Огни Москвы

                ОГНИ  МОСКВЫ.

                Пьеса в четырех действиях.

                Автор Константин Певцов.

Кто-то из отцов сравнил звёзды на небе со святыми в Царствии Божием. Они горят и светят миру таинственным и не меркнущим светом правды. Одна ярче, другая слабее, но все величественно и неизменно во славе данной им от Бога.
Этот свет всегда ведёт человечество к вечной правде ¬¬-  Христу.
Каждый народ, страна или город зажигает на небе свои особенные лампадки. Этот рассказ об огнях Москвы.
Новомученикам и исповедникам Российским посвящается.
                Автор.

                Действующие лица:

Отец Николай, священник.
Сергей, сын отца Николая.
Лиза, девушка.
Заславская  Наталья Константиновна, мама Лизы.
Маша, подруга Лизы.
Нина  Захарова, подруга Лизы.
Николаев, одноклассник.
Заславский Алексей, отец Лизы.
Мороженица.
Ирина, жена отца Николая.
Алмазов, следователь.
Семёнов, помощник следователя.
Конвоир.

                ДЕЙСТВИЕ  ПЕРВОЕ.
   
                Сцена первая.

Москва, парк Горького  1936г.
Солнечный яркий  полдень, конец мая. Из репродуктора звучит популярный фокстрот. Видна набережная Москва реки, Крымский мост. Впереди на первом плане большой куст цветущей сирени, стоит скамейка. Чуть дальше мороженица торгует мороженым. Молодой человек в соломенной шляпе с разложенным этюдником рисует, пытаясь захватить в этюд куст сирени с видом на Москву реку.
Слышится смех и молодые голоса. На сцену выходят три девушки. Они о чём-то оживлённо беседуют, смеются. Одна из них в руке держит ветку сирени.

Маша.  Какая ты странная Лиза. Ты как-будто не замечаешь Николаева с его ухаживанием. Вот и Нина, давно заметила. (Толкает локтём третью девушку.) Он определённо к тебе не равнодушен. Ну, скажи Нина!
Нина.  (Картинно вздыхает.) Ох, бедняжка, сердце сеньоры недоступно для молодого идальго.
Лиза.  Да ладно вам девочки, вы сильно преувеличиваете. Это   он так себе, просто надумал что-то. Вот и за Таней Соколовой он тоже в девятом классе ухаживал.
Маша.  Ой, ухаживал! Придумала, да и только. Это просто знаки внимания. Знаешь Лиза, мы сами с Ниной видели, как он тебя поджидал у школы. Скажи Нин.    
Нина.  (Снова картинно вздыхает.) Ох, как он вздыхал бедняжка.
Лиза.  Хватит вам девочки. (Садится на скамейку.)
Маша. (Смеётся и садится рядом, обнимает подругу.) Лиза не обижайся, это мы так пошутили. А Николаев и, правда, очень смешон. Танька Соколова вздыхает, он говорит, так на Есенина похож
(Смеётся вместе с Ниной.)
Лиза.  (Сердито.) Какой он Есенин? Знаете девочки, у него глаза такие неприятные бегают, бегают. Смотрит, будто что-то высматривает. Вот посмотри мне в глаза Маша, видишь? (Маша смотрит.)
Лиза.  Меня видишь?
Маша.  Ой, Лиза! Я в твоих глазах себя вижу. Я и не думала, что у человека такие глаза красивые. Нина посмотри.
Нина.  (Смотрит и серьёзно говорит.) Бездна.
Маша.  (Смеётся и толкает Лизу.) Ну, Захарова всегда подытожит. (Передразнивает серьёзный тон Нины.) Вы слышали – бездна. (Целует Лизу в нос.) Лиза, какая ты красивая! В тебя полкласса влюблены. (Вздыхает.) Не то, что я.
Лиза.  (Гладит Машу рукой по волосам.) Что ты глупенькая ты очень-очень красивая.
Маша.  (Всхлипывает.) Да красивая, мальчишки только за косички и дёргают.
Лиза.  Это они так чувства проявляют. Ну, ты же всегда в классе первая, всегда всех заводишь. Вот Зоя Николаевна говорит: » Маша у нас пример».
Нина.  (Философски.) Авангард.
Лиза.  Вечно ты Захарова, ну всё подытожишь.
Нина.  (Пожимает плечами.) Я собственно…(Сказать не успевает.)
Маша.  (Вытирая слёзы.) Хватит девочки. Всё уже позади и школа тоже. Скоро расстанемся, разбежимся в разные стороны как молекулы.
Нина.  Броуновское движение.
Лиза.  Да девочки, ещё немного и не увидим больше школы.
                Пауза.
Знаете девочки, Николаев такой неприятный и появляется всегда неожиданно.
Маша.  (Смотрит вправо, делает знак рукой.) Тсс… Лиза, Николаев на горизонте.

             Подходит молодой человек, в руке он держит мороженое.
Николаев.  Лиза, я тебя потерял. Вот мороженое, это тебе.
Лиза.  (Холодно.) Спасибо Стёпа, я не одна.
Николаев.  (Будто только заметив.) А девочки. Маша, Нина здравствуйте.
Маша.  Привет.
Нина.  Слона-то я и не приметил.
Маша.  Вообще-то утром в школе виделись. Но Стёпочка  нас в упор не замечает, у него свой интерес.
Лиза.  (Укоризненно.) Маша перестань!
Николаев.  (Оправдываясь.) Да я вообще так ничего особенного. Вот мороженое, день жаркий.
Маша.  (Игриво.) Мороженое! Вот здорово, сливочное эскимо! Прямо сказка! Стёпочка, ой как мороженого хочется. Эх, жалко мороженое одно. Мы что, по очереди будем его облизывать?
Нина.  Мы делили апельсин, трое нас, а он один.
Лиза.  Девочки ну что вы? Ну, Маш, ну возьми его себе, или нет, пускай Нина возьмёт, или лучше совсем не надо. (Отстраняет руку Степана с мороженым.)
Маша.  Это почему не надо? Мороженое такое вкусное, Стёпа у нас кавалер, он ещё два мороженых принесёт. (Заигрывающее.)  Стёпочка, ты такой галантный, принеси ещё два мороженых. Вот и Захаровой так жарко. Стёпочка, ну сходи. (Целует его в щёку.)
Николаев.  (Смущённо.) Да я вообще-то ничего, я быстро. Вот и мороженица рядом.

                На сцене появляется мороженица.
           Николаев подбегает к мороженице, достаёт мелочь из кармана.
Николаев.  Два эскимо.
Мороженица.  (Полная женщина. Отвлекается от книги. Смотрит на Николаева.) Эскимо закончилось, остался пломбир.
Николаев.  (Оборачиваясь к девочкам.) Я сейчас, я быстро, я принесу! Лиза, девочки дождитесь меня, не уходите. (Быстро уходит.)
Маша.  Ах, какой преданный кавалер. (Встаёт и передразнивает Николаева.) Я сейчас, я быстро, всё для дамы сердца. И жемчуга со дна морского, и с неба он готов сорвать звезду.
Нина.  (Серьёзно.) Звезду сорвать не получится, это огромные космические тела.
Маша.  Захарова, ну какая ты (подбирает сравнение) практическая. Даром папа твой академик и ты сама без двух минут математичка и без трёх минут академичка. И вообще наука это скучно.
Нина.  (Совершенно не обидчиво.) В порядке информации математика – это самая красивая поэзия.
Маша.  (Уже упрямо.) Ну, какая поэзия? Ноль – палочка, ноль – палочка, ноль – палочка.
Лиза.  (Вмешиваясь.) Перестаньте девочки, хватит, не надо спорить. И вообще, мы мешаем своей болтовнёй.
Маша.  Кому?
Лиза.  Ну, вот хотя бы художнику. Видите, человек рисует, а мы болтаем.
Маша.  А что, вполне приличный молодой человек. Очень симпатичный, но такой серьёзный.
Нина.  Художники все серьёзные.
Маша.  (Парируя.) Как впрочем, и математики.
Лиза.  Опять вы за своё. Мы и вправду мешаем.
Маша.  Может подойти спросить? Или (делает красивый жест рукой.) попозировать.
Лиза.  Какая ты всё-таки Маша.
Маша.  Ох, Лиза, какая я?
Нина.  Непосредственная.
Маша.  (Одобряюще посылает воздушный поцелуй Нине.) Точно Захарова, я сама непосредственность. (Картинно вздыхает.) Так хочется сегодня что-нибудь натворить.
Нина.  (Комментируя.) Например, закрутить роман.
                Пауза.
                Слышится удар грома.
Лиза.  Кажется, будет дождь. И туча такая большая наползла. Уже полнеба затянула.
Маша.  А всё-таки может познакомиться с художником. И Николаев куда-то пропал с мороженым.
Лиза.  И, слава Богу, что пропал. Мне так тяжело с ним, от него холодом тянет.
Маша.  (Загадочно, почти шёпотом.) У него отец ответственный партийный работник, он домой на машине приезжает и с ним офицер. (Игриво.) Такой молоденький.
                Гром гремит сильнее.
Лиза.  И откуда ты всё знаешь?
Нина.  Знает стрекоза, на то у ней и глаза.
Маша.  Ой, дождь начинается! Побежали скорее девочки здесь рядом павильон.
               
           Девочки бегут, Маша впереди, за ней Нина, Лиза последняя. Тем временем художник начинает торопливо собирать этюдник. Вовсю идёт дождь. Этюдник падает, краски рассыпаются, он начинает торопливо их собирать, Лиза помогает. Девочки убежали, мороженица раскрывает большой зонт и продолжает читать книгу, как ни в чём не бывало. Лиза с художником, собрав краски, прячутся от дождя под кустом сирени. Художник снимает куртку, они накрываются ею вдвоём. Их лица рядом. Из репродуктора звучит популярная песня.
               Ах, эти чёрные глаза…
              Их позабыть никак нельзя
              Они стоят передо мной.
Их глаза встретились. Художник целует Лизу.

Лиза.  Ой, мамочка, что я наделала?! (Закрывает лицо руками.)
Художник.  (Целует руки.) Прости, так получилось. Какая ты красивая, Лиза.
Лиза.  (Уже спокойно, с удивлением.) Откуда ты знаешь, как меня зовут?
Художник.  Знаю. Это совсем не трудно угадывать имена. Вы так громко обсуждали свои проблемы с подругами, что я заочно со всеми вами познакомился. Самая бойкая – это Маша, умница академик – Нина. И самая… (Художник молча смотрит в глаза Лизы.)
Лиза.  Ну что же ты замолчал? Самая какая?
Художник.  (Не слыша вопроса.) Меня, между прочим, зовут Сергей. (Берёт Лизу за руки, смотрит ей в лицо.) Самая красивая! Смотри, смотри на меня внимательней, мы с тобой уже встречались. Ну, вспомнила?
Лиза.  (Старается вспомнить.) Может и виделись, чем-то ты похож на…
Сергей.  (Снимает шляпу.) Узнаёшь?  Ну, вспоминай, в прошлом году на Пасху. Храм святителя Николая в Замоскворечье, служба, ты с мамой. Вспомнила?
Лиза.  (Взволнованно.) Ой, вспоминаю! Так это ты! Не думала, что ты художник.
Сергей.  Ну, пока не художник, ещё надо учиться.
Лиза.  Твой отец священник?
Сергей.  Да, мой отец, отец Николай. Знаешь, как его зовут бабушки? Два Николая.
Лиза.  Да, я знаю. Мы с мамой ходили к нему на исповедь. Мама тоже говорила: «Пойдём к двум Николаям». Он как посмотрит, ничего от него не утаишь. Ой, я сначала так боялась, а он просто взял меня и по голове погладил и говорит: «Бедная Лиза». Мне сразу стало хорошо как-то и радостно. Я ещё подумала, какая я бедная. А мама у него очень долго стояла и всё плакала, плакала. Он ей что-то тихо так говорил, а она вздыхала. А потом когда мы из храма вышли, я на неё посмотрела у неё лицо такое светлое, чистое. Вот как сейчас, всё после дождя чистое. Слушай, а ведь я тогда тоже столкнулась с тобой нос к носу. Помнишь, ты нёс в алтарь свечи и записки, они у тебя из рук выпали.
Сергей.  Как не помнить, мы их вместе подбирали. И ты всё время: «Ой, простите. Ой, простите».
Лиза.  (Обиженно.) В храме, наверное, постеснялся с не знакомыми девушками целоваться.
Сергей.  Сейчас уже не постесняюсь. (Снова целует Лизу.)
                Пауза.
Сергей.  А знаешь, у меня тут не далеко есть один секрет. Пойдём, я покажу тебе мой самый любимый вид на Москву. Скоро уже вечер, после дождя всё такое чистое, вымытое. Должно быть, сегодня будет особенно красиво.
              Берут этюдник, краски и вместе уходят.

                Сцена вторая.

              Появляется Николаев, в руке у него два мороженых.
Николаев.  (Кричит.) Лиза! Девочки! Лиза!
             Поспешно подходит к скамейке. Смотрит за кустом сирени, никого не находит.
                Устало садится.
Николаев.  (Разочарованно.) Ушли, не дождались. Да ещё этот проклятый дождь. Ну, где теперь мне их найти? Всё это Машка, зараза, вечно встревает. И зачем только они за Лизой увязались. Пропал вечер. (Смотрит на мороженое.) Только деньги зря потратил.
Мороженица.  (Оторвавшись от книги.) Молодой человек! Молодой человек!
Николаев.  Это вы мне?
Мороженица.  Вам, вам. Подойдите-ка ко мне.
Николаев.  С какой такой надобностью. Мороженое у вас отсутствует, да у меня и своё есть. И что вы тут только целый день делаете?
Мороженица.  Ну как хотите дело ваше. У меня для вас пикантные новости.
Николаев.  (Встаёт, подходит.) Что вы тут читаете? (Показывает на книгу.)
Мороженица.  Эх, молодой человек, это не книга, а французская жизнь Мопассан. (Вздыхает томно.)
Николаев.  (Протягивает руку к книге.) Дайте взглянуть на вашу жизнь.
Мороженица.  (Отстраняет книгу от Николаева.) У вас тоже Мопассан.
Николаев.  Какой Мопассан, что вы мне голову морочите? (Поворачивается, чтобы уйти.)
Мороженица.  (Ловит его за рукав.) Да постой же, девчонки как дождь начался, разбежались, а твоя лямур закрутила.
Николаев.  Какой лямур, говорите яснее.
Мороженица. Ну, какой глупенький. Ты вот за мороженым, а она целоваться.
Николаев.  (Придвигается вплотную к мороженице.) Целоваться? С кем целоваться?
Мороженица.  (Отстраняет от себя Николаева.) С этим, как его, с художником. (Делает характерный жест рукой, будто рисует.)
Николаев.  С художником? Каким художником?
Мороженица.  Ну да, с художником. (Вздыхает мечтательно.) Так страстно целовались и пошли, а он её так за талию обнял и снова поцеловал.
Николаев.  (Снова придвигаясь к мороженице.) Врёшь! Врёшь зараза!
Мороженица.  (Грозно вырастая глыбой.) Какая такая зараза? Я тебе сейчас покажу заразу.
Николаев.  (Будто не слыша, отходит чуть в сторону.) Целоваться с первым встречным? Ну, тебе это даром не пройдёт. (Быстро подходит к мороженице. Та на него смотрит с ехидством, не скрывая полученного удовольствия, сложив руки на огромном бюсте.) На, это тебе на разживу. (Кладёт оба мороженых перед мороженицей.) Будет чем торговать. (Поспешно уходит.)
Мороженица.  (Ничуть не обидевшись, убирает мороженое в ящик для мороженого.) Да, какие страсти бушуют. (Вздыхает с сожалением.) Сейчас он его на дуэль вызовет. (Напевает из «Евгения Онегина».)   
           Паду ли я стрелой пронзенный,
           Иль мимо пролетит она…
Собирает ящик, закрывает книгу, уходит.

                Сцена третья.

    Вечер. Набережная Москвы реки. Лиза и Сергей гуляют. Скоро зажгут фонари.

Лиза.  Как красиво, закат багровый. Мама не любит багровый закат, всегда дома шторы опускает, говорит: «кровавый». А мне нравится. Смотри, видишь, облако маленькое горит, светится.
Сергей.  Это его солнце подсвечивает. Сейчас с каждой минутой цвета будут меняться. Вообще закат рисовать сложно, у меня не получается.
Лиза.  Где же твой секрет?
Сергей.  Ещё рано, надо подождать, когда зажгут фонари.
Лиза.  Это наверно долго. Меня мама хватится. А домой идти так не хочется. (Садится на скамейку, Сергей рядом.)
Сергей.  (Снимает куртку, накидывает её Лизе на плечи.) Вот так будет лучше, не замёрзнешь.
Лиза.  А ты?
Сергей.  Я мужчина. Мужчины не замерзают.
Лиза.  (Передразнивает, смеётся.) Мужчина не замерзает. Тоже мне мужчина, ещё и без усов.
Сергей.  (Обиженно.) Сразу видно мамина дочка.
Лиза.  (Тоже обиженно.) Это почему видно? Ну да, мы с мамой одни. Отец погиб в гражданскую. И что я не полноценная?
Сергей.  (Виновато.) Прости. Прости, пожалуйста. Я не хотел тебя обидеть, вылетело с языка, глупо получилось. Ну, прости, я ведь тоже в некотором роде такой же, как ты. У меня тоже мамы нет, мы с отцом вдвоём живём. Она умерла очень давно, сразу, как только я родился и тоже в гражданскую войну. Я видел её только на фотографии.
Лиза.  (Примирительно.) И ты меня прости. Это так плохо, когда кого-то не хватает.

      Совсем темнеет, зажигают фонари.
Сергей.  А вот и мой секрет. (Встаёт со скамейки, поворачивается в сторону реки.) Смотри как красиво. (Показывает рукой.)
Лиза.  (Тоже встаёт, поворачивается.) Ух, ты, здорово! Красотища, какая!

      В воде Москвы реки отражаются огни фонарей и освещения города.
Сергей.  Я называю это Огни Москвы. Правда, красиво?
Лиза.  Очень!
Сергей.  Знаешь, я давно хочу их нарисовать, но никак не могу решиться. Вот и название картины придумал «Огни Москвы». Надо так нарисовать, чтобы все узнали Москву, вечер, набережную. Я вообще Москву очень люблю, это самый  красивый город на свете.
Лиза.  Я тоже люблю Москву. Правда мне и Ленинград нравится. Я в нём часто бываю, у меня там бабушка живёт. Москва мне совсем родная, хотя я и в Киеве родилась.
Сергей.  А я в Москве родился, и Москва мой родной город. Правда, родители мои не москвичи, а петербуржцы теперь ленинградцы.
                Пауза.
                Сергей обнимает Лизу. Оба смотрят на реку.
Лиза.  А знаешь Серёжа, я подумала, какой ты счастливый, у тебя сам преподобный Сергий небесный покровитель. Меня мама часто в Лавру возила, хотя она и закрыта. Мы с ней кругом ходили и тихонечко тропарь преподобному пели. Мама говорит, что преподобный всегда всё слышит и поможет. А я ей верю, точно слышит.
Сергей.  (Прижимает к себе Лизу.) Поверь, я точно знаю, откроют Лавру. Не сразу, не вдруг, а откроют и мощи вернутся. Вот увидишь, так будет. Мне об этом отец говорил, а он у меня знаешь какой.
Лиза.  Знаю, кто отца Николая не знает. Не зря его зовут два Николая. Мама говорит: «Вот идём к двум Николаям, святому Николаю и отцу Николаю, оба услышат, оба помогут».
Сергей.  (Указывает на реку.) Смотри, видишь, в реке и звёзды тоже отражаются. Отец говорит, что звёзды это святые, они там наверху светят и на нас смотрят. Я как посмотрю на небо, удивляюсь, сколько же там святых. И преподобный тоже там, и твоя святая Елизавета тоже, и святой Николай, и все они на нас смотрят.
Лиза.  Слышала бы это Захарова.
Сергей.  Какая Захарова?
Лиза.  Это я так, к слову вспомнила. Серёжа, лучше напиши картину святые Москвы, они ведь тоже огни Москвы, как и эти звёзды.
Сергей.  (Задумчиво.) Огни Москвы… Святые Москвы.… Сколько их?.. Кто их сосчитает, кроме тех, кто на слуху. Их тысячи или ещё больше. Пожалуй, картину такую написать можно, но кто её увидит? (Вздыхает.) В школе всё время твердят: «Бога нет, Бога нет», чушь, слушать противно. Да ещё постоянно тычут пальцем – поповский сын. Столько этих школ сменилось, всех не упомнишь. Я вообще бы рад в школу не ходить, но нельзя. Да что я об этом, теперь, слава Богу, школа позади. Правда, преподаватели постарались мне трояков повыводить. (Смотрит на Лизу.) Знаешь, я больше всего хочу иконописцем стать, храмы украшать, расписывать. К сожалению это сейчас невозможно, только мечтать приходится. Вот думаю сначала надо выучиться на художника, решил поступать во ВХУТМАС, не знаю, получится или нет.
Лиза.  (Уверенно.) Конечно, получится. Серёжа, ты преподобному помолись и он обязательно поможет.
Сергей.  (Смущённо.) Я это… ну, словом уже ездил. Как и ты, вокруг походил, правда, тропарь не читал, как-то не догадался. Просто просил, как мог своими словами. (Вздыхает.) Да вообще всё как-то спуталось, перепуталось в голове, не знаю, услышит ли преподобный.
Лиза.  (Уверенно.) Конечно, услышит. (Гладит Сергея по щеке.) Ну как не услышит.
Сергей.  Вот и я говорю, странно, вроде как показалось мне, не знаю, как и сказать. Как будто и слышит меня преподобный, да вот ВХУТМАС мне не очень пригодится. Я уехал в смятении, всю дорогу думал, но так ничего и не решил. Отцу тоже ничего не сказал, пока решил подождать, куда всё повернёт, готовлюсь пока, а там видно будет.
Лиза.  Всякое бывает, может, мы не всегда понимаем, что говорят нам святые. Ты же ничего дурного не надумал, решил учиться на художника. Вон Николаев, как и папаша его, мечтает работать в НКВД. (Весело, пытается развеять мрачные думы Сергея.) Одна я не знаю, куда мне податься, может стать, как мама, врачом. (Напускает серьёзный вид.) Больной скажите: «А-а-а-а…». Ах, это у вас ангина, вот вам пилюля и укольчик. Не люблю больницу, пахнет касторкой и рыбьим жиром. Мне с детьми нравится, только с маленькими. Может стать воспитателем в детском саду? Как ты думаешь, Серёжа? (Игриво толкает его в бок.) И вообще, товарищ кавалер, уже поздно, проводите меня домой. Мама, наверное, с ума сошла, волнуется.
Сергей.  (Виновато.) Да-да, конечно пойдём, уже поздно.
                Уходят с набережной.
 
                Сцена четвертая.

       Двор у Лизиного дома. Беседка, лавочка, кусты жасмина. Уже совсем темно. На углу рядом с воротами горит фонарь. Он тускло освещает небольшой клочок двора с углом беседки. Рядом тёмный не освещённый угол дома.
      Около фонаря прогуливается Николаев, что-то бормочет себе под нос.

Николаев.  (Смотрит на часы.) Уже скоро двенадцать, а её всё нет. И где только шляется? Вот и мамаша её тоже не спит. (Смотрит на освещённое окно второго этажа. В окне за шторой проглядывается силуэт стоящей женщины.) Кажется, кто-то идёт, похоже, это моя пропажа. Ну, да она не одна, зараза. Сейчас разберёмся с кем.

                Отходит в сторону в тень.
                Появляются Лиза с Сергеем, останавливаются около беседки.
Лиза.  Ну, вот и мой дом, здесь я живу. Видишь Серёжа, окошко горит, это моё окно, там сейчас мама не спит. (Вздыхает.) Мне пора. (Делает шаг в сторону подъезда, Сергей останавливает её за руку.)
Сергей.  Подожди, подожди минуточку. (Порывисто прижимает её к себе, целует.)
                Пауза.
Лиза.  (Освободившись.) Серёженька, мне пора. Уже поздно и мама волнуется.
Сергей.  Я люблю тебя! Очень, очень люблю тебя, Лиза. Милая моя, самая чистая голубка. Не знаю, как так всё вышло, но я давно уже люблю тебя. Помнишь храм, свечи с тех пор и люблю тебя, твои глаза, руки. (Целует руки.) Я тебя сразу в парке узнал и уже ничего не рисовал, только ждал, тянул и говорил: «Господи помоги». И тут этот дождь так кстати. Ну, словом Лиза, хочешь смейся, хочешь нет, а я тебя люблю. Я хочу, чтобы ты стала моей женой. (Смущённо.) Словом, делаю тебе предложение.
Лиза.  (Игриво.) Очень вы шустрый кавалер, только целуетесь и сразу женитесь. (Вырывается из объятий, он снова ловит её за руку.)
Сергей.  (Обиженно.) Я правду говорю, а ты смеёшься.
Лиза.  (Порывисто прижимается к Сергею.) Ну что ты, глупенький, я не смеюсь. Прости, я не хотела тебя обидеть.
Сергей.  (Смотрит ей в глаза.) Что ты мне скажешь?
Лиза.  (Выскальзывает из его объятий, убегает к подъезду, оборачивается, кричит.) Я скажу, я тоже.
Сергей.  Что тоже?
Лиза.  Тоже тебя люблю.
Сергей.  (Догоняет её, останавливает.) Повтори! Повтори, что ты сейчас сказала!
Лиза.  (Нежно.) Я тебя люблю. (Целует его.)
Сергей.  Когда?
Лиза.  (Вздыхает.) В храме, помнишь свечи.
                Пауза.
       Оба молча смотрят друг другу в глаза. Сергей держит Лизу за руку.
Лиза.  (Прерывает молчание.) Я тоже тебя люблю, милый. А сейчас мне пора. Прости, но мама не спит и нужно идти. Давай увидимся завтра там же на набережной в шесть вечера. (Снова целует его в щёку.)

       Лиза уходит. Сергей смотрит ей в след. Затем подпрыгивает, срывает ветку жасмина, целует цветы и бросает ветку в сторону окна.
Сергей.  Завтра в шесть. (Уходит.)
                Пауза.
         Появляется из тени Николаев.
Николаев.  Тварь! Шлюха! С первым поперечным и целуется. Скотина… (Далее не внятно.) Ну, погоди! Ты у меня ещё попляшешь, я тебе этого не прощу. Будет тебе к свадьбе подарочек. (Передразнивает.) Я тебя люблю.  Шлюха, меня значит побоку, а этого… (Ищет сравнение.) прощелыгу художника на меня променяла. Плохо ты Николаева знаешь. Ох, и поплачешь ещё. Я тебе этого так не оставлю, скотина. (Уходит.)
                Занавес.

                ДЕЙСТВИЕ   ВТОРОЕ.

                Сцена первая.

Комната Лизы. Стол, три стула. На столе букет сирени. Комнату освещает абажур красного цвета. В углу комнаты кровать мамы, за ширмой кровать Лизы. На стене висит пейзаж в потемневшей рамке, видно озеро, закат и тёмный лес. Рядом в рамках фотографии. У единственного окна лицом к стеклу стоит женщина, не молодая, но ещё очень красивая. На усталых плечах накинут плед. Это Лизина мама, Наталья Константиновна. Она оборачивается назад и смотрит на фотографию молодого мужчины в форме гвардейского офицера. В её взгляде бесконечная тоска ожидания и немой вопрос: «Где?».

Заславская.  Она уже взрослая, ей восемнадцать. Я знала, что когда-нибудь это будет. Господи, о чём это я? Так сильно бьётся сердце, очень хочется кофе выпить. Но где он, этот кофе в наше время, я забыла его запах. На кухню идти тягостно, снова эти взгляды, расспросы, и соседка будет подглядывать. Господи! (Закрывает лицо руками, плачет.) Лёша, милый, где ты сейчас? (Снова смотрит на фотографию.) Как же невыносима и тягостна неизвестность. Лиза уже большая, и я боюсь, слышишь, боюсь, что когда-нибудь она уйдёт. Уйдёт в свою жизнь из дома, уйдёт навсегда. И я останусь совсем одна в этой комнате, а может и в этом городе. (Вздыхает.) Все эти восемнадцать лет я каждый день боялась, что это когда-нибудь случиться. Лёша, у неё твои глаза, смотря на них, я вижу тебя. (Вздыхает.) Помнишь, тогда в Петербурге на балу ты словно вырос передо мной, такой красивый и этот блеск в глазах. Я сразу поняла, это было как вспышка молнии, что только ты и больше ничего. И вот эти бесконечные годы день за днём. Я давно бы иссохла от одиночества, как тот старый клён на даче. Помнишь, дачу под Стрельней, тёткину дачу, и этот странный клён перед окном. Он засох и садовник Захар хотел его вырубить, но тётя попросила оставить. (Улыбается.) Он что-то напоминал ей в её жизни, милая тайна старой девы. Вот и я сохла все эти годы, как этот клён и не было надежды ожить. Как же давно это было и мне кажется, я помню каждый день, час, минуту, мгновенье. Прошлое живёт со мной и крепко меня держит. Лёша, было так трудно эти годы, Лиза растёт и спрашивает: «Где ты?». Что я могу сказать, только одно: «Ты погиб на войне, этой проклятой войне, не войне, а глупой бойне». Я чувствую, как Лиза уходит, она уже совсем выросла. Если бы не она, я не пережила бы эти годы. Боже мой, сколько было крови. Когда мы катились на юг, и ты оставил меня одну в тифозном бреду в Киеве у своих родственников. Никто не думал, что всё сложится так печально, была надежда, была вера. А сейчас ясно, что весь этот кошмар продлится неизвестно сколько долго. Подумать только, я вынуждена скрывать от Лизы, что она дочь офицера белой армии. Я всегда гордилась тобой Алексис, ты был так надёжен во всём. Представь себе, я даже не говорю ей, что это твоя фотография. Я всегда боялась за неё, страшно боялась. В это дикое время её сломали бы и затоптали. (Взволнованно.) Ужас! Дочь не знает отца и кто он. Но ведь ты не разбойник, Лёша. (Снова плачет.) Лёша, прости. Прости меня, я всё-таки должна ей рассказать о тебе. Может сегодня тот самый день, не знаю. Мне кажется, сердце меня не обманывает, думаю, что время пришло. Когда-нибудь она должна узнать о тебе правду, ей это не безразлично. Вот, кажется, она идёт, я слышу её шаги. Слава Богу!

                Входит Лиза, обнимает маму, целует её в щёку.
Лиза.  Мамочка, прости. Прости, милая. Я поздно, который сейчас час? Ты не спишь? Вот я и дома, со мной ничего не случилось. (Снова целует.) Сегодня такой день! Такой день!
Заславская.  Какой день?
Лиза.  Особенный, мамочка. (Берёт её руку и прижимает её к сердцу.) Слышишь, как бьётся?
Заславская.  Что с тобой, Лиза, я беспокоюсь. (Трогает её лоб.) Не больна ли ты дочь, у тебя жар.
Лиза.  (Нетерпеливо.) Мамочка, ну, мамочка, я не больна! Но сегодня такой день!
Заславская.  Постой, я померяю у тебя температуру.
Лиза.  Мамочка, милая! (Целует её в лоб, гладит по волосам.) Я не больна, просто я люблю его.
Заславская.  (Садится на стул.) Кого? (Взволнованно.) Да говори ты толком, ничего не пойму.
Лиза.  (Восторженно.) Его. Он такой… (Делает жест рукой.) Всё получилось так неожиданно, даже не верится. Сердце так и бьётся. Мама, что это, почему оно так бьётся?
Заславская.  Лиза, успокойся. Сейчас я накапаю тебе валерьянки. (Достаёт капли, капает в стакан с водой.) Выпей.
Лиза.  (Машинально берёт и пьёт.) Что это?
Заславская.  Валерьянка. Пей ещё.
Лиза.  Мама, зачем? (Отодвигает.) Не надо, всё в порядке, просто сердце бьётся. Это оно от счастья.
Заславская.  (Обнимает дочь.) Глупенькая, тебе, наверное, показалось или привиделось.
Лиза.  (Обиженно.) Нет, нет мамочка, это серьёзно, очень серьёзно. И вообще, я его давно люблю.
Заславская.  Глупенькая, ну как давно?
Лиза.  Уже год.
Заславская.  (Всплескивает руками.) Год?
Лиза. Помнишь, на Пасху, храм святителя Николая? Ну, словом это Серёжа, сын отца Николая.
Заславская.  (Взволнованно.) Боже мой! Сын отца Николая! Что ты надумала, Лиза?
Лиза.  (Обиженно.) Ничего не надумала. И вообще, он сделал мне предложение.
Заславская.  Предложение? Вы слышали, Боже мой. Но вы ещё дети.
Лиза.  (Упрямо.) Уже не дети, школу закончили. (Целует маму.) Мамочка, милая, у него такие глаза.
Заславская.  (Примирительно.) Какие глаза?
Лиза.  (Серьёзно.) Вот такие, большие. (Показывает.)
Заславская.  (Смотрит на фотографию.) Ты слышишь, Алексис, у него глаза. (Вздыхает.) И у тебя тоже глаза.
Лиза.  (С недоумением.) Какой такой Алексис? Ты говорила, что это твой брат Николай.
Заславская.  Какой ещё брат? Это твой отец Заславский Алексей Петрович, потомственный дворянин, гвардии майор. (Растерянно.) Ой, что я сказала.
Лиза.  (Буквально падает на стул.) Отец? Мой отец? И ты молчала все эти годы?
                Пауза.
Заславская.  (Взволнованно.) Понимаешь, я не могла. Ничего не могла тебе сказать. (Плачет.) Прости меня милая, мне так тяжело. Все эти годы я скрывала это от тебя и боялась, что это повредит тебе. И вот сейчас перед твоим приходом решила всё тебе рассказать.
Лиза.  (Порывисто встаёт и обнимает маму, обе плачут.) И ты тоже прости меня, я заставила тебя волноваться.
Заславская.  (Вытирает слёзы, подходит к столу.) Сейчас, подожди немного. (Что-то ищет, находит, подходит к Лизе.) Вот, это тебе.
Лиза.  Что это?
Заславская.  Это образок твоего отца. Видишь, здесь Богородица и преподобный Сергий. Этот образ перешёл к нему от его матери и когда мы расставались с ним в Киеве, он оставил его мне. Тогда он не знал, что я носила тебя под сердцем. Я хранила его все эти годы, и вот теперь он твой. (Одевает его ей на шею, целует её в лоб.) Пускай он хранит тебя, дочка.
Лиза.  (Рассматривает фотографию.) Мой отец. Он такой красивый. (Задумчиво.) Мама, знаешь, я давно смотрела на эту фотографию, и мне казалось, что он пристально смотрел на меня. Это странное чувство меня никогда не покидало. Вот и сейчас мне кажется, он улыбается мне, смотри. (Показывает маме.)
Заславская.  (Смотрит задумчиво.) Пожалуй, да.
                Пауза.
Лиза.  А что с ним стало?
Заславская.  Не знаю. Наши ушли из Киева дальше к морю в Крым, потом было бегство. Много ходило слухов о том, что там творилось и с тех пор ничего, никаких вестей нет. Одно меня смущает, Лёша безумно меня любил и он никогда, никогда не оставил бы меня одну, он просто не мог эмигрировать.
Лиза.  Значит погиб?
Заславская.  Не знаю. Все эти годы не знаю и жду. Надежда умирает последней. (Вытирает слёзы.) Давай лучше о тебе. Что там у тебя случилось? Какое предложение? Какие глаза?
Лиза.  (Серьёзно.) Да, предложение. Мы уже взрослые, не дети.
Заславская.  И в самом деле, не дети. (Хлопает нежно Лизу по носу.)
Лиза.  Мамочка! У нас с Серёжей всё очень серьёзно.
Заславская.  (Задумчиво.) Когда-то давно в Петербурге одна знакомая мне девочка на балу тоже также влюбилась в одни очень красивые глаза. (Смотрит на фотографию, вздыхает.) А потом говорила маме, что это очень серьёзно. Что же, всё в жизни повторяется. Ну, давай попьём чаю. И надо помолиться, сегодня день памяти святителя Николая, а ты не была в храме.
Лиза.  Мамочка, прости. (Целует.)
Заславская.  Что с тобой поделаешь, я пойду, поставлю чай. А потом, хотя бы акафист прочитаем. (Уходит на кухню.)
Лиза.  (Задумчиво смотрит на фотографию, вздыхает.) Жаль, что ты не с нами, папа. (Кричит в след Заславской.) Мама, я пойду помогу тебе. (Уходит.)

                Сцена вторая.

       Комната отца Николая. Тёмное полуподвальное помещение, низкие потолки, маленькое окно, полумрак. Много икон, горят лампадки. Несмотря на тесноту очень уютно и тепло. В комнате стоит стол, на нём горит лампа. Отец Николай стоит в углу перед иконами, он молится. На нём старый серенький льняной подрясник. На столе лежит, мерцая камнями, золотой наградной крест.

Отец Николай.  (Становится на колени перед иконой.) Господи, снова я грешный тебе докучаю. Помилуй меня дурня старого, беспокою тебя по ночам своим нытьём. Ну, да ты привык уже ко мне. Не гневайся Владыка, прости раба твоего беспутного. (С дерзновением.) Вот сегодня Николаевна ко мне приходила вся в слезах, мужа забрали. За что, никто не знает. Он у неё хоть и пил, да любит она его непутёвого. Вот его и забрали прямо с работы, со смены. Господи, у неё детей четверо, как они без отца. Владыка смилуйся, прости, может и поделом, но прошу тебя, прости. Пускай домой вернётся, одумается, пить перестанет.
                Пауза.
(Крестится с уверенностью.) Ты, Господи, ужо отправь его домой, а если снова запьёт,  вразуми. Дай ему силы с грехом пьянства побороться, Ты всё можешь. Я грешный за них тебя молю, пусть их грех на мне будет. Вот я сейчас и святителя попрошу, пусть он тоже за них у Тебя попросит. (Крестится на икону святителя Николая.) Николушка, милый, сколько лет тебя беспокою, прости дурака Николку раба твоего. (Требовательно к иконе.) Давай-ка поспеши, нету времени, беда такая. Стольких из темницы извёл и Ваньку беспутного тоже выведи, как знаешь. Деток жалко, они ко мне сегодня жмутся, как голубки, головки светлые, плачут. Ты уж потрудись, упроси Господа, пускай всё умирится. А там отслужу тебе молебен с водосвятием. (Вздыхает.) Прости, святителю, дел сегодня к тебе много. Приходила ещё ко мне Ольга Николаевна, у неё тесть помер. Отпевать его нельзя, сам бывший комиссар, безбожник, хотя и крещён тоже. Вот беда, плачет, просит помолится. А что я грешный намолю, пустое. Ты его там укрепи, помоги на мытарствах. Как-нито уладь, да и её тоже утешь. Да вот ещё что. (Уверенно, как старому знакомому.) Бабка Никаноровна, что за ящиком, тоже ревёт. И что эти бабы, всё ревут без толку, эх, кабы по грехам, а то просто так слёзы проливают. Украл у неё кто-то из ящика церковного сто рублей, вот, глупая, и убивается. Я ей говорю: «Ничего, значит надо кому, считай, что милостыню подала». А она в рёв: «Какую милостыню, деньги церковные». Как не успокаивал, не смог. Ты уж святителю того, утешь её что ли. И вот ещё что. Того, кто украл не оставь, может там тоже какая беда, помоги, с нас не убудет.
                Пауза.   
                Вздыхает, крестится.
Экий я чурбан. (Встаёт, прикладывается к иконе.) Сегодня твой день Николушка, а я как комар ною и ною. Да вот и Серёженька где-то запропастился, не случилось бы чего. (Крестится.)
                Пауза.    
                Снова начинает молиться.
Матерь Божия! Пречистая Дева! Прости и Ты меня окаянного. (Плачет чистыми слезами праведника.) Недостоин я, недостоин. (Показывает на крест.) Вот Владыка сегодня Крестом наградил. Говорил хорошо, все поздравляли, сорок лет служу на приходе у святителя. Говорят, хвалят, поздравляют. Но Ты Мати Пречистая знаешь, как я служу. Немощен я, что могу, ничего. Научился только все свои хлопоты Тебе да святителю Николаю перекладывать. И ною, ною, как комар. Прости меня, Владычица, не достоин я Креста. (Крестится, уверенно с дерзновением.) Знаю, знаю Владычица, Крест этот неспроста дарен. Сорок лет меня святитель Николай хранил, и Ты Своим Покровом покрывала. Все мои ближние и дальние давно в земле лежат, один я, как перст остался. Я, как Владыка мне Крест вручил, сразу всё понял. Знать приходит и мой черёд. (Уверенно.) Вот об этом и просьба моя. Первым делом, прошу Тебя Богородица, моих чадушек не оставь. Сама, как Тебе ведомо,  их до Господа доведи. Пусть из них никто не погибнет, все пускай до Царствия Божия дойдут. Это первое и главное. Вторым делом прошу почти невозможного. Но знаю, твёрдо знаю, всё Тебе Богородица возможно и любую Твою просьбу Твой Сын и Господь наш выполнит. Прошу Тебя, чтобы храм наш не смогли закрыть. Сегодня сорок лет, как я нём каждый день литургию служил. Пускай и после меня в нём литургию каждый день служат до того времени, когда эта бесовская власть кончится. И третья просьба. Прошу Тебя Богородица устрой так, чтобы я о сыне, как он тут без меня будет, не беспокоился. Вот и всё, покрой нас Пречистая Своим Покровом,  Аминь. (Крестится.)
                Пауза.
(Снова к святителю.) И тебя прошу, отче Николае, пускай там, где я буду, хотя одного из них, а из сатанинских лап вырвать. (Крестится, делает поклон.)  Да будет воля Твоя, Господи, ни чего я хочу, но чего Ты да будет. Аминь. (Встаёт, крестится, подходит к иконам, прикладывается, поправляет лампадки.)  А всё-таки, где Серёжа? (Задумывается.)
                Пауза.
(Прохаживается по комнате, подходит к фотографиям на стене. Смотрит молча, задумчиво. Снимает одну, подносит к лицу, рассматривает с любовью.) Вот Ирочка, значит скоро увидимся. Ждал я этого, а пришло время, как-то растерялся. Оно и ясно, что так долго не могло продолжаться. Всех вокруг уже взяли, а я один остался. Да ещё прозвали глупо «два Николая». (Вздыхает.) Обезумили совсем, нашли с кем сравнивать. (Кивает на икону святого Николая.) Глупо как-то, пытался отучить (махает рукой), куда там ещё пуще.
                Пауза.
(Смотрит на фотографию.) А помнишь, Лавру осень меня только рукоположили в диаконы. Мы уже обвенчались, счастливы. Такая тогда была погода дивная. Тихо листья падают, только шорох слышен, тепло, как летом. Скоро должен быть день памяти преподобного. (Крестится.) Помоги отче. Да, день памяти преподобного, а народу что-то пока не очень много. Мы с тобой как-то сразу к раке подошли, помолились. Я-то о своём, о служении, а ты… (Вздыхает.) Уже когда вышли, ты мне кротко так, как всегда тихо, сказала: «Николушка. Я просила преподобного Сергия о сыне. Сказала ему, что Серёжей назову». А меня как громом ударило. Вот, думаю, мы мужики всё своё просим служба, дела карьера. А она, умница, сразу так преподобному, чтобы сын и Серёжа. И такая на меня нахлынула волна, чуть не захлебнулся. Я тебя тогда в лоб умный, в глаза чистые целую. Все косятся на диакона молодого, а я не замечаю. А ты снова говоришь: «Знаешь, Николушка, когда я об этом просила, сердце у меня сильно стукнуло, как колокол». И снова молчишь. Я это вот уже сорок лет помню.
                Пауза.
Потом мы с тобой поехали к старцу отцу Алексею в Зосимову пустынь. Дорога была хорошая, пирогов купили с капустой и требухой. Доехали как-то легко и очень быстро. Помню народищу к нему, не пробьёшься. Да и тут как-то странно вышло, и полчаса не прошло, келейник вышел и прямо к нам. Мы растерялись, он говорит: «Пожалуйте, прошу вас, проходите. Отец Алексей вас ждёт». Старец принял нас ласково, на служение благословил и говорит: «Ты Николка Николе послужишь». А тебе загадочно: «Будет у тебя Серёжа, - даёт тебе сухарик, -  да ты, птичка небесная, упорхнёшь от него». Мы стоим, ничего понять не можем, а он мне и говорит: «Когда Крест поднесут, знай, скоро вместе будите». Уехали мы тогда растерянные. (Вздыхает.) Детей долго не было, мы и забыли о многом. Я действительно Владыкой на этот приход святителя Николая был поставлен, уже и настоятелем стал, а детей нет и нет. Ты у меня как-то вся иссохла, но всё ждала и верила. И вот уже после революции, в восемнадцатом, родился Серёжа. Не много ты с ним понянчилась, не получилось, через месяц забрал тебя Господь, ушла, улетела тихо, как голубка. Тут я отца Алексея и вспомнил. (Вздыхает.) А сегодня Крест. Как Владыка с ним вышел, я всё и понял, значит, скоро увидимся.

                Пауза.
                Входит Сергей, подходит к отцу Николаю.
Сергей. Прости отец, ты молился.
       Отец Николай.  Серёженька, где ты был, я волновался?
Сергей.  Прости, у тебя сегодня день ангела, а я не был на всенощной, так вышло. (Встаёт на колени.) Прости меня, я огорчил тебя папа.
Отец Николай.  (Кладёт руку на голову сыну.) Что ты Серёжа, ты вернулся, всё хорошо. Но где ты был так долго, я ждал тебя в храме. Сегодня была архиерейская служба, был Владыка. Представь себе, наградил меня Крестом за долгую службу.
Сергей.  (Виновато.) Папа прости, глупо вышло, у тебя день ангела, а меня нет. Сегодня странный день. (Задумчиво.)
Отец Николай.  (Поднимает его, смотрит в глаза.) Что с тобой Серёжа, ты сам не свой? Что-то случилось?
Сергей.  Случилось.
Отец Николай.  (Взволнованно.) Говори поскорей что?
Сергей. Я влюбился, папа. Это так внезапно и, кажется, очень серьёзно.
Отец Николай.  (Крестится, смотрит на икону святителя Николая.) Слава Богу!
Сергей.  (Удивлённо.) Что значит, Слава Богу? Тебя это радует?
Отец Николай.  (Задумчиво.) Пока не знаю, но сегодня действительно странный день.
                Пауза.
Отец Николай.  (Задумчиво.) Произойдут какие-то события, нас, видимо, ждут изменения.
Сергей.  Какие?
Отец Николай.  (Отходит к столу.) Не знаю. (Оживлённо.) А не выпить ли нам чайку с малиновым вареньем, всё-таки день ангела как ни как. (Задумчиво, сам с собой.) Странный день. (И словно заметив Сергея.) Кстати, кто она, я её знаю?
Сергей.  Ты меня просто удивляешь своей реакцией.
Отец Николай.  Что же тут удивительного, мне не безынтересна твоя избранница. Так я её знаю?
Сергей.  Да, ты её знаешь. Это Лиза, её мать Наталья Константиновна Заславская, врач, она ходит к тебе на исповедь.
Отец Николай.  А, Лиза, голубка! (Крестится.) Слава Богу! Чудная душа, Серёжа, я рад! Слышишь, очень рад. (Поворачивается к иконе святителя Николая.) Вот Святителю, не можешь ты без подарка. Сколько лет служу, всегда на твой день что-нибудь неожиданное. (Порывисто подходит к иконе, в руке чайник. Путается с ним, целует икону, крестится, прикладывается к ней, долго что-то шепчет, отходит. Всё это время Сергей с недоумением смотрит на отца.)
Сергей.  Что с тобой папа, я тебя не пойму, ты так рад. Я ждал, что ты рассердишься. Я же хотел в монахи.
Отец Николай.  Какие сейчас монахи? Иди ко мне Серёжа, я тебя благословлю. (Сергей подходит.) Я молился о тебе Святителю. Ну, словом я рад, Лиза чистая душа, голубка, да и только. Именно благословляю и очень рад за тебя, за вас. Да, что она?
Сергей.  Тебе и слова не вставить. Я же у тебя не спросясь, сделал ей предложение без благословения, прости. (Порывается встать на колени, отец Николай удерживает.)
Отец Николай.  Ну, да я благословляю, впрочем (с напускной серьёзностью.) вот тебе епитимья, иди, милый, позаботься о чайке. (Даёт ему чайник.) А я сейчас поищу кое-что. Иди, иди. (Подталкивает его в спину. Сам подходит к столу и долго копается. Сергей разливает чай.)
Сергей.  Пап, всё готово.
Отец Николай.  Сейчас, никак не найду. А, вот он. (Что-то берёт и идёт к Сергею, подходит, снимает с его шеи крестик.) Вот тебе мой подарок.
Сергей.  Папа! (Загибает пальцы.) Ты уже и благословил, и подарок, и даже не спросил, что она мне ответила.
Отец Николай.  (Продолжая своё дело.) Ну, и что Лиза ответила?
Сергей. Она сказала, что тоже.
Отец Николай.  Что тоже?
Сергей.  Тоже любит.
Отец Николай.  Ну, вот и славненько, вот тебе подарок. Этот образок (голос его сбивается.) это образок твоей матери, видишь здесь Казанская Божия Матерь, а с другой стороны преподобный Сергий. Она… (голос сбивчивый.) она завещала одеть его на тебя, когда ты найдёшь свою половину. (Утирает слёзы, подходит к иконам, молится.)
                Пауза.
Сергей.  (Подходит к отцу, обнимает его.) Что ты пап, не надо, столько тебе огорчений от меня сегодня было. (Находчиво.) Давай прочтём акафист святителю Николаю. Ну, не был я на службе, давай дома прочтём.
Отец Николай. (Радостно.) Давай прочтём, а лучше споём. (Оба отходят в сторону, ставят аналой, кладут молитвослов, зажигают свечи.)
Отец Николай.  Благословен Бог наш, всегда, ныне и присно и во веки веков. Аминь.
(Вместе.) Царю Небесный, Утешителю душе истины
                Иже везде сый и вся исполняй,
                Сокровище благих и жизни Подателю
                Приди и вселися в ны, и очисти ны от всякия скверны, и спаси
                Блаже души наша.
Отец Николай.  Взбранный Чудотворче и изрядный угодниче Христов, миру источай многоценное милости миро…
                Занавес.

                ДЕЙСТВИЕ     ТРЕТЬЕ.

                Сцена первая.

       Прошёл год. Лубянка, внутренняя тюрьма НКВД. Кабинет следователя Алмазова. Стол, лампа, три стула. За столом сидит Алмазов, что-то листает. Над ним на стене висит портрет Сталина. Стук в дверь, входит конвоир.

Конвоир.  Товарищ старший лейтенант, задержанная гражданка Заславская доставлена.
Алмазов.  (Подняв глаза.) Входите. (Входит Заславская, конвоир и надзиратель Семёнов.)
Заславская. (Возмущённо.) По какому праву вы смели меня арестовать? Вот уже пять дней я нахожусь в вашем заведении! Мне не предъявили ни одного обвинения! У меня дома дочь, в конце концов! (Резко подходит к столу.)
Алмазов.  Семёнов!
Семёнов.  (Оттаскивая её от стола.) Тише гражданка, не на балу.
Алмазов.  Вы гражданка пока не арестованы, а задержаны. (Семёнов ухмыляется.) Советую вам вести себя поспокойней. И вообще лучше сотрудничать со следствием и во всём чистосердечно признаться, это смягчит вашу вину.
Заславская.  (Удивлённо.) Вину? А в чём моя вина?
Алмазов.  Семёнов, усади гражданочку. (Семёнов грубо сажает Заславскую на стул.) Вина у вас гражданка в том, что вы, пользуясь доверием советской власти, вели подпольную подрывную работу, участвуя в контрреволюционной организации.
Заславская.  Какой-такой организации?
Алмазов.  Подпольный центр Тихоновцев Церковников.
Заславская.  (Возмущённо.) Ни к какому центру я не принадлежу, это просто чушь какая-то.
Алмазов.  Напрасно вы упираетесь, нам всё известно. Лучше скажите, через кого вы поддерживаете связь с вашим руководством из-за рубежа? Следствию известно, что ваш муж бывший Белогвардейский офицер. При обыске у вас дома были найдены фотографии и книги антисоветского содержания.
Заславская.  Мой муж пропал в восемнадцатом году и где он мне не известно. А что касается книг, то я не думала, что Евангелие книга антисоветского содержания.
Алмазов.  Напрасно упорствуете. Следствию известно, что вы регулярно встречались с гражданином Лисицыным и передавали ему сведения из-за рубежа.
Заславская.  С отцом Николаем мы действительно регулярно встречались в храме на исповеди. Я ему передавала сведения о своих грехах.
Алмазов.  Вижу, вы пока не понимаете, где вы находитесь. Что ж, подумайте денёк другой, может, что вспомните. (Встаёт из-за стола, подходит к Заславской, смотрит ехидно в глаза.) Мы вам тут сюрприз подготовили. Семёнов, уведи арестованную. (С улыбкой.) Простите пока задержанную.
                Заславскую уводят.

                Пауза.
                Алмазов прохаживается по кабинету, курит.
Алмазов.  (Кричит.) Семёнов!
Семёнов.  Да товарищ старший лейтенант.
Алмазов.  Веди попа.

                Пауза.
                Алмазов сидит за столом, листает «дело», что-то напевает.
                Входит конвоир, с ним отец Николай.
Алмазов.  (Вежливо.) Садитесь батюшка. (Отец Николай садится.) Моя фамилия Алмазов. Старший лейтенант Алмазов, очень легко запомнить, от слова алмаз. (Задумчиво смотрит на отца Николая.) А вы, гражданин Лисицын, уже не молоды. Возраст, так сказать, почтенный, а всё туда же. (Отец Николай молчит.) И как вас так угораздило, уже пора на покой, а вы не унимаетесь. Нехорошо, нехорошо получается гражданин Лисицын, а ещё служитель культа. Советская власть о вас бывших (подбирает выражение, не находит.) … заботится. (Уже грозно.) И вы эту самую власть, как змеи жалите. (Встаёт из-за стола, кричит.) Ну, признавайся поп, как ты руководил группой Тихоновцев Церковников? Молчишь? Что скажешь?
Отец Николай.  (Спокойно крестится.) Слава Богу за всё.
Алмазов.  (Кричит.) Молчать сволочь! Я тебе дам Бог. (Семёнов размашисто бьёт отца Николая по лицу. Отец Николай падает со стула.)
Алмазов.  (Морщась.) Потише Семёнов, зашибёшь арестованного. Старичок, как ни как, помоги ему встать.
Семёнов.  (Подходит и демонстративно наступает на очки.) Товарищ старший лейтенант, кажется, очки разбились. (Продолжает их давить на глазах отца Николая и Алмазова. Затем наступает на руку отца Николая.) Вот беда батя, очки твои разбились.
Алмазов.  (Довольно.) Поаккуратней Семёнов, а то не увидит контра карающий меч советского правосудия. Ну, гражданин Лисицын, признаёте себя виновным в контрреволюционной деятельности?
Отец Николай.  Нет, не признаю.
Алмазов.  А зря, у нас есть показания гражданки Заславской, которая призналась, что поставляла вам сведения из-за рубежа. И вы обсуждали на своих собраниях планы диверсий на объектах советской власти. Заславская показала, что по вашему заданию ваш сын доставил ей пакет с ядом в больницу. Для подготовки массового отравления, проходящих там лечение, партийных и советских работников. (Смотрит на отца Николая.) Молчишь? Или скажешь, что не знаком с Заславской?
Отец Николай.  С Натальей Константиновной Заславской я знаком, это мама невесты моего сына. В храм ко мне она приходила на исповедь и вообще на службу. А что касается яда, то его не могло и быть. В пакете была бутылочка с освящённым маслом, Лиза болела, а Серёжа относил.
Алмазов.  Знаем это ваше маслице освящённое и водичку Крещенскую, этой самой водой да маслицем всех нас хотите извести. (Смотрит на отца Николая угрожающе.) Вижу, от вас ничего по-доброму не добьёшься. Только у нас и не такие разговаривали. Семёнов!
Семёнов.  Да, товарищ старший лейтенант.
Алмазов. В камеру попа.

                Сцена вторая.

  Камера одиночного заключения внутренней тюрьмы НКВД. Серые стены без окон, грязный пол, в углу кровать, поднятая к стене, табуретка. На ней сидит Заславская. Звенят ключи, Заславская встаёт лицом к двери. Дверь открывается, в камеру вталкивают Лизу.

Заславская.  (Испуганно.) Лиза?! Откуда ты здесь? (Закрывает лицо руками.) Боже мой! Боже мой! Так вот какой сюрприз! Мерзавцы! Подонки! (Обнимает Лизу.) Дитя моё, как ты здесь оказалась?
Лиза.  (Отрешённо.) Мама! Мамочка! Это так страшно, просто страшно и всё.
Заславская.  (Обнимает Лизу, прижимает к груди.) Поплачь, поплачь милая, легче будет. Поплачь и всё.
Лиза.  Не могу, нет слёз, они все там, внутри всё болит. Нет, не думай, меня не били. Этот Семёнов (подбирает сравнение), он вообще не человек.
Заславская.  Все детка люди  и зло, оно не человеческое, его природа иная, бесовская. Людям только любовь свойственна, просто люди очень далеко от этой любви ушли. Ищут её, глупые, а найти не могут и в этом зле тонут.
Лиза.  Нет, мамочка, и люди тоже за зло отвечают. Семёнов при мне Серёжу бил. Бил страшно, и знаешь, с удовольствием. Второй поменьше меня сзади держал, всю облапал, противно до тошноты. Кричит мне в ухо: «Смотри на своего женишка». Семёнов ударит, Серёжа упадёт. Видишь, на мне его кровь. (Поднимает подол платья, целует кровяные пятна.) Этот палач к нему наклонился и ласково так говорит: «Ну, поповский сын, снимешь крестик, отпустим». Серёжа ему: «Нет»! Тот снова бить. Мама, там уже и бить некуда, одна кровь. А Семёнов всё злится и злится. Ну, говорит, теперь тебе не жениться, и сильно его ударил между ног сапогом. Серёжа весь съёжился, снова упал, тихо стонет, скривился весь. Потом как сильно закричал: «Нет! Нет! Нет!». Тут Семёнов его по голове кулаком, и он на спину упал и молчит. Я застыла вся от ужаса и только твержу: «Господи помилуй!» (Обнимает маму.)
                Пауза.
Лиза.  Он потом ко мне подходит, глаза пустые страшные. Лапой своей за грудь хватает, берёт в руку образок папин. Я ему: «Не смей!». Он молчит, на меня смотрит, образок не отпускает, другой рукой по волосам гладит. Противно. Говорит: «Что, не нравится контра, сама снимешь». И сильно за волосы схватил, к себе притянул. «Я, - говорит, - тебе, белогвардейская сволочь, все волосы по волоску пересчитаю», и вырвал клок. (Заплакала.)
Заславская.  (Обнимает Лизу.) Ну, что ты, ну, что ты милая, не плачь. Ничего они с нами не сделают, нет у них против нас власти.
Лиза.  (Вытирает слёзы, уверено.) Знаю, мамочка, нет, точно нет! Я теперь уже ничего не боюсь, мне не страшно. Я тогда отца вспомнила, увидела его ясно, вот как тебя. Он стоит, смотрит на меня, знаешь как, не могу сказать. Смотрит и мне сразу стало не страшно. Я Семёнову, хоть и больно, ужас, говорю: «Дери, считай, мне всё равно!». Он на меня замахнулся, а тут, представляешь, дверь в камеру как хлопнула, словно выстрел. Они меня бросили, побежали смотреть кто там, а там никого. Вот так всё и закончилось. Потом, когда меня в камеру вели, я ясно поняла, это отец был, это он дверью хлопнул. Видишь, они его даже мёртвого боятся.
Заславская.  Подожди Лиза, дай я тебя перевяжу, дочка. (Отрывает от платья кусок.)
Лиза.  Не надо мама, кровь уже не течёт, запеклась. Мне теперь хорошо, спокойно, я спать только хочу.
Заславская.  Ложись, ложись ласточка моя, вот тут ложись. (Лиза ложится в углу, сворачивается клубком. Заславская садится рядом, кладёт её голову на колени, гладит её по волосам. Лиза засыпает. Заславская смотрит в угол камеры, рука по-прежнему на Лизе.) Лёша, милый, ты был здесь? Почему? Ах, я ничего не знаю! Господи! Ну, хотя бы знать! Где? Как? И девочка моя, она не могла ошибиться. (Встаёт на колени, крестится на стену.) Матерь Божия, Богородица, услышь, услышь меня! Ты мать, тебе все муки ведомы, услышь меня, Пречистая!
                Пауза.
                Плачет долго, тихо.
Заславская.  Владычица, Ты всё видишь, всё понимаешь, Ты Сама такие муки испытала. Видела, как Сыночка Твоего мучили, били напрасно. Тебе ли меня не понять, помоги Пречистая нам дойти до конца. Сердце моё говорит, не выйдем мы отсюда. Вот Ты нам и помоги, очень Тебя прошу, услышь, как мать Тебя прошу Пречистая, помоги. За себя не прошу, Ты ей помоги и Серёже помоги, они так ещё молоды. (Плачет.)
                Пауза.
И ещё, прошу дать знать мне об Алексее, я так исстрадалась. Где он? Что с ним? Лиза ещё ребёнок, но может она действительно его видела, сердце моё теперь всему верит. (Заславская крестится на угол стены.) Услышь меня Богородица, услышь!

          Слышится звон ключей. Заславская встаёт, поспешно утирает слёзы. Дверь в камеру отворяется, входит Семёнов с конвоиром.
Семёнов.  Ну, полюбезничали уже? Заславская, на допрос! Руки назад! (Конвоиру.) Веди! (Подходит к Лизе, стоит рядом, смотрит. Заславская делает порывистое движение к Лизе, конвоир грубо толкает её в спину.)
Конвоир.  Иди, контра!
           Семёнов минуту молча смотрит на спящую Лизу, поворачивается, уходит, камера закрывается.

                Сцена третья.

          Кабинет Алмазова. Вводят Заславскую. Алмазов что-то пишет, склонившись над столом. Алмазов как-будто не замечает арестованную.

Алмазов.  (Не поднимая глаз.) Как вам наш сюрприз? Понравился?
Заславская.  Как всегда подло, вы на другое не способны.
Алмазов.  (Поднимает глаза, с явным удовольствием смотрит на арестованную.) Значит понравился.
Заславская.  (Неожиданно спокойным тоном.) Представьте себе, при всей гадости и подлости, на которую способна ваша бесовская власть, вы сделали, может быть, единственное доброе дело. И я искренне говорю вам спасибо. Да не смотрите на меня так удивлённо, именно спасибо! Я видела дочь и теперь спокойна, вы здорово просчитались, милейший. Правда мне не понятно, зачем вам дети, как этот ваш (показывает на портрет Сталина) говорит: «Дети за родителей не отвечают». Да впрочем, у вас всегда одна ложь, вы на другое не способны.
Алмазов.  (В гневе вскакивает из-за стола, в руке наган.) Молчать, контра! Да я тебя сейчас сам тут порешу, сволочь белогвардейская!
Заславская. (Спокойно смотрит в глаза Алмазову.) Стреляй! Не промахнёшься!
Алмазов.  (Проседает под взглядом женщины, плюхается на стул, постепенно берёт себя в руки, бормочет.) Рано ещё, от пули не уйдёшь. (Кладёт револьвер на бумаги дулом к Заславской.)
                Пауза.
Алмазов. (Тщательно подбирая слова.) Советская власть безжалостна к врагам, но она… (Думает что сказать, оборачивается, смотрит на портрет Сталина.) И она, эта власть, стоит на страже интересов трудового народа. И справедливо карает врагов этого народа… (Опять не знает что сказать, смотрит на портрет.)
Заславская.  У вас весь народ ваши враги, мы же предпочитаем за вас молиться. (Крестится.) Господи помилуй!
Алмазов. (Кричит.) Прекратить немедленно религиозную пропаганду! Здесь вам не место!
Заславская.  Богу везде место.
Алмазов.  Молчать!
Заславская.  (Смотрит на него спокойно, с участием.) Бедненький, зачем же так волноваться.
Алмазов.  (Не выдержав взгляда женщины, сбивчиво.) Арестованная, отвечайте на вопросы да или нет. Всякую пропаганду прекратить! Признаёте себя виновной в контрреволюционной деятельности? Да или нет!
Заславская.  Нет, не признаю. Я к вашей власти давно безразлична.
Алмазов.  (Раздражённо.) Гражданка Заславская, вы как-будто не в СССР живёте, а там витаете (делает знак рукой).
Заславская.  Представьте себе, именно там, как вы изволили сказать, я и витаю. (Передразнивает жестом Алмазова.)
Алмазов.  (Порывисто встаёт, подходит к Заславской.) Напрасно вы гражданка упираетесь, следствию всё о вас известно и свидетели имеются.
Заславская.  Какие ещё свидетели? Чего?
Алмазов.  (Довольно.) Сейчас увидите.  (Открывает дверь, кричит.) Приведите свидетеля!

                Пауза.
                Входит конвоир, с ним Николаев.
Алмазов.  (Вежливо.) А, товарищ Николаев, простите, что пришлось подождать. Входите, не стесняйтесь. (Проводит его в кабинет.) Садитесь, пожалуйста. (Ставит стул.) И вы (грубо) гражданка садитесь (ставит второй, смотрит на Заславскую). Ну что, знакомы?
Заславская.  (Удивлённо.) Да знакомы, это Сёмочка, то есть Сёма Николаев, он одно время ухаживал за Лизой.
Алмазов. А вы товарищ Николаев, узнаёте арестованную?
Николаев.  Да, это Наталья Константиновна Заславская, мама Лизы.
Алмазов.  Повторите ваши показания, товарищ Николаев. Где вы видели Заславскую?
Николаев.  Она в церковь ходила.
Алмазов.  Так-так. И часто?
Николаев.  Часто.
Алмазов.  Одна?
Николаев.  С дочкой своей, и вообще их там много собиралось и после обрядов своих они там оставались.
Алмазов.  (Довольно.) Продолжайте, продолжайте. Где вы видели сына гражданина Лисицына?
Николаев.  Он домой к ним ходил и дочь их тоже к отцу его, то есть к попу ходила.
Алмазов.  Так-так, продолжайте, может, носил чего?
Николаев.  Носил этот попёнок свёрток в больницу к Заславской.
Алмазов.  Может ещё чего?
Николаев.  Ну, может и ещё.
Алмазов.  (Довольно.) Видите арестованная, следствию вся ваша контрреволюционная деятельность известна. (Николаеву.) Спасибо товарищ Николаев за помощь, сейчас я вам пропуск подпишу. (Подписывает.) Семёнов! Проводи товарища. Ещё раз спасибо за помощь следствию. (Жмёт руку.)
Николаев.  (Выходя.)  Я ничего, я всегда рад. (Уходит.)
Алмазов.  Ну, будите ещё упираться или нет? Как вы использовали яд?
Заславская.  Глупость. Какой яд?
Алмазов.  (Уговаривает.) Вы ещё не стара женщина, представительная, у вас вся жизнь впереди. Следствию нужны ваши показания. Вы вообще можете быть свидетелем. (Ласково.) Покажите на гражданина Лисицына. Ведь он вас, наверное, шантажировал, может, угрожал, наконец, заставлял яд брать. И мы в порядке чистосердечного признания оформим…
Заславская.  (Встаёт.) Неужели ты думаешь мерзавец, что я способна на такую подлость? Делай что хочешь, обвиняй в чём хочешь, ничего не добьёшься! (Плюёт ему в лицо.) Мразь!
Алмазов.  (Утирается, мстительно сквозь зубы.) Дорого тебе, потаскуха белогвардейская, будет стоить этот плевочек. Семёнов!
Семёнов.  Да, товарищ старший лейтенант.
Алмазов.  Уведи арестованную.
                Заславскую уводят.



                Сцена четвертая.

       Камера отца Николая. Отец Николай стоит у стены на коленях, молится.

Отец Николай.  Слава Тебе Боже! Слава Тебе Боже! Слава Тебе Боже! (Крестится.) Господи, благодарю Тебя. Я раб Твой, а такой чести меня удостоил за имя Твоё в узах и темнице. Не думал, не гадал Боже, что пострадаю за Тебя. Всех вокруг взяли, всех поубивали, один я окаянный стоял как перст. (Кладёт поклон.) Слава Богу! Владыка помиловал меня старого. (Крестится.) Господи, прошу Тебя, только дай мне силы претерпеть всё до конца. Слаб я на боль. Дай Боже силы не испугаться. Господи не остави! Помоги! (Кладёт поклон, крестится.) Ещё прошу Господи, мне бы не озлобиться, всех их простить, не иметь зла. Дай мне Боже кротости и смирения. Горд я окаянный. Этот как меня ударил, тут у меня всё вспыхнуло. (Показывает на грудь.) Спаси его Господи, спаси! (Кладёт поклон, крестится.)
                Пауза.
Вот и тебя, Николушка, молю! Ты, во-первых, спаси того паренька, что очки мне случайно раздавил. Помилуй его, пусть от злого к доброму обернётся. Чудными твоими путями, отче Николае, помоги ему, не ведает, что творит. Молод ещё, ему жить да жить, а он в таком месте окаянном. Ой, что это я! (Крестится.) Святое место. (Целует пол.) Скольких ты привело в Царствие Небесное!
                Пауза.
         Слышен звон ключей. Отец Николай встаёт, дверь открывается, входят Семёнов с конвоиром. Они втаскивают избитого Сергея, бросают тело на пол.
Семёнов.  (Весело.) Ну, поп, получай своего попёнка в целости, значит, и сохранности. (Оба смеются, выходят, закрывают дверь.)
Отец Николай.  (Опускается на колени перед сыном, берёт на руки его голову.) Прости их Господи, не ведают, что творят. (Прижимает голову Сергея к груди.) Ну, вот и свиделись, Серёженька. Значит, Царица Небесная тебя ко мне устроила. Ну, и Слава Богу! (Крестится.) Значит, так лучше, вместе значит уйдём. (Целует сына в лоб, Сергей слабо стонет.) Постой, постой сынок, сейчас я тебя уложу. (Укладывает его на пол, утирает кровь рясой.) Поспи, поспи милый, чуть легче будет. (Гладит голову сына рукой.) Господи, и откуда столько злобы у людей? Всем бы жить да жить, ан нет. Мутит, мутит сатана, а они глупые под его дудку пляшут. И вроде всё ясно, но как слаб человек, как легко злу поддаётся. Боже мой! Неужели зло добра сильнее? Никак не может этого быть! (Крестится.) Да что со всем этим поделаешь? Помоги Господи! (Крестится.)
                Пауза.
                Слышится женский голос.
Ирина.  Что делать, говоришь?
Отец Николай.  Кто здесь? (Крестится.) Господи, где очки? Ох ты, не вовремя потерялись. (Шарит вокруг себя руками.)
Ирина.  Николушка?! (Из стены появляется фигура в белом.)
Отец Николай.  Не может быть! (Крестится.) Ирочка, родная, но ты умерла. Неужели и я уже умер? (Крестится.)
Ирина.  Пока нет, Николушка, но скоро увидимся. (Подходит к сыну.) Серёженька такой большой. Боже, что они с ним сделали!
                Пауза.
Отец Николай.  Но ты умерла. Как это может быть?
Ирина.  Да это правда. Но ты ведь хотел меня увидеть?
Отец Николай.  Хотел, молился, но право…? Всё-таки не пойму. (Крестится.)
Ирина.  Я не сама пришла, меня послали. Мне дали такую возможность, ты же знаешь, смерти нет.
Отец Николай.  Да нет. Но всё-таки это так неожиданно.
Ирина.  Пускай так. Ты спрашивал, что тебе делать. Вспомни от Луки 24 глава 47 стих. Ну?
Отец Николай.  (На память ошеломлённо.) «И проповедану быть во имя Его покаянию и прощению грехов во всех народах начиная с Иерусалима. Вы же свидетели сему». Свидетели сему, свидетели. (Задумчиво.)
Ирина.  Да, Николушка, ты правильно понял. Господь ждёт твоего свидетельства, будь свидетелем.
Отец Николай.  Свидетелем чего?
Ирина.  Истины. Господь это истина.
                Пауза.
Ирина.   Так хочется тебя обнять, но не могу. Мне уже пора уходить. Прощай и до встречи. Святитель Николай заберёт тебя через три дня. И помни ты свидетель. (Исчезает, Отец Николай стоит посреди камеры.)
Отец Николай.  Свидетель. Господи помоги! (Крестится.)
                Сцена пятая.

      Камера Лизиной мамы. На полу по-прежнему в углу, свернувшись комочком, спит Лиза. Звенят ключи, дверь открывается, надзиратель Семёнов вталкивает Заславскую.
Семёнов.  Покедова.

     Семёнов закрывает дверь, уходит. Заславская устало опускается на пол у спящей Лизы, она тихо гладит её по волосам и беззвучно плачет.
Заславская.  Милый мой ребёнок, так хотелось видеть тебя счастливой. (Вздыхает.) Но сердце ноет и ноет, быть видно большой беде. А какая ты у меня выросла красивая. Носик у тебя чуть вздёрнут совсем как у моей мамы. И эти глаза, как у Алексея чистые голубые, словно два родничка.
                Пауза.
Заславская.  (Гладит дочь по волосам, вздыхает.) Отец так был бы рад тебя увидеть, он ведь даже не знает какая ты. Лёша, Лёша, где ты сейчас? Может жив? Этот в очках говорил что-то о загранице, может ты там? А может? (Тревожно.) Тебя тоже взяли и держат рядом. Господи! Только бы знать! Эта неизвестность тягостна невыносима. (Плачет.)
                Пауза.
Заславская.  Когда они сегодня напомнили о тебе, сердце как-то вздрогнуло сильно. Может правда и ты жив? Господи, как узнаешь? Я всё так отчётливо помню из нашего такого недолгого счастья. Особенно тот вечер, летом четырнадцатого, перед самой войной. Мы катались верхом, было около пяти, уже чуть прохладно, отъехали довольно далеко от дачи. Кони идут рядом, медленно, мы так близко, я украдкой смотрю на тебя. Прямая осанка, руки сильные легко играючи правят коня. И вдруг прямо из-под копыт выскакивает лисица, рыжая с хвостом, как огненный флаг. Всё так внезапно, неожиданно, лошадь понесло. Я даже не успела испугаться, ты в мгновение настиг её и остановил. От волнения я потеряла сознание. Ты уложил меня как на перину в траву. Когда я очнулась, первое что увидела это твои глаза. И сразу совершенно безумная жажда любви нахлынула на меня. О, Алексис, ты как никто угадывал все мои желания. Прошло столько лет, а я до сих пор помню вкус твоих поцелуев. Тогда ты сказал: «Глупенькая, ты испугалась, это всего лишь обычная рыжая лисица». Но предчувствие беды так меня и не покинуло. Этот ярко рыжий, почти красный цвет и хитрая острая мордочка хищного зверя. Уже после все эти их красные флаги, флажки, банты, повязки, знамёна и тряпки с глупыми письменами, всегда напоминали мне эту лису, перебежавшую нам дорогу и не только дорогу, но и всю жизнь. Противный красный цвет, с тех пор он мне ненавистен.
                Пауза.
Заславская.  Но всё-таки не спокойно на душе, нужно попробовать поспать, может, станет легче. Скоро, наверное, опять будут терзать допросами. (Ложится рядом с Лизой, пробует уснуть.)
                Пауза.
        Из стены камеры выходит фигура, освещённая мерцающим светом. Это фигура мужчины одетого в ослепительно белую парадную форму. Фигура отделяется от стены и медленно подходит к лежащим на полу женщинам.

Заславская.  (Чуть приподняв голову.) Алексей! Какой чудесный сон. Как славно, даже во сне, я так давно тебя не видела. Не уходи.
Алексей.  Это не сон, Натали.
Заславская.  Господи, его голос! Какой чудный и странный сон.
Алексей.  Натали!
Заславская.  (Приподнявшись, ощупывает голову.) Лёша, сплю я или нет?
Алексей.  Ты не спишь Натали.
Заславская.  (Садится на полу.) Значит, ты тоже арестован? Но почему от тебя веет таким покоем? Господи, что со мной? (Хватается за голову.)
Алексей.  Успокойся, это я твой муж Алексей Заславский.
Заславская.  Ты жив?
Алексей.  В твоём понимании нет.
Заславская.  Как же я тебя вижу?
Алексей.  Ты же хотела видеть и знать.
Заславская.  Призрак. (Крестится.)
Алексей.  (Никуда не исчезая.) И да, и нет. Словом я жив, хотя и умер.
Заславская.  Как же так? Не пойму?
Алексей.  Считай, что по твоей просьбе мне предоставлено свидание. Так будет легче. (Подходит к Лизе, молча смотрит.)
                Пауза.
Алексей.  Она красива, вся в тебя. (Кивает на Заславскую.)
Заславская.  Глаза твои.
Алексей.  Да, глаза мои, но волосы как у тебя, хочется её погладить.
Заславская.  Отчего же.
Алексей. Это вряд ли получится.
Заславская.  Не томи, все эти годы я была в неизвестности, если ты умер, то где и когда?
Алексей.  В Крыму, красные разметали нас как пух. Кто смог бежал, я не пытался. Всё время думал о тебе, решил переждать, а затем добраться до Киева. Первое время было тихо, а потом началась охота на людей. Сначала взяли тех, кто поверил их болтовне, потом уже всех, кого нашли, потом просто всех подряд. Началась жуткая бойня, как на живодёрне. Нас били как быков, пачками. Сначала стреляли, потом решили, что проще топить, и топили. Одних просто вязали колючкой и в море, а других выводили на старых судах и топили всех вместе.
Заславская.  А ты?
             Алексей отодвигает ворот шинели. Слева у сердца видно красное пятно.
Заславская.  (Вскрикивает.) Проклятый красный цвет! Что это?
Алексей.  Пуля, мне повезло, меня расстреляли.
Заславская.  Почему повезло?
Алексей.  Помнишь, милый толстяк штабс-капитан Никольский. Тот, что на твой день рождения в Харькове принёс огромный торт.
Заславская.  Да, да его, кажется, звали Виктор, он всегда много шутил, у него жена и две девочки в Одессе.
Алексей.  Его дико пытала какая-то баба, они её звали Землячка. Мы слышали его крики, а потом… Об этом даже говорить не хочется. Меня же просто расстреляли, взвод матросов в степи, чистое голубое небо. Ну, теперь ты знаешь.
Заславская.  Да, теперь знаю.
Алексей.  Теперь тебе легче?
Заславская.  Теперь легче. По крайней мере, не будет смущать их враньё. Что дальше?
Алексей.  Дальше? Скоро я уйду, но скоро мы снова увидимся. (С нежностью.) Постарайся ни на что не соглашаться. Помни, согласишься, потеряешь и себя и дочь. Уже не долго, я за вами приду через три дня.
Заславская.  Через три?
Алексей.  (Исчезая.) Прощай и помни, ни на что не соглашайся.
                Пауза.
Заславская.  (Встаёт на колени, плачет, плечи дрожат. После берёт себя в руки, крестится.) Слава Богу! Теперь Господи мне не страшно. Словно груз с плеч спал. Теперь легче. (Крестится.)
Лиза.  (Сквозь сон.) Мамочка, ты плачешь? Не надо, мне такой сон приснился, так не хочется просыпаться. Мне снился папа красивый высокий в белой шинели. Он подошёл ко мне и посмотрел на меня с такой любовью. Господи, так не хочется вставать.
Заславская.  (Гладит дочь по голове и вытирает слёзы.) Поспи, поспи ещё милая.
Лиза.  (Сквозь сон.) А папа?
Заславская.  Он придёт ещё.
Лиза.  Когда?
Заславская.  Скоро дочка, через три дня.

                Занавес.

                ДЕЙСТВИЕ  ЧЕТВЁРТОЕ.

                Сцена первая.

      Прошло три дня. Кабинет Алмазова. Алмазов стоит у окна, в кабинете накурено, он нервно затягивается папиросой. На столе беспорядочно разбросаны бумаги, папки с делами. Горит настольная лампа, хотя уже светло и наступил день. Видно, что Алмазов провёл бессонную ночь. Стук в дверь.

Алмазов.  Да. (Входит Семёнов без конвоира.)
Семёнов.  Привели арестованного, товарищ старший лейтенант.
Алмазов.  Введите.

              Семёнов открывает дверь, входит Отец Николай, за ним конвоир.
Алмазов.  (Не отходя от окна и не оборачиваясь.) Садитесь.
                Пауза.
                Семёнов с конвоиром уходят.

Алмазов.  Я вас о вашем участии и неучастии в антисоветской деятельности спрашивать больше не буду. Смысла никакого нет. Признаетесь вы или нет неважно, следствие закончено. Скажу прямо, нас не интересует, виновны вы или нет.
                Пауза.
     Смотрит на реакцию отца Николая. Затягивается папиросой, затем нервно гасит её в пепельнице.
Алмазов.  Так вот, виновны вы или нет всё равно, нет до этого дела. (Пристально смотрит в глаза отца Николая.) Мы вас попов как класс выводим, чтобы вообще ни одного не осталось, с корнем, чтобы не проросли. Что молчишь? Нечего сказать? А я тебе, хотя ты и враг советской власти, руку подам. Вот смотри. (Порывисто подходит к столу.) Вот бумага (берёт лист), вот ручка. Садись и пиши, что ты, поп Лисицын, от сана своего отказываешься, что заблуждался, а сейчас осознал, что Бога нет и в него не веришь, и в таком духе. Те из ваших, что здесь были, многие писали и сейчас живы. И ты напиши. Вот смотри, не веришь (берёт стопку листков), видишь, сколько осознало свою вину. Мы таких прощаем и даём шанс вернуться к жизни. Напишешь и свободен, а не напишешь завтра тебя в расход. Некогда нам церемониться, дел по горло. Пиши. (Подаёт отцу Николаю листок.)
Отец Николай.  Нет, сынок, не напишу, не старайся. Я, милый, сорок лет у престола Божия стоял, служил каждый день, неужели ты думаешь вот так отрекусь. Можешь стрелять хоть сейчас, мне терять нечего, у меня всё впереди. А вас всех жалко, стараетесь напрасно. Чем больше вы нас изводите, тем больше прорастёт.
Алмазов.  (Гневно.) У тебя уже не прорастёт. Не пишешь, и ладно, пустим в расход. Твоего попёнка уже два дня как шлёпнули.
Отец Николай.  (Спокойно крестится.) Слава Богу! (Алмазову.) Знай, вот через смерть как раз мы и прорастём, да так, что уже никак вам нас не повывести. Годы пройдут, и Господь на нашей кровушке новую Россию воскресит, из пепла подымет красивую белую как лебедь. Да вам её красоты не увидеть, потому что обезумели и от безумия слепы. Так что напрасно стараетесь. Вам нас не победить, силёнок маловато.
Алмазов. (Гневно.) Маловато говоришь, это мы ещё посмотрим. Да мы вас всех под корень, как крапиву, как бурьян, всех до одного, никого не оставим.
Отец Николай.  Ничего не выйдет. Потому как не в силе Бог, а в правде.
Алмазов.  В правде говоришь? Где ваша поповская правда?
Отец Николай.  (Встаёт и смотрит на Алмазова, спокойно крестится.) А правда наша и есть Бог. Потому вам нас и не одолеть во век. И по этой самой правде я грешный иерей прощаю вас, потому что не ведаете что творите.
Алмазов.  (Шипит от гнева.) Семёнов! Веди его в камеру пока, а вечером первого! Сволочь поповская! (Отца Николая уводят.)

                Сцена вторая.

       Семёнов ведёт отца Николая в камеру, заводит его в неё, закрывает плотно дверь и порывисто падает на колени перед отцом Николаем, плачет.

Семёнов.  Сволочь я батя. Сволочь, прости, если сможешь, ведь я сына твоего порешил. Вот так как мы с тобой стояли, и он стоял, не боялся, прямо мне в глаза смотрел. «Стреляй, - говорит – не бойся, я тебя прощаю». Перекрестился и в небо смотрит, глаза такие голубые чистые и в них небо. (Семёнов плачет, утирает рукавом гимнастёрки слёзы, плечи осунулись, дрожат, звенят ключи от камер, зажатые в правой руке.) А я словно под гипнозом, рука не дрогнула, а сердце вдруг как заболит больно, как иглой проткнуло. Дурак! Сволочь! И жму на курок. Он и упал прямо в яму. Лежит, глаза открыты, смотрит как живой, в них небо по-прежнему. С левой стороны у сердца пятно красное от пули. Тут и она закричала: «И меня тоже, я с ним! Я от Христа не отрекаюсь! Я тоже христианка!» Её напарник мой Сидоренко за руки держит и кричит: «Стреляй, а то она к нему в яму прыгнет!» А я уже не могу стрелять, наган опустил, стою сам не свой, сердце болит. Сидоренко свой наган выхватил и ей в бок выстрелил. Она руки вскинула как птица и к нему в яму упала. Лежат оба (снова плачет), рядом друг к другу прижались. Сука я, сволочь! Ну, зачем? Они такие чистые. (Плачет.) И тут мысль как огонь. Всё, баста! Нет больше Семёнова Ваньки кровопийцы. Ухожу. А там будь, что будет. А лучше за всё былое в ту же яму рядом лечь. (Отец Николай молча слушает. Стоит неподвижно чуть склонившись к коленопреклоненному Семёнову.) Я после сразу ушёл. Мне никто слово не говори, я здесь всех в кулаке держу. (Сжимает руку в кулак.) А ноги ведут не домой, не за вином как всегда, а к тебе батя в храм. Дошёл сам не знаю как. А перед храмом страх, войти не могу, стою думаю, мысли бегают одна за другой. Я в форме, что значит при исполнении, а тут церковь и всё такое. Говорю себе и что ты раскис, не первый расход, не последний, всё уходи. Я, было повернул, а тут (снова плачет) они перед глазами рядом, руку протяни. (Протягивает руку с ключами.) И у меня другая мысль, тихая такая ровная. Надо идти и мысль, словно вроде и не моя, и сердце ныть перестало, чуть легче становится. Я и думаю тогда, натворил ты парень делов, наварил каши, самому теперь её и хлебать. И только так подумал, меня кто-то в спину подтолкнул вперёд, легонечко. Обернулся, дедок невысокий стоит, у него глаза такие (ищет сравнение), чудные, да и только. Он мне и говорит: «Иди сынок, что задумался, там тебя давно ждут». А у меня в голове и вправду ждут и пошёл. А в церкви пусто, народу нет, а мне вроде того и надо. Я туда-сюда прошёл и сам не знаю, как перед одной иконой встал и бух на колени и плачу. Прости, прости меня, Господи, только и говорю и всё плачу. Сколько так пробыл, не знаю. Но веришь, нет батя, а легче стало. Я слёзы утёр, на икону глянул, а с иконы на меня тот самый дедок смотрит, но не строго. А так вот. (Семёнов поднимает глаза на отца Николая. Тот порывисто, словно только и ждал этого, поднимает его с колен и обнимает. Словно курица наседка, закрывающая своего любимого птенца. И с необыкновенной любовью говорит.)
Отец Николай.  Ванечка, милый ты мой сынок! Вот ты был мёртв, а теперь ожил. Прощаю тебя чадо моё в муках рождённое. Прощаю и разрешаю, властью мне грешному иерею от Бога данной от всех твоих грехов, аминь. (Семёнов снова плюхается на колени, Отец Николай накрывает его полой своей рясы и порывисто крестит голову, повторяя.) Прощаю и разрешаю. (Оба плачут.)
                Пауза.
Отец Николай.  (Поднимает Семёнова, снова его обнимает, чуть отстраняет его от себя, сморит ему пристально в глаза.) То, что я тебе сейчас скажу, Ваня, ты сразу не поймёшь. Потом поймёшь. Милый ты мой, спасибо тебе за сына и за дочь. Теперь мне всё легко, теперь меня уже не остановишь. Ты меня старика сегодня сильно утешил. (Семёнов смотрит обалдевший, ничего не понимая.) Да-да, утешил, именно так. Ведь я знаю, скоро меня поведут, а теперь я за детей спокоен, скоро увидимся, ждать не долго. Слава Богу за всё! (Крестится, снова обнимает Семёнова.) Спасибо тебе сынок, ты ведь теперь тоже мой сын. (Стоят молча.)
                Пауза.
Отец Николай.  (Смотрит на Семёнова и властным пророческим тоном говорит.) Вот Ваня, такие дела. У тебя впереди долгая будет жизнь. Правда семьи не будет, да она тебе и не нужна, а «работу» свою ты скоро поменяешь. Тот, кто тебя в храм втолкнул, он тебя дальше поведёт, не оставит сиротой. Ты его крепко слушай, он тоже Николай, я ему сорок лет служил, вот он меня грешного о тебе и услышал. Правда сначала трудновато тебе будет, тебя здорового за больного сочтут, и таким долго будешь, но это тебе на пользу пойдёт, а потом и работу хорошую найдёшь, и жизнь наладится. А время придёт, мы к тебе два Николая придем и к себе заберём. А сейчас чадо иди. (Говорит властным голосом, выпрямившись во весь рост и став необыкновенно величественным.) Вот тебе моё благословение. (Благословляет Семёнова, тот порывисто целует руку отца Николая, выходит, оборачивается.)
Семёнов.  И что же мы тут делаем? Ведь такие люди, такие люди. (Выходит.)    

                Пауза.
Отец Николай.  (Остаётся один в камере. Встаёт на колени, молится.) Слава Тебе Боже!  (Трижды.) Господи, прости меня грешного. Как мог я служил тебе сорок лет. Часто я был ленив и нерадив. Прости, не гневайся Владыка. И вот уже перед могилой молю Тебя. Христе мой, услыши меня грешного. Услыши и помилуй всех нас блудных и распутных окаянных русских людей. Что натворили, стыдно и сказать, и дикий зверь того не вытворит что творим. Прости Господи! Прости и помилуй! Тебе одному все дороги, Боже мой, ведомы и все суды в руке Твоей. Сам Господи как знаешь, выведи нас из этой трясины и спаси Имени ради Святого Твоего. Спаси, потому как не на кого больше надеяться и не к кому больше идти. Смилуйся Владыка и помилуй грешный народ твой. Который сам по глупости своей от Тебя Господи отрёкся. Дай ему время на покаяние, смени Свой праведный гнев на милость. Пусть там, где плач, будет радость. Прости их, ибо не ведают, что творят. Аминь. (Крестится.)

                Сцена третья.

         Кабинет Алмазова. Семёнов вводит Заславскую и остаётся в кабинете.

Алмазов.  Ну, арестованная, признаёте свою вину?
Заславская.  Нет, не признаю.
Алмазов.  Напрасно, вы ещё молоды, да и дочь ваша, у неё впереди вся жизнь, если себя не жалеете, её пожалейте.
Заславская.  Где она? Вот уже два дня как её увели на допрос и по-прежнему не приводят.
Алмазов. Не волнуйтесь, с ней всё в порядке, впрочем, её судьба зависит от вас. Вот бумага, напишите, что Лисицын вёл антисоветскую агитацию и умышленно подбивал вас и вашу дочь к терактам против советской власти.
Заславская.  Опять вы за своё.
Алмазов.  Напрасно упираетесь. Хочу сказать, что следствие по делу закончено и от вас зависит, выйдите ли вы с дочерью из этих стен или нет. Ещё раз предлагаю подумать.
Заславская.  Что с Лизой?
Алмазов.  Не волнуйтесь, но честно скажу, если не будите сотрудничать с нами, сами понимаете… (Делает жест рукой, будто стреляет.) Ну, пишите.
Заславская.  А Лиза?
Алмазов.  Мы вас отпустим, и Лизу отпустим, всё в ваших руках, пишите.

               Заславская в нерешительности, протягивает руку к листку.
Семёнов.  (Громко.) Не верь ему, он врёт. Всё врёт, нет ни Лизы, ни Сергея.
Заславская.  Как нет? (Смотрит на Семёнова.)
Семёнов.  Расстреляны оба уже два дня. Я расстрелял, вот этими руками. Прости, если сможешь.
Алмазов.  (Опомнившись.) Конвой! (Вбегает конвоир.) Скорей, помогай! Семёнов тронулся! (Оба бросаются на Семёнова, выкручивают ему руки, надевают наручники, Заславская стоит ошеломлённая.)
Семёнов.  Прости барышня! Прости! Не верь этим козлам! Врут они, не отпускают отсюда! (Удар в лицо.) Отсюда одна дорога в могилу! Сколько здесь народу прошло, тысячи…. (Алмазов пытается закрыть ему рот.) Всех их постреляли и тебя завтра вместе с отцом Николаем расстреляют. (Алмазов бьёт Семёнова по лицу.) Твои спокойно смерть приняли, как голубки. А этим козлам не верь! (Алмазов с конвоиром выталкивают Семёнова из камеры.)
Алмазов.  (Кричит.) Врача, срочно!
                Пауза.
Алмазов.  (Оборачивается к Заславской.) Ну, не подпишешь и чёрт с тобой. Какая разница, завтра и тебя тоже.
Заславская.  Чёрт как раз с тобой, а не со мной. Бедненький, как ты не старался, ничего у тебя не вышло.
Алмазов.  (Кричит.) Конвой! В камеру её!  (Уводят.)

         Слышен шум, звенят ключи, двери открываются, хлопают. Крики: «Заславская, Лисицын на выход!» Шаги, топот, лязгают запоры. Слышатся выстрелы.

                Сцена четвертая.

        2009 год набережная Москва реки. Май, канун праздника святителя Николая. Тепло, цветёт сирень, вечер, уже начинают зажигаться огни. По набережной прогуливается молодая пара. Он художник, на плече висит этюдник. Рукой он обнимает хрупкую девушку, у девушки в руках букет сирени. Пара останавливается у скамейки, оба смотрят на реку.

Лиза.  Знаешь, Серёжа, сегодня действительно чудесный день, мы с тобой познакомились так внезапно. Со мной всегда что-то происходит на праздник святителя Николая. Правда (вздыхает), я расстрою маму, она одна ходила в храм на всенощную.
Сергей.  Это что, вот я расстрою отца, у него день ангела сегодня. И служба торжественная, и юбилей, и владыка приедет поздравлять, а меня нет. Но знаешь, я не жалею. А ты?
Лиза.  И я.
Сергей.  (Целует Лизу.) Мне кажется, у меня такое чувство Лиза, что то, что с нами произошло этим днём, я уже переживал когда-то. А может, это было во сне? Или в другой жизни? (Смеётся.) Чепуха, наверное?
Лиза.  А мне тоже так кажется. И эта река, вечерняя Москва и эти огни и те же звёзды. Всё это было когда-то и снова повторяется.
Сергей.  (Шутливо.) Невольно поверишь в переселение душ.
Лиза.  (Серьёзно.) Это не православный взгляд. Тоже мне сын священника.
Сергей.  А у тебя есть правильный православный взгляд? Сама говоришь, что тоже как будто. Ну, что скажешь?
Лиза.  (Неожиданно твёрдо.) Есть. (И уже смеётся.) Глупенький, это так просто. (Снова делает серьёзное лицо.) Мама говорит, всё как у Екклесиаста, помнишь?
Сергей.  (Цитирует.) Нет ничего нового под солнцем…
Лиза.  (Вздыхает.) Да Серёжа, нет ничего нового. И всё это когда-то с кем-то было, сто, двести или пятьсот лет назад.
Сергей.  (Подхватывает.) И таким же вечером неизвестный молодой художник познакомился с прекрасной девушкой.
Лиза.  (Игриво.) И сразу стал целоваться. Хотя год назад на Пасху не был таким смелым.
Сергей.  На Пасху была официальная обстановка, а сейчас. (Снова целует Лизу.)
(Вместе хором.) После этого они поженились и прожили долгую счастливую жизнь, и умерли в один день. (Смеются.)

                Пауза.
                Обнявшись, смотрят на реку.
Лиза.  (Задумчиво.) А вот эти звёзды, они совсем не изменились, также молча смотрят на нас.
Сергей.  А знаешь, отец мне как-то сказал, что каждая звезда это святой, прославленный или не прославленный, но святой. Звёзды символизируют святость. И вообще, Бог создал звёзды для украшения неба. И святые все вместе украшают Царство Небесное, и поэтому каждому святому соответствует своя звезда.
Лиза.  (Задумчиво.) Святые это звёзды на небе. Какие они?
Сергей.  Да, звёзды на небе, небесные огни. (Показывает на небо.) Смотри, видишь, они действительно разные, одни большие другие меньше.
Лиза.  Ой, смотри, вон звезда совсем яркая, так сильно светит, как фонарик горит.
Сергей.  Да яркая, а вон ещё одна, она тоже яркая. (Задумчиво.) Я думаю самые яркие звёзды, звёзды мучеников.
                Пауза.
Сергей.  Тут всё ясно, чисто, светло и поэтому ярко. Они пострадали за правду, за Христа пострадали. Ни в чём не виновные, просто исповедовали эту самую правду до смерти, без геройства, без саморисования. Смотри, вон сколько этих ярких звёзд. (Оба задрав головы смотрят на небо.) Это звёзды мучеников, наших русских мучеников, ведь над нами русское небо. Сколько их?
Лиза.  (Считает.) Один, два, три…
Сергей.  (Перебивает.) Не два, не три, а миллионы их пострадало, хотя прославили всего тысячу. Никто, кроме Бога, их имён не знает. Это слава нашей церкви. Слава моей и твоей Родины. Знаешь, время сейчас смутное, всё кувырком, что впереди тайна. А мне вдруг сейчас так ясно стало, так всё понятно. Ну, пускай! Пускай они выкачают всю нефть и газ, соберут в карманы и увезут всё золото и что там ещё есть. Бог с ними, они одного не смогут никогда сделать. Не выкопать им из нашей земли все эти косточки. Вот где наше золото и алмазы! Оно наше родное, его никто не отнимет никогда, это всё с нами останется навсегда. Понимаешь?
Лиза.  Да.
Сергей.  И знаешь ещё что, ругал я раньше царя Николая. Зачем думал, он так всё это допустил? А сейчас люблю его и понимаю, он ведь прав оказался. Он первый начал, не побоялся ничего. И за ним все они пошли. Смотри (показывает на небо), какое русское небо он нам подарил.
                Пауза.
Сергей.  Знай Лиза, я это точно знаю, ничего у этой своры не получится, пускай себе набивают карманы. А мы эти косточки соберём, обмоем и положим в храмах. И ничего больше нам не надо. С нами всё небо и Бог с нами. Вот тогда сразу в мгновение русская земля правдой наполнится. Сразу наполнится до краёв полнёхонько, пей эту правду живую, пей даром, пей каждый русский человек. Господи! Как всё просто и ясно, почему я это раньше не замечал? Русская святость, наша родная святость это правда, правда во всём, если надо до крови до конца. Понимаешь? (Показывает на небо.) Как все они до самого конца без страха. А правда, это Христос, Он Солнце Правды. Вот скоро наступит день, и померкнут звёзды, взойдёт Солнце и всё засверкает. Каждая святая звезда, этот восход Христов предвосхищает. Поняла теперь?
Лиза.  Да.
Сергей.  Ещё скажу тебе, сказки это, что мученики боли не чувствовали.
Лиза.  Как это? В житиях пишут…, я думала…
Сергей.  Думала, думала голова. Тут сердце думать должно, так вернее. Жития так и пишут потому, что это по-другому никак не напишешь.  Была боль, и боль адская. А терпели, потому что перед собой всегда Христа видели. В своём сердце видели. Понимаешь? Вот и бесились мучители, потому что мученики мучения презирали. Это называется безумием любви, любви к Богу даже до смерти. Вот Бог и давал силы терпеть, чтобы безумием любви побеждать безумие мира. И побеждали, и победили. Как был силён Рим, где он? Кровь мучеников его победила, и мы победим. Да победим! Обязательно победим! (Снова показывает на небо.) Смотри сколько нас много! Это всё родное до крови, до печёнок, до хрипа, это всё наше твоё, моё и всех нас. Вот что я тебе скажу, и уже побеждаем, другого не дано. Церковь наша стоит и будет стоять до самого конца. Наше оружие самое сильное вера, надежда, любовь, но любовь, как там апостол сказал, помнишь, самая большая. А где любовь, там всегда правда. Вот и весь русский секрет. Гадай, не гадай, а в этой правде он и заключается. И когда каждый русский человек это поймёт, всё переменится. И то ещё этот чудной русский человек понять не может, что эту небесную правду от этих самых звёзд пить можно даром, всякому, сколько хочешь, пей, не напьёшься. Как там, у святого, я пью, сыт, но насытится не могу. Ну теперь, наконец, поняла?
Лиза.  (Задумчиво.) Теперь поняла. Действительно сердцем.
Сергей.  Знаешь, я тут музыку одну в последнее время постоянно слушаю. Епископ Илларион написал, называется «Рождественская оратория», мне она очень нравится. Там в конце есть одна вещь, слушаю по сто раз, не могу наслушаться. Вот, послушай. (Даёт ей наушники.)
           Звучит музыка оратории:
                Всякий гневающийся на брата своего,
                Ненавидит свою душу….

                ЗАНАВЕС.