Утро, ведьмин понедельник. Ты и я, мы просыпаемся. Сонные ангелы. Ты не помнишь, как меня зовут, это и не важно; для тебя я навсегда останусь ангелом – чистым и непорочным, бесполым существом с цвета ила бесконечностью за глазами. Я целую тебя, обжигаю аккуратное ушко сквозь волосы шёпотом твоего имени: Доброе утро, Хэл!
Здравствуй, ад. А ты сонно открываешь глаза, полузевок, просто глоток воздуха: да-а-а? Но мы оба знаем – время пришло. Мы со страхом ждали этого дня, почти год.
Ледяные шторы режет острый дым. Смурно, икринки дождя нагло стучат в окно. Я открываю, чтобы пустить их погреться, и с ними в спальную незванно врывается музыка серого города, искажённого гримасой бессердечности; невнятный говор машин, ритм шагов, отбойные молотки, непередаваемый звук грузовика на парковке… Я закуриваю и глотаю свои сочные таблетки. Глоток воды из вазы с цветком. Я падаю на подушки, в твоё сонное полуобъятье: так нежно, так мило, и солнце играет на твоей щеке, ты морщишь свой носик. Именно так видят картину счастья адресаты моих писем, пахнущих ванилью.
Вуаль полутьмы изрезала мою руку, кусок реальности, обёрнутый плотью. Твои нежные хрупкие пальцы перебирают струны тени, косо лежащие на моём запястье. Стеклянные стены разума: чёрная музыка, белая свобода.
С небес льётся просто вода, никаких слёз. Любовь – это когда купаешься в моём голосе, как в недолгом полуденном мартовском солнце; мои жалкие попытки похоронить себя в кровати, и ты, со смехом тянущая меня за руку завтракать.
Мы никогда не делали любовь. Чуть больше чем просто странный танец двух влажных тел, мы пили свою юность, и хотелось кричать от простого осознания того что ты жив, что есть солнце и снег, белый крем твоего и моего торта этого города – как будто случайно нам подарили его в тот год, но мы, как дети, считали, что заслужили его, особенные дети особенного города. Мы, как никто, знаем, что жить, просто жить – это особенное искусство. И сейчас ты срываешь с меня одежду, просто потому что мы в ней не нуждаемся – нам нечего скрывать друг от друга. А я просто зарываюсь в твои волосы, фыркаю, они щекочут мне нос.
Потом мы завтракаем. Список каких-то милых мелочей на дверце холодильника. Запах горячего молока. И окно дрожит, едва сдерживая прозрачную границу нашего мира и внешнего. Не существует никакой связи между тем, что снаружи, и тем, что внутри – время растягивается настолько, что каждый миг растягивается в бесконечность, и всё происходящее просто растворяется в бесконечном сейчас.
Тогда я поймал первый ветер грядущей осени, я люблю это время года - дожди и туманы, пропустить стакан грога в порту, шататься по центру, между вихляющих дворцов, зайти в первый же клуб, подружится с кучей людей, чтобы затем их тотчас забыть, напиться, протрезветь, уехать далеко на окраину, в парки, покрытые рыжевом золотой листвы. Весна только занялась, но я дал тебе чашку кофе, в который я подмешал осеннюю хлябь. Ты прячешь глаза, Хэл. Ты всё поняла и так.
Я никогда не хотел объяснить всего. Я не хотел построить стройную теорию всего. Мир – дробный, и маленькие снежинки – ты не найдешь двух одинаковых. И уж точно я не хочу объяснять тебе осень в себе.
Болезненные очертания мира снов и миражей; мы оба ещё не проснулись. Ты боишься проснуться, ведь если ты приглядишься повнимательнее, я исчезну. Я собираю грехи твои, Хэл, мне должно быть хуже, чем остальным. Я собираю твою боль, чтобы облегчить твою ношу, и в этом моя сила. Чем мне хуже, тем мне лучше.
Прощай, Хэл! Лишь тот, кто способен быть богом, лишь тот достоин им стать. Я владею всем, что могу осознать, но в то же время - думаю о столь ничтожно малом. Ты можешь презирать меня, но чувствуя презрение, ты унижаешь себя, отказывая самой себе в милосердии и сочувствии.
Наш мир не больше иглы, а мы её концы, острая Хэл и ободок ангела с пустым пространством внутри, ты колешь, я впускаю в себя. Мы одно целое, но ты не может уколоть меня, и мне никак не показать тебе, что внутри моей пустоты. Как и всякая игла – ты целеустремленна, я же отвергаю само понятие цели, мне претит мир как лезвие ненависти, где нужда торжествует над человечностью. И мы отлично видим все изъяны прямой между нами, как две конечные её точки.
Искусство это процесс, а не результат. Высшее искусство - это процесс самосовершенствования, который никто не увидит, иначе таинство будет нарушено. Как любовь, понимаешь? Природа придумала любовь ради результата - продолжения рода, но любишь ли ты ради того чтобы забеременеть? Целое поколение, не сговариваясь, вдруг обнаружило что мир, и то, что наши отцы называли «жизнью», в котором они живут – не настоящий: безрадостное томлений в металлопластиковом муравейнике с мощным кондиционером. В этом мире господствует лишь приблизительная логика – и именно потому возможно всё. В нашем маленьком сонном мирке мысли и вещи равны по плотности, и стрелки часов с тиканьем выпускают свой часовой газ, который отравляет весь мир, но ведь Хэл не дышит, а ангелам не нужен воздух.
Однажды это случится, и лучше нам попрощаться сейчас. Пожалуйста, отвыкни от самой мысли невидимого присутствия моего наблюдающего взгляда. Прощай, Хэл, как мы прощаемся и прощаем сейчас снег, который совсем скоро умрёт, корчась и плавясь в огне безжалостного солнца. Мы простили ему весь тот холод и стужу, и сейчас ты и я смотрим в окно нашего маленького мира, преданные зимой, мы наблюдаем за агонией нашего жестокого правителя. Но мы преданны ему, мы поклялись на ледяном клинке. Наше маленькое одинокое королевство – ты, я и снег. Нам не нужно совсем ничего, просто немного надежды; но те, кому довелось преданно любить, познают все грани страдания. Поэтому, я отпускаю тебя именно сейчас, пока ты ещё можешь уйти и пока тебе есть куда идти. И поэтому нам так одиноко сейчас – весенний умирающий снег и я на нём. Знаешь, Хэл, однажды я родился весной на снегу, и тебе может быть так тяжело сейчас – ведь провожать навсегда, это куда как тяжелее чем умирать самому. Но ты постигнешь это великое и чувственное искусство – уходить благородно, я знаю.
И вот смотря куда-то очень глубоко внутрь себя, я уже долго и многократно повторяю одну и ту же фразу интонируя её на все лады – вопросительно, скорбящее, гимноподобно утверждая, яростно крича, отстранённо, тихо громко печально пронзительно – одну и туже фразу.
Невероятной красоты узор из звуков, обнаружив себя в котором, ты уже никогда не будешь прежней. Манифест, черта, итог, всех моих поисков, поисков всего поколения битников, созидателей систем и борцов с системами, пентакль всей общечеловеческой энтропии, суть прогресса и деградации, гротескная формула элегантно-мрачного декаданса сути моего существования.
Вот он твой фантастический шанс, уникальный случай, и ты и только ты вправе решать – верить или не верить, глотать или не глотать, есть во всем этот смысл или нет и в итоге все скрепляется одной этой фразой, виртуозно и в высшей степени артистично подведший черту под моей ненасытность познания.
Но ты уже сделала шаг вперёд, и почти не слышишь, то, что я тебе прошептал. Но ничего, я подожду тебя, здесь на снегу, и однажды ты будешь готова. И мы отправимся в долгое-долгое путешествие, туда, где самом время исчезает в бесконечности, а дорога, она всего лишь то пространство, что возникает в шорохе твоих шагов.
Прости, прощай, до свиданья, не грусти.