З.З.
Маленький, скуластый, юркий, товарищ капитан выдавал себя за мадьяра, хотя на самом деле был хазарейцем и мечтал стать хорошим шпионом. Разведчиком. Сотрудником органов государственной безопасности. В общем, чекистом. Он вешал на стенку портреты Железного Феликса, Бородатого Карлы и Лысого в Кепке и безо всякого кокетства (ему совершенно не свойственного) сыпал цитатами из великого вождя. У него были феноменальная память и несгибаемая воля, он умел спать на гвоздях и пить спирт, ему не были страшны ни яма с тараканами, ни подвал с крысами, просто ему не повезло со временем, когда он родился, и еще не очень повезло со страной, в которой он родился, особенно в это самое время.
И ему не очень повезло с теми женщинами, что повстречались ему на пути, и с которыми ему приходилось либо любезно, либо не очень любезно обходиться, прежде чем матушка нашла ему подходящую невесту, потому что все они чего-то хотели, в том числе, впрочем, и невеста, которую ему не удалось повстречать, потому что он рано умер, потому что он к этому стремился, потому что он этого хотел, потому что он все-таки попал на войну.
Одна из этих женщин была жаркая дерзкая девочка, киевская старлетка, семнадцатилетняя звезда массовки, с глазами в семь копеек, как она сама о себе говорила, из числа провалившихся абитуриенток, хохотушка и матерщинница, обожавшая его пионерский задор, казарменный юмор, непристойные анекдоты, способность к четырем разам за ночь, и что он не говорит о любви. С нею было весело – слишком весело, думал он иногда. Потому что – война. Понимаешь?
Другая была двадцатидвухлетняя армянка, из числа успешно заканчивающих пятикурсниц, которая очень боялась, что потеряет девственность, потому что он был не жених, а смертник, и вообще, не дай Бог, мусульманин, хотя и называет себя коммунистом, все равно бы родители не разрешили, и ему приходилось часами говорить с ней о любви и женитьбе, о предстоящих детях и внуках, ласкать ее полные груди и целовать дрожащие губы, а потом сливать всю свою нежность в ласковое лоно бодрой украинки.
Третья была мадьярка без возраста (аспирантка?) – киношница, синий чулок, книжный червь, читательница газет и ценительница цитат из великого вождя, молча присутствовавшая на его партийных сходках и даже выдававшая себя за афганку, а после собраний уводившая его, взъерошенного, несчастного и рвущегося, рвущегося в бой, куда-нибудь в кино или в парк, или на залив, и утешавшая его скупо, по-западному, как могла.
Еще была одна девчушка… Самаркандская таджичка… Но о ней можно не вспоминать, потому что она вышла замуж еще на втором курсе, и он даже не успел к ней подкатиться – так, поглядывал иногда издалека. Почти землячка… Понимаешь?
Ну и русские девчонки бывали – Светка, например, и эта рыженькая, Маринка. Оля Лапина, однокурсница. Оля Лапина славная девочка. Уговаривала его на ней жениться. Она хотела его облагодетельствовать. Перетащить в Европу. Цивилизовать. Спасти. Любила его. Так, по-сестрински, конечно, но любила. И родителям ее он нравился. Скромный, интеллигентный юноша в очках. Ничего, что венгр. Или хазареец. Все же социалистическая страна. Или почти социалистическая. Кормили вкусно. Затягивали в мещанское болото. Но он не сдался, порвал с Олей. Объяснил, что у него есть священный долг перед родиной и народом. Понимаешь, сестра?
Он окончил курс и уже не выдавал себя за мадьяра, а признался, завтра уезжая, в своем истинном происхождении, и тут армянка пересеклась с украинкой, когда пришла к нему в комнату напоследок и обнаружила в замочную скважину, что меланхолично потерзывая юную киевлянку он говорит о современной политической ситуации в своей несчастной стране, истерзанной гражданской войной и иностранной оккупацией, а его милая подружка, обливаясь горючими слезами, истерзанно, но преданно глядит на загадочное скуластое узкоглазое гуннское лицо сурового товарища капитана.
И тогда прекрасная армянка набралась духу, постучалась и вошла, когда ей открыли, в эту комнату терзаний, свиданий и прощаний, и залилась горючими слезами, потому что все кончилось, кончилось, и она поняла, что все кончилось, а добрая украинка обняла ее и утешила горячими поцелуями и обещаниями писать в Ереван и сообщать все, что узнает, о продвижении наших войск, и потом они вышли, обнявшись, ловить для него машину, и на порог вышла длинная, нескладная подруга его, мадьярка, пожала его мужественную руку и обняла, два раза легонько стукнув кулаком между лопаток, а потом откуда ни возьмись объявилась тихая Оля Лапина и, кусая губы, встала в очередь попрощаться, и когда подъехала машина, он рассмеялся:
- Пока, товарищи девушки! –
и уехал умирать за великую идею, а девочки еще долго рыдали и плакали, целовали подруга подругу, товарищ товарища, и уже никто не боялся потерять девственность под суровым взглядом Железного Феликса.
Понимаешь?