Лезвия обступают меня со всех сторон; похожие на плоских эпилептических сардин, они дрожат в холодном воздухе, мерцают, бряцают, позванивают жуткими крохотными колючими колокольчиками, и этот звон заставляет меня трясти своей тенью. По лезвиям пробегают бело-голубые небесные блики и мечутся по металлическому полотну транспортёра, замершего, словно упавшая стела. Катки транспортёра похожи на деревянные скалки – такой скалкой мама раскатывала тесто для пельменей, после чего принималась штамповать аккуратные тесные кружочки жестяным стаканчиком, свёрнутым из разрезанной банки из-под горошка «GLOBUS». А я – маленький, ниже дверной ручки; я – терпеть не могу ни пельменей, ни борща, ни этой проклятой перловки, которой однажды подавился в детском саду. Моя рука, отражаясь в озерце, пронзает холодный туман и тянется к косматому надменному водопаду, бегущему с вершины высоченной плоской горы; гора густо заросла тонкими очаровательными сосенками, и мне очень хочется оказаться там, под их густой сенью – но водопад пропадает, и рука моя касается шершавой колышащейся поверхности старого линялого стенного ковра, на котором выткана водяная мельница с большим таинственным деревянным колесом. Я – был там?
А Шэ мне говорит – сегодня можно будет выпить! – и глаза его нехорошо блестят. Зачем – спрашиваю я – ты хочешь выпить? чтобы расслабиться?
Нет.
– чтобы просто напиться?
Нет.
– для куражу? для веселья?
Нет.
Ответ жуток, страшен, беспросветен и пуст –
ПОТОМУ ЧТО – ЗАВТРА НЕ НА РАБОТУ.
Я бегу, бегу прочь от лезвий-сардин, на ходу поправляя сползающий стальной стержень, не дающий мне упасть; сдирая джинсовые колени, ползу по громыхающему оцинкованному воздуховоду, ползу почти на ощупь – в заброшенном цеху полутьма, и света, проникающего сквозь разбитые квадратики мутных окон, еле хватает для того, чтобы не пропустить нужный поворот – но всё равно в ночь на январь, ровно без четверти четыре я проваливаюсь в провал – кто-то выбил решётку, и зияющий четырёхугольный зев принимает меня в своё тесное пространство, чтобы тут же выплюнуть – на грязный бетонный пол. В углу цеха отогнут ржавый лист – выход.
Жёсткая порыжелая трава по пояс – до горизонта. Одинокое, печальное место.
Ухожу вдаль.