Предупреждение: Гей-тематика, рейтинг PG-13
У него, на мой взгляд, был странный вкус. Он носил узкие джинсы и футболки с длинным рукавом, которые были велики ему как минимум на один размер. А поверх натягивал рубашку. Рубашки были разного цвета и фасона, но неизменно либо в полоску, либо в клетку. На высокой, немного сутулой и нескладной фигуре это смотрелось, мягко говоря, слегка несуразно, о чем я ему и говорил. Но он лишь ухмылялся, пожимал плечами и многозначительно проходился по мне взглядом. И в этот момент я чувствовал себя образцом нелепости. И хотелось сразу извиниться за то, что сегодня вместо джинсов я надел костюм от «Абрис-Дизайн», а ноги вдел не в кеды, а в модельные туфли.
Он курил короткие тонкие сигареты с оранжевым фильтром. В его длинных пальцах они казались зубочистками, он скуривал их в несколько затяжек и раздавливал в пепельнице уже практически голый фильтр. И сразу же хватался за следующую. Он выкуривал почти две пачки в день. Я ругался, хмуро сдвигал брови к переносице и пугал раком легких. Он снова улыбался, гасил окурок и тянулся к пачке.
Он пил пиво прямо из бутылки, небрежно игнорируя всегда стоящие на столе в кухне стаканы. Говорил, что так меньше пиво выдыхается, да и вкус лучше. И на мои увещевания относительно правил приличий удивленно вскидывал брови и отвечал убийственной логикой:
- Но мы же дома, какая разница?
У него всегда был включен телевизор, вне зависимости от того, смотрит он его или нет. Он мог сидеть за компьютером, читать, заниматься делами, связанными с работой, но обязательно под звуки этой не прекращающей трещать «коробки». Меня это раздражало. Меня это убивало. Меня это злило. Я не мог сосредоточиться на своих делах, поэтому приходилось брать ноутбук и уходить в кухню. Первые двадцать минут он даже не замечал моего отсутствия, а потом заявлялся в кухню и, как ни в чем не бывало, предлагал:
- А пойдем в кино, м?
И улыбался этой своей проклятой улыбкой, глядя на которую просто невозможно было сказать «нет».
Он вечно разбрасывал по комнате свои вещи, его резинки для волос постоянно болтались на кофейном столике, а на эти чертовы рубашки в клетку-полоску я натыкался везде, где только было можно – на кровати в спальне, в гостиной – на диване и креслах. Он их складировал повсюду, но только не в корзину для белья. И выговаривать ему что-то по этому поводу было совершенно бесполезным занятием. Он просто вскидывал бровь, а потом, хитро прищурившись, сгребал меня в охапку и тащил в спальню, пол которой, спустя пять минут, после того, как за нами закрывалась дверь, оказывался усеян нашей одеждой.
Он умел сделать хорошо. Наверное, постель была единственным местом, где он в первую очередь думал обо мне и выполнял все, что я просил. Доводил до такого состояния, когда уже перестаешь соображать и хочется только одного – быстрее, сильнее и далее по тексту.
Когда он ушел, я сначала вздохнул с облегчением. Исчез беспорядок, исчез несмолкаемый звук работающего телевизора, исчезли пепельницы. Дома стало тихо, спокойно и… ужасно скучно. Это я понял примерно на седьмой день, когда обнаружил у себя в шкафу его футболку. Он как-то умудрился ее забыть, когда собирал вещи. Я смотрел на эту футболку и думал о том, что эта – одна из его любимых. Ярко оранжевого, словно фильтры его сигарет, цвета с каким-то мультяшным котом на груди. Он обычно носил ее дома, с шортами. Выглядел при этом еще более смешно. Он вообще весь был таким – чудаковатым, шумным, нескладным, несуразным, порой доходящим до абсурдности, но… самим собой.
И до меня дошло, что не хватает. Банально не хватает всего, что было. Рубашек его нелепых, и оранжевых окурков, которые уже вываливаются из переполненной пепельницы и приходится его силком заставлять их вытряхнуть, и того небольшого хаоса, что царил здесь в его присутствие. Его улыбок – открытых, широких, хитроватых. Того фееричного и совершенно безумного секса, что был почти каждую ночь. И… его самого.
Тишина, о которой я так мечтал, стала казаться могильным молчанием, а стаканы с подсохшей на стенках пеной от пива вдруг начали вызывать раздражение. Я же дома, а значит можно просто открутить крышку и сделать глоток из горлышка. Ведь можно, да?
А еще можно взять телефон и набрать знакомый номер, который так и не поднялась рука стереть из записной книжки. Он, словно бельмо, болтался на дисплее знакомыми цифрами и коротким именем. И нужно просто взять и позвонить. Только вот… что сказать? Ведь я сам поставил точку. Здесь, в этой самой кухне, железобетонным, как у робота, голосом сообщил:
- Наши отношения себя исчерпали.
Взял и сказал. Он тогда вздрогнул, посмотрел недоуменно и растерянно, и спросил, что сделал не так. А я ответил, что все не так. Что я не могу жить с человеком, который носит такие рубашки, курит, как паровоз, и пьет пиво, не наливая его в стакан. Я устал от вечного шума и беспорядка. И нет, я не ставлю ему ультиматумов, не заставляю меняться, я просто хочу, чтобы он вот прямо сейчас ушел. Я действительно так сказал. И теперь, вспоминая это, чуть ли не бьюсь головой об стену, как распоследний дурак. Потому, что глупость сморозил. Несусветную глупость. А он… он взял и послушался меня. Никогда не слушался, а тут… встал и ушел.
Еще неделю я ходил в каком-то пришибленном и квелом состоянии, так и не решаясь позвонить, а потом мы столкнулись с ним в каком-то ресторане во время обеда. На нем были неизменные джинсы, футболка и рубашка. Голубая в крупную клетку. Я ее совершенно не помню, видимо, он себе ее недавно купил. У него есть похожая, но там цвет немного темнее и…
- Привет, - улыбнулся он. Просто улыбнулся, а у меня сердце перевернулось. И в зобу дыханье сперло. И пальцы почему-то задрожали. Почувствовал себя просто школьником…
- Привет, - умудрился выдавить я, но на ответную улыбку сил просто не хватило. – Ты… как?
- Плохо, - признался он, не поколебавшись. – Не хватает тебя.
Я даже моргнул от неожиданности и изумления. А потом вспомнил, что он никогда не врет. Мне, по крайней мере, никогда.
- Ты забыл свою футболку, - ляпнул мой язык, не посоветовавшись с мозгом.
- Да? – нахмурился он, вспоминая. – Эта та, которая с котом?
- Она самая.
- Понятно, - кивнул он, запустив пятерню в волосы и взлохматив их сильнее прежнего. – Я думал, что потерял ее. Ладно, заеду как-нибудь, заберу.
- Нет.
- Нет? – удивленно переспросил он, глядя на меня непонятным взглядом. – Почему?
Я на секунду замолчал, а потом глубоко вздохнул. И сказал, наконец, то, о чем думал на протяжении последних двух недель:
- Слушай… я… возвращайся, а? Пожалуйста.
Он, похоже, снова удивился. Потому, что замер, застыл. Высокий, несуразный, немного сутулый. Так похожий на самого себя. И достал сигарету. Короткую, с оранжевым фильтром. Я смотрел на то, как он вертит ее в пальцах и ждал ответа. Ждал, боясь услышать короткое «нет».
- Правда? – тихо спросил он, заставив меня перевести взгляд на его лицо. – Ты на самом деле хочешь, чтобы я вернулся?
- Хочу, - не стал врать я, чувствуя, как стучит по вискам пульс. – Очень хочу.
Он медлил всего доли секунды, а потом схватил меня за руку и потащил к стоянке такси. Уточнять, что это означало, я не стал. Да и было это совершенно лишним.
И черт с ним, с этими окурками, рубашками и ни на секунду не умолкающим телевизором. Это просто те самые неизбежные бытовые мелочи. И важны не они.
Важен тот, кто их создает.