«ПРИШОЛЬ, УВИДЕЛЬ, ЗАКУСИЛЬ»
Была глухая ночь. Её первозданную тишину нарушали только крики, доносящиеся из кабинета Павла Григорьевича. Он кричал:
- Какое?
- Портвейн южнобережный, - звонким криком, произнеся букву «Р», как «Г» отвечала ему Розалия Яковлевна.
- Какое? – повторял Павел Григорьевич
- Черный доктор, - с акцентом откликалась Розалия Яковлевна.
И так сто два раза – пока на все бутылки, наполненные бормотухой, сварганенной на местном винзаводе из яблок – падалицы, не были наклеены этикетки марочных крымских вин.
Этому действу предшествовало совещание у директора, который отчитывал своего зама за то, что тот, не смог решить в Москве вопрос внеплановой поставки заводу стального литья. Выслушав Павла Григорьевича, шеф спросил его:
- А ты дышал начальнику главного управления в замочную скважину перегаром?
- Не дышал, - сознался Павел Григорьевич.
- Во, так и знал. Собирайся, грузи машину дарами юга и решай вопрос по - революционному, как коммунист. С собой бери, - он кивнул на сидящего справа от него заместителя по производству Андрея Петрова, - вот его. Познакомишь его с тамошним бомондом.
К утру «Нисса» была загружена «дарами юга» и отправилась в столицу.
Когда «Нисса» выехала за заводские ворота начальник снабжения Розалия Яковлевна, хотя и была иудейкой, ее перекрестила.
Прибыв в Москву, припарковались недалеко от министерства. Павел Григорьевич куда – то побежал, минут через сорок вернулся. За ним вереницей потянулись секретарши, помощники и прочая министерская челядь. Кто с чем: с рюкзаками, портфелями, сумками и пакетами. Быстро загрузившись вином, виноградом, бежали порадовать своих шефов.
Устроились в гостиницу. Павел Григорьевич лег отдыхать, водители тоже, пообедав и хорошо выпив, завалились спать в своем номере, а Андрей решил побродить по Москве.
Часов в одиннадцать вечера, посмотрев еще раз смену караула у Мавзолея, послушав малиновый перезвон курантов. Андрей решил возвращаться в гостиницу.
Каждый раз, бывая в Москве и посещая Красную площадь, Андрей проникался возвышенным и святым чувством личной причастности к величию своей страны, к величию, мощи и славе своего народа. Он физически ощущал, что, стоя на брусчатке Красной площади у Мавзолея великого Ленина, созерцая стену, в которой покоится прах лучших сынов его, Андрея, Социалистической Родины, он является плотью от их плоти, он является частичкой того славного мира, за создание которого положили свои жизни миллионы лучших сынов и дочерей Отечества. Гордость за свою страну, свой народ, жгучее желание поделиться с кем – нибудь переполнявшими его чувствами охватило Андрея, когда он открыл дверь гостиничного номера.
За столом, уставленным бутылками «Столичной», восседал Павел Григорьевич, напротив него сидел мощный, круглоголовый, с оттопыренными ушами и свисающим через резинку трусов животом, человек. Он уставился на Андрея приветливыми светлыми глазами и, почесывая волосатую грудь, пьяно лыбился.
Павел Григорьевич долго рассматривал Андрея, вроде видел его впервые, потом узнал и, видимо, очень этому обрадовавшись, приподнялся, подтянул трусы, передернув плечами и повиляв задом, ткнул пальцем в собутыльника, и представил его:
- Ярослав. Из Праги.
- Где ты его взял?
-- Он стояль в коридоре и хотель в туалет, - начал пояснять Павел Григорьевич, видимо считая, что прибавляя мягкий знак в конце слов, оканчивающихся на букву «эль», он говорит на иностранном языке.
Поняв, что тут не с кем делиться охватившими его чувствами, Андрей налил себе стакан водки и одним махом опорожнил его.
- О! О - о!- схватился Ярослав за свою громадную, как баскетбольный мяч, голову, покрытую короткими с проседью волосами.
- Он сказаль, - начал переводить Павел Григорьевич, - что, если бы он столько за один раз выпиль, он отдаль бы концы и отошель бы в иной мир. – И Павел Григорьевич стал на карачки, пробежался на четвереньках по номеру, изображая, как Ярослав «отходиль» в иной мир.
У Андрея где – то в районе желудка взыграла национальная гордость, он налил всем по стакану водки и провозгласил тост «За дружбу между народами!»
- Он сказаль, - обратился Павел Григорьевич к Ярославу, - чтобы ми дружиль с тобой и ты нас любиль и почиталь.
- О – о! – хватался Ярослав за голову, давая, видимо понять, что он врубился о чем ему толкуют эти русские.
Часа в три ночи Ярослав перестал понимать, о чем ему толкуют его советские друзья. Он сидел за столом, свесив голову на грудь и периодически по - русски всхрюкивал.
- Так, где ты его взяль? – перешел Андрей на международный язык.
- Где, где, - пьяно хихикнул Павел Григорьевич, - в коридоре нашель. Он стояль , пукаль.
- Тогда взяль и потащиль его туда, где ты его нашель.- Они взяли Ярослава за руки и за ноги и понесли по коридору, ногами толкая двери номеров. Наконец одна из дверей распахнулась, они забросили тело Ярослава в номер и бегом вернулись к себе.
Утром Андрей проснулся от резкого стука в дверь. Он протер глаза, с трудом оторвал голову от подушки, встал и открыл дверь.
Перед ним стоял Ярослав. Он хватался зав голову и причитал «О – о! О - о!».
- Ну с тобой все ясно, - вскочил с постели Павел Григорьевич, - перепиль вчера. Сейчас я есть тебья похмеляль – он налил в стакан граммов пятьдесят водки и протянул Ярославу.
- О! О - О! – завопил Ярослав, но водку выпил.
- Ты есть молоток! – похвалил его Павел Григорьевич.
Узнав, что он молоток, Ярослав куда – то убежал, но через несколько минут вернулся. В руках он держал красиво упакованный в целлофан блок мужских рубах. Он что – то пытался объяснить. Павел Григорьевич быстро понял, о чем речь и перевел Андрею:
- Он сказаль, что они автобусами едут из Москвы в Киев, а у него закончились советские деньги и он хотель, чтобы я купиль у него эти рубахи.
Объяснив Андрею, что «хотель» Ярослав, он спросиль у последнего, сколькоь он за рубахи хочет.
Тот схватил на столе ручку и написал сумму.
В это время в номер буквально ворвался высокий и тощий, похожий на жердь, человек и начал кричать на Ярослава.
- Юзеф, - представил крикуна Ярослав.
- Юзеф, выпьешь? – обратился к пришедшему Павел Григорьевич, протягивая ему стакан с водкой.
Юзеф отрицательно затряс головой и что – то бурно пытался внушить своему соплеменнику.
- Он не поняль, - пояснил Павел Григорьевич присуствующим. И вновь обратился к Юзефу:
- Юзеф, засандалишь?
О – О! – схватился Юзеф за голову и «засандалил» стакан водки одним махом.
Отдышался и заплакал – такую дозу он выпил первый раз в жизни.
- Как хорошо знать хотя бы один иностранный язык, - довольно хмыкнул Павел Григорьевич. – Засандалить – это по ихнему выпить за мир во всем мире.
Между тем, Ярослав продолжал тыкать в нос Павлу Григорьевичу своими рубахами. Это последнему надоело, он посмотрел на сумму, написанную Ярославом, достал крупную денежную купюру с изображением Ленина, сунул ее Ярославу в карман пиджака, взял у него рубахи и силой вручил их Юзефу. При этом Павел Григорьевич гордо произнес: « Мы русские!».
Звонок из министерства решил вопрос о поставках литья. Долю директора завода Павел Григорьевич сдал в камеру хранения, а номерок оставил его секретарю.
В августе 1968 года русские солдатики не могли понять, что в безоружных людей, которые жгут их танки , надо стрелять. Потом поняли и начали стрелять
Пусть надо мной – без рыданий
Просто напишут, по правде:
«Русский писатель. Раздавлен
Русскими танками в Праге.
Е. Евтушенко.
Павел Григорьевич не плакал на похоронах сына. Стоящий рядом с ним Андрей перестал верить в то, что он плоть от плоти тех, чей прах покоится в кремлевской стене.