы ему понравились.
Страннолюбский стал изучать пациента. Пациент сразу же вскочил и протянул ему руку:
- Я очень рад! Я думал, что вы уже не придете! Я вас так ждал…
Далее наступили лингвистические муки. Страннолюбский чувствовал себя Папой Карло, которому попалось полено из железного дерева. Кристофер – так звали юнца – с готовностью кивал головой, очень старался, покрывался испариной, страшно напрягался, поддерживая одновременно простое и возвышенное выражение лица, но – не мог толком осилить ни фонетики, ни грамматики. Страннолюбский впервые усомнился в перспективах своего преподавательства.
И вот однажды, задав безнадежный вопрос Кристоферу и приготовившись снова все разжевывать по буквам, он неожиданно услышал вразумительный ответ. Недоуменно он поднял глаза на студента – тот был особенно торжественен. Еще вопрос - опять правильный ответ.
- Я всю ночь учил, - признался Кристофер, - Я очень прилежно старался.
Страннолюбский реабилитировался в собственных глазах.
- Значит, диалектика права, и количество долбежки переходит в качество, - удовлетворенно подумал он, - И я смогу научить даже камень.
И тут произошло неожиданное.
- Господин учитель!..– Кристофер выдержал некоторую паузу, - Я рассказал своим родителям о том, какой вы замечательный преподаватель. К тому же, мой отец происходит из русских дворян… Ему очень интересно было бы с вами пообщаться… Моя семья имеет честь пригласить вас на ужин в нашем доме, в эту среду. Вы не заняты?
Страннолюбский поразился, испугался и обрадовался. Во-первых, вечерами он обычно бывал голоден, и приглашение на ужин было как нельзя кстати. Во-вторых, такое признание его заслуг как учителя давало повод для гордости. И, наконец, в-третьих, хотя он и не знал этикета, попасть на аристократический ужин было весьма заманчиво – и в то же время, можно было ударить в грязь лицом, взяв не ту вилку, или отпив не из того бокала. Фильтровать базар Страннолюбский уже давно научился, поскольку в Англии не принято было шутить про чукчей, Штирлица или голубых – это он постиг еще в первый день, неудачно посетовав своим друзьям на «черных соседей по автобусу», в котором он прибыл в Лондон из Гамбурга. Поэтому надеялся на то, что ему будет все понятно, и он сможет соответствовать высокому уровню званой вечеринки.
В назначенный день, пропустив обед ради такого события, а заодно и сэкономив на завтраке, он вышел из замшелой станции лондонского «тьюба» и принялся искать нужный дом. Времени было в обрез, и, чертыхаясь, Страннолюбский нарезал круги по пустынной улице, пытаясь понять логику того, кто ставил номера на домах. Ее, эту логику, было очень сложно принять, поскольку на одних лондонских улицах номера идут так же, как у нас – чет-нечет, а на соседних улицах дома могли нумероваться подряд, от какого-нибудь перекрестка возвращаясь к точке отсчета, так, что напротив дома «один» оказывался дом «сто двадцать один». К тому же, в больших домах «дом номер три» мог оказаться всего лишь третьим этажом «дома номер один». В общем, с каждой минутой Страннолюбский делался все голоднее и злее, и начинал уже всех ненавидеть от того, что так позорно опаздывает. Наконец, где-то посредине улицы, он увидел Кристофера, который махал ему рукой – адрес был найден, и с опозданием на час он все же вошел в дом, где хозяева уже теряли терпение и натянуто улыбались, давая понять, что их планы уже начали безвозвратно рушиться.
Внутри дом оказался так, ничего себе, но маленький и простой. Хозяйка проводила гостя за стол. В животе у Страннолюбского урчало, как в системе отопления родного общежития, и вид совершенно пустого стола, на котором из потенциальной еды были только свечи, его удручал.
- Немного подождем нашего папА, - сказала хозяйка, - Он уже звонил, и мы сообщили ему, что Вы, наконец, прибыли.
Еще через полчаса прибыл и отец Кристофера – небольшого роста, курчавый и какой-то худенький блондин, почему-то напомнивший Страннолюбскому Билли Кристалла.
- Очень рад, - заулыбался папА и протянул Страннолюбскому руку, - Мне сын так много про Вас рассказывал.
- Мне про Вас тоже, - оживленно парировал Страннолюбский, - Он мне говорил, Вашими предками были русские дворяне. У меня вот тоже… А как была фамилия Вашего деда?
- Он был то ли князь, - отец семейства заглянул к себе в чайную чашку, будто среди чаинок пытался найти решение какой-то старой задачи, - То ли граф… Он бежал из Одессы, на британском дредноуте, когда отступали последние белогвардейские войска… Шнейдер была его фамилия… Еще в Одессе у него до этого была аптека…
Страннолюбский открыл было рот, чтобы сказать, что вряд ли князь мог держать аптеку в Одессе, но в этот момент в дверях показалась мамаша с дымящимся подносом в руках.
- Зажигайте свечи! – бодро скомандовала она, - Несу горячее!
На стол поставили блюдо, накрытое хромированным колпаком. У Страннолюбского желудок екнул в последний раз и замер в ожидании еды. Колпак подняли, и на огромную тарелку, в самый ее центр, Страннолюбскому положили что-то, напоминающее несколько спичек, завернутых в промасленную ветошь и обильно политых соусом. Ему бросилось в глаза несоответствие размеров. Так порою, когда останавливается огромный джип, ожидаешь увидеть, как из него выйдет здоровенный толстый мужик – как раз под стать своей машине. А выходит какая-нибудь худосочная цыпа…
Страннолюбский уставился на свое блюдо, пытаясь понять, что же это такое. Поймав его взгляд, Кристофер торжественно объявил:
- Наш папА, - именно так, с ударением на последний слог, - Сегодня был на охоте…
ПапА при этом замер, сложил губки бантиком и поднял лицо навстречу свету – ведь говорили о нем!
«Портрет Ломоносова, - подумал Страннолюбский, - В роли Ломоносова - Билли Кристалл».
- Да, - продолжил Кристофер, - наш папА был на охоте… И убил голубя…
…Собственно, то, что положили Страннолюбскому, и было одной четвертой частью голубя в соусе.
Никто уже не помнит, что случилось дальше, и что говорил Страннолюбский, но больше его в тот дом не приглашали, а Кристофер на следующей неделе завершил свое обучение под благовидным предлогом.