О так называемом «Закате Европы».
Дискурс «конца света» и «конца истории» отнюдь не нов. Для примера, на вскидку, можно вспомнить зафиксированные письменно древнейшими известными нам цивилизациями Египта, Шумера и в целом Ближнего Востока пророчества о различных формах и масштабах «заката». Впоследствии иудео-христианские и позже исламские философы и ортодоксы продолжили «разработку» подобного «сценария». Если же присовокупить к выше перечисленным ещё и сонм так называемых «независимых философов» прошлого и наших дней, то мы увидим, что воистину неисчислима армия одолеваемых «эсхатологическим дежавю». Патрик Бьюкенен, например, на заре уже XXI века в лучших традициях Освальда Шпенглера заявил о «Смерти Запада». Осмелюсь предположить, оперируя психоаналитическим лексиконом, что подобные умонастроения в какой-то степени, наверное, являются отражением человеческого «влечения к смерти», некоего, если даже не биологического, то духовно-эмоционального мортидо, стремления вернуться к первичному состоянию. Кто знает, может осмысление и постижение мироздания невозможны без принятия и смирения пред Эросом – аватаром вечного начала и Танатосом – символом неизбежного конца. Воистину, «…И вечный бой! Покой нам только снится, сквозь кровь и пыль...», как писал классик.
Век двадцатый не стал исключением, внеся свою «лепту» в дело нашей интеллектуальной и духовной трансформации. Вместе с тем, сложно отрицать и тот факт, что, в отличие от предыдущих столетий, человечество не знало таких темпов развития и внедрения в повседневную жизнь технологических новшеств со всеми вытекающими отсюда последствиями. Предположу, что в этом кроется некое объяснение происходящего.
Все же громкие заявления относительно «конца» или «заката» чего бы то ни было, думаю, в лучшем случае следует расценивать лишь как констатацию очередной фазы истории человечества. Любой «конец» условен и влечет за собой очередное «начало».
Да, статистика показывает, что популяционно Европа меняется, и при колоссальном притоке мигрантов наблюдается падение рождаемости в среде самих европейцев. Но элиминирует ли это Европу как культурно-цивилизационный феномен? В лучших традициях картезианства позволю себе усомниться в этом. Окинем беглым взглядом историю: античность, на смену которой пришли варвары, низвергнув средиземноморскую империю, великие монголы, на пике своей пассионарности бумерангом прошедшие над всей Евразией и в конечном итоге вернувшиеся к своим истокам у подножия мифической Бурхан-Халдун. С одной стороны, ничто не вечно, с другой же - в тотальности своей ничто не уходит бесследно в Небытие, но лишь принимает каждый раз какие-то новые формы, порою трансформируясь лишь поверхностно. Следует признать, нравится нам это или нет, что именно Европа, - Запад в широком смысле слова, - в течение последних нескольких столетий двигала и по сей день движет Историю. Каким бы парадоксальным или даже анахроничным (во втором десятилетии двадцать первого века) не показался бы нижеследующий тезис, однако, слова Гегеля об «исторических народах» на поверку оказываются не такими уж необоснованными и являются отнюдь не результатом «наивных фантазий берлинского мечтателя».
Конечно, при этом необходимо признать, что вместе с тем именно Европа явилась «родиной» фашизма, именно из недр Европы вышел марксизм, принявший в России форму большевизма, оставившего неоднозначный след в истории, именно «концерт европейских держав» спровоцировал и начал две страшнейшие мировые войны, именно европейские колонисты расстреливали из огнестрельного оружия вооружённые луками и копьями туземные племена в различных уголках земного шара, распространяли среди них вирусные заболевания и практически уничтожили многие «примитивные» с точки зрения западного человека, но уникальные для человечества культуры, нарушив, может быть, «естественные» процессы развития в Африке, Азии и других регионах планеты, куда благодаря развитию технологий и, вероятно, некоей (научно почти не дефиницируемой) «пассионарности» проникли предки нынешних европейцев.
Однако, те же европейцы создали культуру, равной которой человечество не знало и, кто знает, может быть, не узнает никогда. Произведения европейской материальной и духовной культуры являются неоспоримым свидетельством способностей человеческих духа и интеллекта к бесконечному самосовершенствованию. И утверждать сейчас, что наплыв мигрантов и популяционное сокращение самих европейцев символизируют «Закат Европы» или «Смерть Запада» мне кажется преждевременным. Ведь нельзя упускать из виду так называемое «коллективное бессознательное». Я имею в виду, что каким бы ни было число мигрантов и какими бы необратимыми ни были социальные и культурные трансформации в европейском контексте, уничтожить культуру, достигшую таких высот, очень сложно. Выше мы уже говорили о бедах, которые столетия назад в эпоху великих географических открытий обрушились на миллионы представителей других культур. Однако, при этом, даже европейские колонисты, имея превосходящее преимущество в технологиях и вооружениях, не смогли стереть с лица земли некие духовные пласты, нематериальные структуры, мемы, «коллективное бессознательное» этнических групп, оказавшихся (в мире, по сей день остающемся европоцентристским) на периферии истории.
Сегодня положение складывается для европейцев, мягко говоря, совершенно иначе. Да, люди других культур со всех концов света стремятся в Европу, словно в Землю Обетованную, однако, принося с собой элементы собственных культур, - что неизбежно, - они, в свою очередь, подпадают под влияние, очарование и величие «принимающей стороны». Маловероятно, что «старушку Европу» в ближайшем будущем ждут тот или иной «конец» или «закат». Как известно, одним из «системообразующим» факторов в любом социуме является условный комплекс ценностей и ориентиров нематериального порядка, а подобное в Европе никуда не исчезает. Указанные элементы претерпевают какие-то изменения, но в мире вечного становления и преходящего метаморфозы не означают конец. Более того, в ответ на «количественные» (в гуманитарном контексте) изменения в своих стенах Европа по-прежнему оказывает на остальной мир «качественный» интеллектуально-культурный «прессинг». Даже США (которые с Европой путать, конечно, нельзя), воспринимаемые ныне большинством людей «проводниками» западной цивилизации, как известно, были созданы европейцами и именно Европа в значительной степени является их незримым фундаментом.
Посему осмелюсь скромно предположить, что «больной скорее жив, чем мёртв».
О «Гибели Богов».
Как писал Л.Фейербах, «основу и предмет религии составляет сущность человека». В указанной связи необходимо отметить следующее: во-первых, с начала времён человек в той или иной форме говорит о непостижимости мироздания и собственной сущности; во-вторых же, начиная с иррационализма и психоаналитических теорий, человек движется к однозначному признанию невозможности постижения собственной сущности (научно-обоснованному агностицизму). Так что, немудрено, что при утрате своего «предмета» тот или иной «феномен» начнёт «терять в весе». Думаю, можно будет предположить, что подобный процесс усиления тенденции интеллектуального осмысления мироздания в ущерб религиозному неминуемо будет вести к секуляризации (в западном мире это уже происходит). Хотя, с другой стороны, «религиозность» имманентна человеку изначально и сомневаюсь, что религия, как некая составляющая часть человеческой жизни будет полностью элиминирована. В мире преходящего, которому имманентны страдания, индивид вечно будет искать опору в трансцендентном.
Тема «Гибели Богов», наряду с Любовью и Смертью является одним из основных лейтмотивов культурной истории человечества. Жертвующий собой Бог (Богочеловек), чьей кровью и плотью причащаются смертные, гибнущие Боги, разливающийся «метафизический» Рейн, всепожирающий огонь, хаос и пр. – эти образы и мотивы характерны, по-моему, для большинства наиболее архаичных, - соответственно витальных, «проверенных временем» - «сюжетов», дескрипцирующих реальность.
«Воскрешение» же Богов - в моём понимании это также одна из вечно актуальных тем. Испокон веков человек описывает или пытается описать, как Боги создавали мир и человека, как те же Боги (или Богочеловеки) жертвовали собой во имя спасения рода людского. При этом, человек, будучи существом увлекающимся, заходит в подобном предприятии так далеко, что временами начинает казаться, что это не Бог нас некогда создал, но мы творим Его вечно, антропоморфизируя в неизбывной тяге либо к Абсолютной Истине, либо просто пытаясь убежать от самих себя.
Позволю себе допустить, что «ритм пришествия» суть «ритм мироздания», ибо «пришествия» (кого-либо или чего-либо) человечество ждёт с начала времён. Сей же «ритм», в моём понимании «синкопирован», - это частые смены «сильных» и «слабых» «долей», некое циклично повторяющееся наложение прошлого на настоящее с последующим растворением в будущем.
Мы вечно чего-то (или кого-то) ждём. Пока мы живы нам суждено искать и, кто знает, может, лишь будучи в поиске, мы живём? Человек перманентно пребывает в «ожидании Годо», столетие за столетием пророчествуя о приходе очередного Мессии, Майтреи, Саошйанты, втором пришествии и Страшном Суде. При этом многие люди не часто задумываются над тем, что, может, вся апокалипсическая символика олицетворяет отнюдь не грядущее, но вечно происходящее с нами?
В контексте вышеизложенного осмелюсь предположить следующее:
1) Человек, неведомым образом оказавшись наделённым сознанием, в отличие от дикой природы, из которой он вышел, стал воспринимать мир многомерно. В результате стремления постичь непостижимое возник внутренний конфликт – мироздание стало восприниматься в виде бескрайнего Хаоса.
2) Вместе с тем, внимая непостижимому Хаосу, но, понимая необходимость хотя бы относительной систематизации собственного мироустройства, человек начал создавать регламентирующие структуры, которые превращались зачастую в карательно-принудительные механизмы. Утратив способность других живых организмов следовать исключительно инстинктам, - сохраняя этим психосоматическую стабильность вида, - человек был обречён на создание упомянутых структур, долженствовавших упорядочивать бескрайнее многообразие мира (вспомните «Легенду о Великом Инквизиторе»);
3) На протяжении столетий, будучи воспитываемым в лоне той или иной культурно-конфессиональной (морально-этической) системы, индивид неминуемо подпадал под влияние последней и соответственно, - осознанно или неосознанно, - строил своё мировосприятие, воспринимая определённый набор ценностей и ориентиров;
4) Тем не менее, мучившие его сомнения относительно верности и однозначности его «ценностей» и ставившихся пред ним «ориентиров» никогда не покидали его до конца (отсюда жестокость в отношении «инакомыслящих» в форме войн, в том числе, религиозных, аутодафе, анафем, и пр.);
5) В эпоху же постмодернизма, с одной стороны, табу оказались как бы сняты, с другой же, средства и механизмы манипуляции человеческим сознанием настолько усовершенствовались, что, может, необходимость в прежних формах «табуирования» просто отпала?
Человечество, - в первую очередь, западная цивилизация, - тотально секуляризуясь, сейчас начинает невиданный прежде эксперимент, создавая тем самым первый в истории прецедент, когда ни общество, ни власть, ни отдельно взятый индивид более не нуждаются в божественной благодати. Благодаря достижениям генетики и первым опытам по клонированию, человек, как ему кажется, начинает властвовать даже над жизнью и смертью. Как тут не вспомнить слова булгаковского Воланда о том, что беда человека не в том, что он смертен, но в том, что он порою внезапно смертен.
Скромно предположу, что в течение последних 100-150 лет у людей обострились все формы восприятия. Появилась некая утомлённость от достижений научно-технического прогресса. Мы все порою слышим фразы на подобии «всё важное уже изобретено, вся музыка и все книги уже написаны» и пр. Мы открыли для себя прежде неведомые глубины и грани. С другой стороны, атомизируясь, мы, тем не менее, стали жить на расстоянии телефонного звонка, электронного письма или видеочата друг от друга. Видимо, человечество движется к неким новым формам общения, общежития и взаимодействия. Меняются формы, в которые духовно-эмоциональные составляющие «отливаются», однако, последние от этого не исчезают.
Развитие науки и технологий, помимо прочего, привнесло в наш мир, как минимум, следующее:
1) Человек перенёс войну на глобальный уровень, возведя в абсолют «Bellum omnium contra omnes». «Война всех против всех» Томаса Гоббса дважды в прошлом веке приняла форму мировой войны с катастрофическими последствиями. Подобного человечество прежде не знало. Но не знало не потому, что было «добрее» и «благороднее», но лишь потому, что не имело соответствующих средств уничтожения себе подобных.
2) Человек сделал общедоступной информацию, тем самым, начав серьёзно влиять на мировосприятие и эмоциональную составляющую человеческой природы, что, естественно, вкупе с постоянным ускорением темпа нашей жизни не могло не сказаться на том, как мы видим мир и на нашей психосоматической стабильности.
Известно, что ещё в семидесятые годы прошлого века Жан-Франсуа Лиотар идентифицировал процессы, имевшие место на тот момент в науке, культуре и социуме как «состояние постмодерна», связав указанное в какой-то степени с реакцией на кризис идей эпохи модерна и заговорив о крахе фундамента прежней человеческой истории: смерти Бога, о которой возвестил Фридрих Ницше, исчезновении автора, дефиницированном Роланом Бартом и конце человека, каким он сам себя привык видеть в течение предшествующих тысячелетий. Размышления о Боге, душе, загробном царстве, как мне кажется, становятся всё менее актуальными, да и то, если Вы обратите внимание, ведутся, как правило, в странах неблагоприятных с социально-экономической точки зрения.
Исчезновение автора, может быть, не столь однозначно, однако, конечно, нельзя отрицать тот факт, что деконструкция, структурализм, впоследствии постструктурализм изменили наш взгляд и на текст, и на автора, и на читателя. О «конце прежнего человека», может, пока рано говорить, однако, как показывает опыт двадцатого столетия и процессы сегодняшнего дня, современный человек, пусть медленно, но всё же неуклонно меняется (если не всегда духовно, то, по крайне мере, на уровне понимания и восприятия мироздания). То есть, с одной стороны обостряется восприятие бытия, с другой же, в условиях «информационного шума», у индивида в известной степени «атрофируется» часть духовно-эмоциональной составляющей его природы.
О «Ничто».
Многие воспринимают философию как своеобразную форму «словоблудия», рассматривая её то ли как не науку, то ли как ненужную науку. Может, недаром Огюст Конт определил её в качестве промежуточной стадии между религией и наукой? В какой-то степени, философию можно назвать и «обездушенной» литературой (в отличие от художественной литературы она лишена её эмоциональной насыщенности, проявляющейся в захватывающих сюжетных линиях, повествовательной канве, разнообразии действующих характеров). Философ – это, в каком-то смысле, неудавшийся писатель. Кроме того, можно понимать философию и как одну из форм проявления творческого начала в человеке.
Поисками «Ничто» философы занимаются уже относительно давно. Ф.Ницше однажды метко заметил, что «человек предпочитает хотеть Ничто, чем ничего не хотеть». Как мы знаем, Ж.Бодрийар известен своими разработками в области «симулированной реальности» и симулякров. Однако, почему бы не «разбавить» указанный контекст предположением, что в мире, где уже почти не осталось «ценностей», то есть всё феноменальное и ноуменальное многообразие уравнялось с «ничто», последнему не стать, как Вы сказали, «притягивающей иллюзией»? К тому же, не следует сбрасывать со счетов и то, что Ж.Бодрийар размышляет в контексте экономически развитого западного общества потребления. При всех своих внутренних проблемах, Запад в широком смысле слова в социально-экономическом плане заметно оторвался от остального человечества, обеспечив личность многим из того, что по сей день в большинстве уголков земного шара считается недосягаемой роскошью или непозволительной блажью. Так что, кто знает, может, получив, вот это самое «всё», - при всей его условности и относительности, - индивиду западной цивилизации больше нечего стало желать? Хотя, честно говоря, в подобную перспективу верится с трудом, с учётом специфики человеческой природы, в частности, тех её сторон, которые прекрасно охарактеризовал «переоценщик ценностей» посредством фразы, приведённой мною выше.
Позволю себе допустить, что если в прошлом так называемым «Что-то» в собирательном смысле был метафизический Демиург (свой в рамках отдельно взятой конфессиональной среды), то сегодня, в эпоху секуляризации, о которой мы говорили выше, после «отмены» всех прежних ценностей и декларируемой смерти трансцендентного, согласно принципу «свято место пусто не бывает», «Что-то» постепенно замещается «Ничто». Хотя, с другой стороны, может, это лишь очередная «реинкарнация» того же самого «Что-то» (некая «духовно-интеллектуальная модуляция»)? Может, какой бы «дорогой» не шёл человек, он неминуемо движется лишь в одном направлении? Вспомним слова из Библии - «Я есмь Альфа и Омега, начало и конец, говорит Господь, Который есть и был и грядет…». С одной стороны, мы видим, что в этих строках находит место «грядёт» (не то ли это вечное, вечно ожидаемое и, кто знает, может, вечно происходящее «пришествие», о котором мы уже говорили?). С другой стороны, видимо, в самой сущности трансцендентного заложена некая негация и отрицание (по крайней мере, на среднестатистическом уровне восприятия, ибо согласно, например, буддизму, любой дуализм, - расщеплённость, разделение, фрагментарность восприятия и пр., - являются лишь формами проявления Майи, скрывающей от человека Реальность – Единую и Неделимую). В данной связи вспоминаются слова поэта: «Я не знаю, как жить, если смерть станет вдруг невозможна». Конец немыслим без начала и вне некоей условной системы координате допустить, что мен» , подразумевающей как первое, так и второе. Вполне может быть, что оба «пункта», - «исходный» и «назначения» (при всей их условности и относительности), - осмысляют и наполняют смыслом друг друга. Постижение же сути данного дискурса в течение веков происходило, как правило, в лоне той или иной конфессиональной системы, с соответствующей идентификацией Творца в качестве вечного Начала, то бишь, в качестве упоминавшегося выше условного «Что-то». Начиная же приблизительно с середины прошлого столетия, когда стали пересматриваться не только «ценности», но мироздание в целом, а «смерть» Бога, казалось бы, стала аксиомой, человеку, которому, как выше уже отмечалось, свойственно, за редким исключением индивидов, избирающих те или иные формы анахоретства (да и то, думаю, не всех), постоянно пребывать в состоянии экзистенциального дискомфорта и в вечном поиске, стало необходимым «воскресить» «почившее в Бозе» Начало, ибо, как отмечал Ф.М.Достоевский, «человеческое существо вечно ищет пред чем или пред кем преклониться». Дабы же явственнее ощутить «контраст» в эпоху, когда эпатаж практически стал синонимом хорошего вкуса и оригинальности (как-никак, речь идет о двадцатом столетии, давшем рождение таким «культурным прецедентам», как пост-модернизм, атональность, додекафония, поп-арт и пр., естественно, с соответствующим современным продолжением), «Что-то» было замещено «Ничто».
Как мы знаем, эпистемы Мишеля Фуко и парадигмы Томаса Куна в очередной раз с научной хладнокровностью подтвердили отсутствие такого концепта как «истина», связав последнюю с конкретным отдельно взятым и условно обособленным пространственно-временным контекстом. Учитывая вышеизложенное, позволю себе предположить, что тяга к «Ничто», попытки «заигрывать» с ним - это не просто «интеллектуальная мода», но, наверное, некий аватар стремления к «истине», стремления, как оно понимается в контексте нынешней эпистемы (парадигмы).
О бахтинском «карнавале».
Постсоветская Евразия на протяжении известной нам истории развивалась, мягко говоря, по-своему. Дабы избежать усложнения и пролонгации нашей беседы размышлениями о разнице между (1) европейской «теорией линейного развития», предполагающей «авангард» человечества и его «периферию», и (2) в большинстве случаев опять же западными новыми концепциями о «многовекторности» развития, процесса эволюции и относительности такого понятия как «прогресс», вкратце замечу, что нынешняя сухопутная Евразия «вышла», если можно так выразиться, из советской «шинели», ругать которую, начиная с конца 80-х годов, стало хорошим тоном. Невозможно, конечно, не согласиться с известной частью соответствующей критики, однако, мы помним, что Хосе Ортега-и-Гассет писал о специфике развития такого феномена как «общественное сознание», которому свойственны циклические перепады в амплитуде маятника. Так вот, увы, упомянутая мною риторика о «советском наследии» также не смогла не впасть в очередную «крайность». Людям в подобных случаях, к сожалению, свойственно зачастую выбрасывать вместе с «водой» и «ребёнка». Так что, как говорится, «что посеешь, то и пожнёшь».
Хочется надеяться, что реформы возможны и в пределах указанного ареала. Мы видим, как что-то постоянно меняется в нашей жизни, и речь идёт не только о внешних проявлениях. Насколько же позитивны или негативны упомянутые метаморфозы покажет лишь время. На первый взгляд может показаться, что всё действительно важное меняется слишком медленно и почти незаметно. Тем не менее, подобные оценки чреваты неминуемой субъективностью, ибо кто может в роли «непререкаемого авторитета» однозначно определить само «действительно важное», «сроки» и «качество» реформ и преобразований? Мы знаем из нашего относительно недавнего исторического опыта, что, в частности, индустриализация Советского Союза, создание и качественный рост системы образования, урбанизация и прочие новшества по всей стране при Сталине проводились колоссальными и, наверное, невиданными в истории темпами, но мы также сейчас знаем, какой ценой (в том числе человеческих жизней) всё это достигалось. Это при том, что результаты, полученные столь неоднозначными методами, были на определённом историческом этапе и применительно к конкретным объективным условиям, достаточно высокими.
Увы, многое в нашей современной жизни может послужить основанием для вполне обоснованного сожаления и сарказма. Ныне в какой-то степени уместно с печальной иронией констатировать отсутствие у нас современных Гоголей, Достоевских, Толстых, Гашеков, Ильфов и Петровых, которые с присущей их легендарным «предтечам» гениальностью могли бы письменно зафиксировать всё, что сегодня происходит вокруг в назидание будущим поколениям.
Одним словом, «выше головы не прыгнешь». Известная нам история революций и прочих социально-политических катаклизмов свидетельствует, что стадии «карнавалов» достаточно часто следуют непосредственно за апогеем «революционных» преобразований. Наверное, в известных случаях, может быть, ввиду некоторой специфики культурно-исторического развития, подобное «логическое завершение» конкретного исторического этапа является неминуемым. Подобные этапы, в завершении своём проходя сквозь апофеоз социально-экономических и политических потрясений, - что имело место и при распаде советского государства, - естественным образом вызывают на поверхность социальные элементы и «духовно-интеллектуальные парадигмы», гениально описанные М.А.Булгаковым в «Собачьем сердце». Одним словом, условно обобщая, можно констатировать, что, евразийский сухопутный массив вновь переживает период очередного «карнавала».
Если утрировать, думаю, мы можем выделить наличие следующих специфических черт развития применительно ко всему упомянутому региону:
1) поиск национальной идентичности (со всеми своими положительными и отрицательными последствиями);
2) социально-экономические и в какой-то степени политические пертурбации, приводящие в социуме к обострению так называемого «синдрома отсутствия уверенности в завтрашнем дне»;
3) излишняя «политизированность» общества (видимо, сказывается, опять же, советский опыт, когда во главу угла ставились ставшие притчей во языцех «политическая грамотность и сознательность»);
4) критичное положение в культурной и образовательной плоскостях.
Отдельно необходимо упомянуть и отсутствие в пределах сухопутной Евразии в историческом прошлом такого феномена как буржуазия (в том числе промышленная). Подобная социальная страта, как мы знаем, двигала западное общество на известном историческом рубеже, обеспечив, в том числе, и научно-технический прогресс (она же играет важную роль в условиях рыночной экономики по сей день). В случае же упомянутого выше региона данная прослойка только начинает формироваться. Естественно, она не может быть абсолютно идентична западным аналогам прошлого, а тем более настоящего. Так что, если после 1917 года благодаря политической воле большевиков народы Евразии, минуя этап формирования указанной страты, были в «добровольно-принудительном порядке» привлечены к строительству «светлого будущего», то с начала девяностых годов прошлого столетия весь постсоветский культурно-геополитический ареал с завидным рвением вступил на стезю формирования данной социальной прослойки или, если угодно, группы, с соответствующими (известными из истории) последствиями. Кстати, в указанном контексте можно вспомнить и мысли Ф.Достоевского о специфике и сложностях всех переходных эпох, нашедшие отражение в его романе «Бесы».
Возвращаясь же к М.М.Бахтину, хотелось бы выразить надежду на то, что инверсии бинарных оппозиций, о которых он упоминал в своих теориях, в нашем случае не обернутся перверсией парадигм духовной культуры.
Люди многие столетия уподобляют жизнь (человека, семьи, общества, государства и пр.) некоей бесконечной дороге, начала которой точно не знает никто. Так вот, в русле подобной аналогии, желая завершить нашу беседу на светлой ноте позволю себе выразить надежду на неминуемое в будущем поступательное развитие, ибо, во-первых, «надеждой жив человек», а, во-вторых, «дорогу осилит идущий». При этом, да простится мне пафос, важно ставить перед собой высокие цели, ведь к чему усилия, если нет жажды совершенства, - пусть недостижимого, но возвышенного и прекрасного, - ибо, вопрошая устами персонажа небезызвестного фильма, «зачем нужна дорога, если она не ведёт к храму?».
Беседовал Эльмир Мирзоев.
Опубликовано:
(1)
(2)